Нарисуй меня, Галя, красивым,

точно первый весенний листок,

чтоб глаза — с бирюзовым отливом,

чтобы лоб — и открыт, и высок.

Нарисуй меня, Галя, спокойным,

как Байкал накануне грозы,

как патрон непочатой обоймы,

как глаза после тайной слезы.

Нарисуй меня, Галя, весёлым,

как осенний просвеченный лес,

как в поля уходящий пролесок,

как звезда среди зимних небес.

Ты уже на палитре смешала

и любовь, и случайную боль,

и ранимость, и дерзкую шалость —

так теперь за работу изволь.

И, окончив труды на рассвете,

ты задайся вопросом одним:

— Это кто же такой на портрете?

Хорошо б познакомиться с ним!

Начинаю рассказ с этого его стихотворения. Оно мне очень нравится своей какой-то вольницей, размашистостью и простотой одновременно. В нём смех и грусть, юмор и самоирония, и многое другое, что так присуще Марку Сергееву. Галя — прекрасная иркутская художница Галина Новикова, чьи картины находятся во многих престижных галереях, частных коллекциях и музеях. Поэт Марк Сергеев хотел себя видеть именно таким — красивым, спокойным, весёлым, как в жизни. И он запомнился именно этими своими чертами.

Он прожил вполне счастливую, наполненную событиями жизнь. Большую часть задуманного воплотил и, что самое главное, увидел плоды труда своего. Редкое везение, но так было предусмотрено судьбой. Он и ушёл, никого не предупреждая, не дав возможности подготовиться к этой печальной дате. Все поразились такой его «выходке», а многие искренне подумали: а как же теперь без него? Но его не забыли и после скорбных дней. Согласитесь, редкий случай, особенно в период смутного времени. Как-то само собой организовался фонд Марка Сергеева, клуб его имени, премия, которую ежегодно собирают в складчину общественные организации Иркутской области. Само название премии вызывает множество вопросов — «Интеллигент провинции». Каково званье?! Но, зная список персон, уже удостоенных ею, список союзов, объединений, фондов и прочих общественных собраний, которые ставят свои подписи под словами наградных дипломов, усмешку прячем, иронию меняем на констатацию: прижилась! Когда ещё творцы так сходятся в своих взглядах?!

Наверное, прошло достаточно времени, случились какие-то важные для меня самого события, и ушли вслед за ним многие дорогие мне иркутские интеллигенты, чтобы затеять рассказ о его жизни в память о них самих.

И как же верно и точно Марк Сергеев составил строфы, которые ложатся в этот биографический материал:

Каждый день начинать себя снова,

не жалеть протрубивших годов,

приходить из молчанья лесного

в многослойность больших городов.

Не бояться ни крови, ни сшибки

И уметь находить и терять.

Не бояться, проверив ошибки,

начинать свою жизнь, как тетрадь,

где на чистых пресветлых страницах

лишь линеек косые пути,

где ещё нелегко заблудиться,

где непросто до точки дойти.

Авторучку мечтой начиняю,

волосинку снимаю с пера…

Каждый день я себя начинаю —

я сегодня другой, чем вчера.

Человек, историю которого я намереваюсь пересказать, всю жизнь занимался литературой. Он был предан этому своему выбору и так же преданно и честно служил музе. Не моя миссия определять его в классные разряды. Это уже сделали критики, коллеги по литературному цеху, драматурги, композиторы и киносценаристы, читатели и почитатели, наконец. Листая старые газеты и журналы, перебирая архивные дела, знакомясь с мнениями и сомнениями корреспондентов (их десятки сотен), радовался во многом их положительной схожести.

Патриарх сибирской поэзии М. Скуратов: «Я чту Вашу энергию, равно как поэта, так и изыскателя, литературного следопыта…

Что я Вам ещё хочу «подсказать», милейший Марк Давидович?

У меня, на моих скромных книжных полках, красуется поставленная лицом к свету Ваша книга — «Несчастью верная сестра». И другая книга, из серии «Декабристы и Сибирь» — «Своей судьбой гордимся мы», составителем, автором предисловия, послесловия и комментариев к который являетесь Вы, Марк Сергеев… Я по достоинству оценил эти Ваши замечательные работы — одновременно и художественные, и исследовательские. Это именно то, что хотел бы делать и я сам…».

Известный сибирский критик Е. Цейтлин: «Снова думал о том, сколь верно я на этот раз избрал героя: в Ваших книгах есть годы, прозрения, увлечение временем и противоборство ему; есть увлекательная для критика возможность поразмышлять о многих проблемах жизни и литературы. Очень хороша последняя Ваша книга».

Композитор Александр Флярковский: «Я радуюсь вместе с теми, кто находится рядом с тобой в зале филармонии, где 22 апреля 1970 года впервые прозвучала наша оратория «Бессмертие». Я не забуду тех напряжённых дней в Иркутске, когда мы ежедневно встречались у рояля, спорили, думали, мечтали… работали. После премьеры в Иркутске наша оратория неоднократно звучала в Москве, Ленинграде, Минске, Челябинске, Ярославле и в других городах нашей страны.

Твои стихи, твои книги — желанные друзья-братья, а не гости в моём доме….».

Курганский писатель-декабристовед Б.Н. Карсонов: «У тебя большая внутренняя культура, что является гарантом от банальности и пошлости. Пиши хоть несколько строк. Знай, что в Кургане у тебя много твоих почитателей…

Иногда, совершенно в самом неожиданном месте нападаю на ваши материалы. То в каких-нибудь «Анналах» Новосибирска, то в «Сов.культуре». Теперь вот ваша публикация в «Неделе» о Луцком!

Всё это очень интересно! Может быть, я излишне пристрастен ко всему, что относится к декабристам….Однако все ваши архивные изыскания интересны сами по себе…».

С.А. Заплавный, томский писатель: «Огромное спасибо за книги! Я их уже не просто пролистал, но проглотил буквально. Первая часть книги «С Иркутском связанные судьбы» известна мне по «Перу поэта». Поэтому я прочитал три следующие части — с большим интересом и пользой для себя. Насколько я понимаю, это первая из задуманной вами серии книга. Желаю вам написать следующие с такой же глубиной и заинтересованностью.

Стихи я прочитал сразу. Некоторые из них запомнились. Но, поставленные в общий ряд, каждое получает отсвет рядом стоящих, и создаётся движение, общая мелодия. Ширь и связь иная. Память. История. Судьба. Всё это волнует, запоминается».

Борис Полевой: «Дорогой Марк! Большое удовольствие доставили Вы Вашей композицией и мне и жене, учительнице по профессии. Интересная книга получилась. Целостная и очень хорошо изложенная. С книгой поздравляю и Вас, и издательство».

Кира Волконская (потомок декабристов): «Уважаемый Марк Давидович! Книгу «Перо поэта» читаю с великим наслаждением. Сколько в ней прелести!! И многих трудов»!

Геннадий Михасенко: «Дорогой Марк! Ещё раз спасибо за совещание, которое ты выволок, всем ясно, на своём горбу. А наши бесстыдные собратья писатели если не по существу, то хотя бы из приличия не сделали ни малейшего жеста помочь тебе. Обидно! Ну да пусть, им же аукнется, ведь все пишут для детей, но ни у кого не получается. Потому что не умеют, а учиться не хотят! Я же получил хорошую моральную подзарядку!»

Нана Канделаки (грузинский прозаик): «Уважаемый Марк Давидович! Прошу прощения за беспокойство. Но просто не выдержала не написать и не поблагодарить за прекрасную книгу о женщинах, подругах, жёнах декабристов.

Вы дали новую оценку их поступку, которая должна стать примером уважения для молодёжи сегодняшнего дня.

Книга разошлась в миг. Это уже о многом говорит. Спасибо Вам за книгу. За прекрасный труд, ещё раз за увековечение жизни тех изумительных женщин — «Подвига любви бескорыстной».

Таких простых, искренних слов о самых разных сторонах его жизнедеятельности — множество. Такая нескончаемая воспоминательная летопись, которая и вправду исключительно богата и насыщена событиями. Марк Сергеев был деятелен, а в деятельности своей чрезвычайно плодовит, в главном же — успешен. Надо ли убеждать, что такая история может быть интересна, полезна и поучительна?

Земная дорога его длилась ровно столько, сколько было отмерено. А как прожита? Чем отозвалась и запомнилась, поможет ли нам, продолжающим свой земной путь? Я не литературовед, а историк. И с этой точки зрения понимаю, что любой путь служения обществу ценен и оригинален, потому что может послужить примером для подражания или обезопасить публику от явных ошибок.

Марк Сергеев вполне мог бы сменить прописку, как это делали многие известные иркутяне, устроиться в одной из двух столиц, наконец, жить на «два дома» — столичный, где, безусловно, литературная жизнь поактивнее, и провинциальный, куда всегда можно возвращаться для «подзарядки». Но остался в Иркутске, остался верен своей провинции.

Он был одним из тех иркутских литераторов, чьи книги пользовались действительно огромной популярностью далеко за пределами родной провинции. Центральные издательства за честь почитали заполучить его рукописи, нередко просили, уговаривали печатать книги у них. Самые известные и признанные литераторы (в истинном смысле этого слова) состояли с ним в переписке, общались, поздравляли с праздниками, желали здоровья и одобрительно отзывались о творчестве. Мне думается, Марк Сергеев был одним из последних иркутских литераторов всесоюзного масштаба. И не только потому, что много издавался и в СССР, и за границей. Он был ходячей памятью литературного сообщества, кажется, не было человека в мире культуры, с кем бы он не здоровался при встрече. Вот очень характерный эпизод из его письма известному литературоведу В.Я.Лакшину. Письмо написано 23 ноября 1992 года.

«Дорогой Владимир Яковлевич!

Почти одновременно получил Ваше письмо и бандероль. Сердечное спасибо за добрые слова о моей книге. Но самая большая благодарность за Ваш новомирский дневник, который читаю с включением в него своей жизни, большая часть событий так или иначе прошла и сквозь мою судьбу: и Андрей Нуйкин, с которым дружу ещё с его новосибирских дней, и переделкинские месяцы, когда Анатолий Злобин писал первый вариант «Демонтажа», ещё не романа, а очерка, Дворецкий — пьесу «Среди бела дня» (нынешняя «Колыма»), Иосиф Герасимов, так рано покинувший нас, — «Стук в дверь»; когда Михаил Александрович Лифшиц привозил нам вёрстку «Нового мира» с повестью Солженицына «Один день Ивана Денисовича»; Елена Сергеевна Булгакова, которой вдруг на вечере знакомств в Доме творчества понравилось моё стихотворение «Шпалы», привезла из дома «Дьяволиаду», «Собачье сердце», «Роковые яйца» и другие изданные в двадцатые годы вещи Булгакова.

Я вспомнил, как мы в Иркутске были обрадованы статьёй В. Померанцева «Об искренности», спорили, потом были омрачены её разносом в печати. Чуть позже я узнал, что В. Померанцев — иркутянин по рождению, получил от него рукопись, встречал его в Иркутске. Книгу, увы, удалось у нас издать лишь после его кончины. И многое ещё — Ольга Фёдоровна Берггольц, которая, побывав «На острове коммунизма», запила, её еле разыскали и вернули в Переделкино, и мне грешному досталась непростая участь помогать ей прийти в себя».

Но нет-нет и заползает ледяной паучок сомнения: а где же тогда при всей его известности и триумфальности фанфары, барабанные трели во славу, в честь… Что имеем, не храним?

Ответ на этот вопрос, такой важный для любого провинциала, попытался дать один из лучших российских стихотворцев провинциал Анатолий Кобенков ещё в 1983 году. С того момента кануло 23 года. А изменилось ли что с той поры? «Точно так же кто-то, кто будет после меня, увидит в моём сегодняшнем дне много больше меня, и я, занимаясь провинциальной поэзией и поэтами, живущими в провинции, пытаюсь не столько встать на его место, сколько быть поближе к нему.

И боюсь потерять время, потому что Баратынский сказал: «Пропущено время — потеряно действие».

Тот же Баратынский заметил: «На публику действует не качество, а количество произведений. Все её мнения похожи на мнения религиозные. Они впечатлеваются повторением, а не убеждением».

Наверное, поэтому истинные поэты приходят к нам много дольше мнимых — мы почти никогда не виноваты перед своими дедами, но всегда — перед отцами и братьями.

Долго и трудно шёл к нам Леонид Мартынов, ставший Мартыновым ещё в довоенном Омске. До сих пор некоторые из нас не в полной мере расслышали горячие заклинания земной красоте Сергея Маркова. Молодёжь тридцатых годов немедленно и безоговорочно приняла, как своих, иркутян Иосифа Уткина и Джека Алтаузена, однако совсем недавно с обидным опозданием профессор Трушкин подарил нам яркого, незаслуженно забытого Дмитрия Олерона, омский литератор Александр Лейфер напомнил о Петре Драверте, вечный возмутитель спокойствия Вадим Кожинов настойчиво говорит о пермяке Александре Решетове и бывшем томиче Василии Казанцеве» (Анатолий Кобенков).

Сколько лет осталось до того, чтобы и в случае с Марком Сергеевым общество на какое-то время «забыло» его, а затем вновь вспомнило, но уже покаявшись в прежней недооценке?

Очень хочется, чтобы произошло это как можно быстрее и потому, что этот иркутский литератор — фигура во всех отношениях примечательная, и потому, что время диктует вспоминать ещё и других…

(Продолжение в номере «ВСП» за следующую среду)