— Владимир Абрамович, в представлении людей термин «музей» ассоциируется с некой, почти «застывшей» во времени формой. Что мы имеем в нашем случаем — то же самое?

— Не совсем так. А может, и совсем не так. Мы имеем дело с очень непростым, но важным направлением — популяризацией науки. Ещё в 1925 году известный учёный Верещагин выделил небольшую комнатку, чтобы там могли выставляться образцы собранных учёными растений, животных, горных пород и так далее. Ведь только тогда, когда собирается коллекция определённого направления, она может представлять собой научную ценность. И все учёные, которые работали в данном случае с Байкалом, экспонировались в этих коллекциях.

Учёные собирались здесь, обсуждали свои проблемы. Коллекции приезжали смотреть и просто любознательные люди. Но это всё ещё, понятно, не было музеем. Чтобы открыть музей, нужно, прежде всего, подготовить научную базу. Нужны были и большие площади, и специалисты различных направлений, чтобы всё собранное систематизировать, оценить. Да и сохранить ведь это богатство нужно было. Нередко интереснейший экземпляр экспозиции просто «уплывал» неизвестно куда, порой становился частной собственностью.

И вот начал создаваться единственный в России музей озера. Огромную работу провели Григорий Галазий вместе с Николаем Ладейщиковым и хорошо известной иркутянам Валентиной Галкиной — в 1999 году они создали «сухую» экспозицию. Тогда музей фактически приобрёл статус научного учреждения.

Потом возникла идея сделать музей самостоятельным. Я повторюсь: коллекции до сих пор были «как бы» собственностью учёных; ничего подобного на Западе, например, не могло быть. В большинстве стран мира учёный может лишь иметь приоритетное право пользоваться якобы «своими» экспонатами, т. е. теми, что он «добыл». У нас, если человек умирал, его коллекция просто пропадала. В музее, научном учреждении, такого просто не может, не должно быть! И статус музея таким образом значительно возрастает, ибо образцами имеют право пользоваться не только отдельные учёные, но и целые институты. А как значителен и важен сам факт сохранения коллекции во временных отрезках! Ведь всё познаётся в сравнении. Как можно, скажем, говорить об экологии озера Байкал, не имея сравнительных данных по прошлым десятилетиям? И где эти данные можно получить? У нас, в нашем музее.

— Для такой работы нужны и методологические исследования, и сами коллекции должны помочь выработать ту или иную концепцию, не так ли, Владимир Абрамович?

— Конечно! Именно это имелось в виду, когда Байкальскому музею был придан статус научного учреждения. В 90-е годы идея, чтобы помимо чисто музейной, то есть научно-образовательной, здесь велась и научная работа, воплотилась в жизнь.

Нынче эта идея окончательно закрепилась. Мы вплотную занялись экспозициями. Часть сотрудников собирают коллекции. Мы приглашаем специалистов из других институтов, они и проводят то, что называется монографическим описанием образцов. Затем все данные загоняются в компьютер, и ими могут пользоваться все, кому это нужно, тем более у нас есть свой сайт. Причём весь материал касается не только самого Байкала, но и байкальского «окружения».

В 1993 году (для нас это было не самое лучшее время) в музее работали четыре человека. Сегодня — 50. Это уже о чём-то говорит. Теперь мы совершенно «неуязвимы». Но первое, что я сделал, став директором, — открыл музей для всех. До этого действовало правило: посторонних «не пущать!» И… пускали лишь высоких гостей, а люди порой именно к нам приезжали из Питера и с Камчатки, с Урала и Кубани. Как можно было перед такими энтузиастами захлопывать двери! Финансирование было минимальным, нас подпитывала плата за вход, за те удивительные лекции-рассказы Валентины Ивановны Галкиной, от которых слушатели пребывали в восхищении. Она здесь работает с 50-х годов и сейчас заведует экспозицией.

— Какие темы, скажем так, отражает Байкальский музей?

— Практически все, за исключением, может быть, такой: «Байкал и человек». Чтобы развиваться дальше, нужны дополнительные площади (сейчас под экспозиции занято всего 100 кв. метров), нужны люди. У нас появился и свой корабль (спасибо покойному академику Николаю Алексеевичу Логачёву, это он нам его «подарил»). Теперь мы можем ходить в собственные экспедиции.

Времена меняются, надо совершенствовать экспозиции, наполнять их новым содержанием. Так возникла идея построить аквариум. Конечно, имеется в виду нечто иное, чем стеклянное корытце для рыбок. Были спроектированы семь аквариумов на 100 тонн воды. Пол здания не выдержал бы такой нагрузки, поэтому в институте «Промстройпроект» предложили всю нагрузку распределить на стеновых блоках, на консолях. Что и было успешно реализовано. Самый маленький аквариум вмещает 5 тонн, самый большой — 30 тонн воды. В них живут бычки, осётры, омуль… Мы стараемся вместить туда как можно больше ихтиофауны Байкала. Всего в Байкале 51 вид рыб, причём половина из них — бычки, и то большая часть из них живёт на больших глубинах, содержать их крайне трудно, а порой и невозможно. Очень трудно поймать и довезти живой до аквариума голомянку. Думаем, мы всё же сумеем это сделать. В этом году открыли экспозиции «живого» Байкала. Стоил проект 200 тысяч долларов. Японцы за стёкла запросили такую сумму. Конечно, деньги были «неподъёмные». Но я узнал, что на наших заводах стали делать «непробиваемые» стёкла для банков. Заказали — и вся операция обошлась нам в 12 тысяч долларов. Это вместо двухсот! Вот тогда я поверил: аквариуму — быть. На Мегетском заводе металлоконструкций нам сварили стальные корпуса.

Во всех этих делах нам очень здорово помог бывший губернатор Борис Александрович Говорин, мы ему до сих пор благодарны. Причём нужно было построить насосную станцию — через аквариумы проходят тонны чистейшей воды с глубины 500 метров! Этим наши аквариумы отличаются от многих других подобных сооружений в мире. Только в такой воде и может сохраниться рыба.

В первую очередь нужно было так ловить рыбу, чтобы не повредить ни одной чешуйки, а это очень непросто. Надо было научиться кормить, лечить, содержать её. Аквариумы морские, кстати, содержать легче: там морская соль действует как бальнеологическое средство. Вообще болезни рыб — это тема для отдельного разговора.

— Байкалом занимаются многие учёные разных институтов…

— Да, и я предвосхищаю ваш дальнейший вопрос: а нет ли тут параллелизма? Нет! Так могут считать только дилетанты от науки. Байкал настолько велик, многообъёмен, что в сфере научных интересов каждому есть место. Даже если два института пришли к одному результату, используя разные методы, — и это здорово.

Я повторюсь: нельзя стоять на месте, надо двигаться вперёд. Первую видеокамеру мне оставили в подарок японцы, и я стал делать первые съёмки. Потом появились глубинные «Пайсисы». Они были построены в Канаде, и совместно с Институтом океанологии нам удалось добиться, чтобы их доставили на Байкал. И вот в 1977 году (я тогда руководил экспедицией) «Пайсисы» опустились на глубину 1400 метров. Это были скорее «геологические» погружения.

А во второй раз — это было начало 90-х — «Пайсисы» у нас появились снова. За 2 месяца мы сделали 50 погружений. Конечно, всё снимали, что представляло интерес. Тогда уже имели видеокамеры, и я уже снимал. А через некоторое время возникла идея «построить» необычный виртуальный аппарат, для этого уже были материалы, кое-что досняли с помощью водолазов — и получилась реальная картина изображения погружения в воду, потом уже «подключалось» всё отснятое «Пайсисами». Надо было создать у зрителя реальную картину того, что вы находитесь под водой. Ни одна студия за эту работу не бралась. Но в конце концов нашёлся человек, Василий Маслюков из Восточно-Сибирской киностудии, и сделал то, что было нужно. Ушло на это немало времени и сил. Теперь у нас есть экспозиция «Погружение на дно Байкала», где можно реально увидеть уникальные кадры, ощутить своё собственное «присутствие» на дне озера.

Это новая, живая, так называемая «мокрая» экспозиция. Возникла идея кардинально перестроить и «сухую» экспозицию и связать её с происхождением Земли, периодами развития жизни.

— Это будет связано с Байкалом?

— Обязательно. Вы понимаете, как это важно — сегодняшнему школьнику нужны для полноты восприятия не просто отдельные «картинки», фрагменты зарождения и прохождения процессов на земле, бывших много миллионов лет назад, нужно показать эволюцию этих процессов — движущуюся, «живую».

Беседовал Борис АБКИН, «Восточно-Сибирская правда»

НА СНИМКЕ: Владимир Фиалков.

Фото Дмитрия ДМИТРИЕВА