(Продолжение. Начало в номере от 14 марта 2007 г.)

«Биография» — произведение достаточно каноническое, в том смысле, что есть обязательные разделы, без которых никак не обойтись. Есть хронология, которая как позвоночник, как решётка скрепляет все разбросанные по жизни события и факты. И мы пойдём не нарушая правила — год за годом…

«Я родился среди книг в старинном дедовском доме, и доныне стоящем на одной из тихих улочек города Енакиево, в Донбассе, с малолетства был предоставлен себе, и толстые фолианты, на плотных листах которых были запечатлены храмы всех народов земли, а также астрономические атласы, тома русской классики — всё больше нарядные приложения к журналу «Нива» — были первыми моими друзьями», — писал Марк Сергеев во вступлении к одной из своих книг, кажется, последней прижизненной.

Дата рождения литератора — 11 мая 1926 года. Дата рождения — на излёте того странного времени в истории России, которое политики, а может историки, а может газетчики (телевизионщиков тогда не было), окрестили периодом новой экономической политики — нэпом. Это были годы, когда большевистская власть оказалась вынуждена сделать «шаг назад» по отношению к своим ортодоксальным принципам и разрешить гражданам вспомнить о том, что заложено в природе каждого человека (больше или меньше), — предпринимательстве и частной инициативе. Разрешили «чуть-чуть», обложив всех и каждого, кто стал что-то производить или предпринимать, бесчисленными налогами. Но всё равно — предпринимать было куда как интереснее и выгоднее, а главное — естественнее, чем жить при продразвёрстке и военном коммунизме. Успехи нэпа были налицо, причём настолько, что у старых большевиков в конце концов сдали нервы. «За что боролись?» — спрашивали они на партийных конференциях и съездах. Пропаганда постаралась — нэпман становился фигурой нарицательной, и ничего, кроме злодеяний ему не приписывали. Отец всех народов Сталин под эту нервную горячку истребил и старых большевиков-ортодоксов, и новых — оппортунистов, которые тем не менее бредили диктатурой пролетариата, социализмом и мировой пролетарской революцией. А уж потом пошла нескончаемая череда арестов, истребительных акций и против остальных россиян. «Прореживали» учителей и писателей, строителей и учёных, студентов и комсомольцев. «Прореживали» целые народы и национальности. Никто не остался в стороне от чисток… Кажется, не было ни одной российской семьи, которую бы миновала сия печальная участь, и, следовательно, столько же детских судеб было разрушено. И детство Марка не стало исключением.

Позднее он вспоминал: «Вдруг исчез мой отец. Уехал в Москву по делам в наркомат, и — ни слуху, ни духу. Мы с сестрой всё спрашивали у мамы, когда же он вернётся. Но мама только разводила руками: откуда мне знать? А сама почему-то складывала наш небогатый скарб в сундук. Мы знали: ежели набивается сундук, а потом обшивается ремнями — предстоит переезд».

Потом Марк Сергеев рассказывал, как однажды к ним домой пришёл Николай Иванович Облаев, с которым отец надолго уединился. «Николай Иванович сказал отцу: «Давид, уезжай отсюда куда глаза глядят!».

Из уст члена партии с дореволюционным стажем, украинского партизана, а в том 1936 году известного строителя, слышать это было странно. Облаев разъяснил: на днях арестовали его фронтового друга, начальника треста, затем одного из его заместителей. Николай Иванович знал их с детства, был глубоко убеждён, что они чисты перед властью, он думал, что следующая очередь за ним, а затем за отцом. Если он сам спастись уже не мог, решил спаси нас. Вот почему после внезапного отъезда отца к нам приходили незнакомые люди и спрашивали: где он? Вот почему так таинственно и торопливо погрузились мы в поезд — и вынырнули на Дальнем Востоке».

Может быть, поэтому о семье, родных и близких он рассказывал очень мало. Почти ничего не рассказывал. Нет даже намёка, что он интересовался этим основательно. В «Дневниках Натана Эйдельмана» есть такая запись: «Поражает Марк, который может быть по матери — правнук Менделе». Но Марк Сергеев, повторюсь ещё раз, этим вопросом не интересовался. По какой причине? Не знаю, догадки и предположения в данном случае не лучшие объяснения и доказательства.

Менделе в российской и мировой истории было немало, и были среди них поэты, общественные деятели, учёные. Кого из них имел в виду известный российский историк Натан Эйдельман, мы не знаем.

Отец был строителем. «Он строил в разных местах Донбасса школы, больницы, дома отдыха…». Книгу «Фантазия на Ангаре», изданную в Иркутске в самом начале 60-х годов, М. Сергеев предваряет строками: «Светлой памяти отца моего, Д.М. Гантваргера, отдавшего жизнь стройкам». Это абсолютная истина.

Новый период жизни семьи Гантваргер связан с Биробиджаном, тогда совсем маленьким городком на Дальнем Востоке. «Станция Тихонькая, — вспоминал М. Сергеев, — только что переименованная в столицу евреев всей земли — город Биробиджан (это имя родилось от местного названия двух сливающихся здесь рек), стояла на болоте. Вдоль центральной улицы городка были вбиты сваи, на них покоился дощатый тротуар.

Глину для постройки швейной фабрики — здесь работал мой отец — брали прямо тут же, и огромный котлован постоянно заполнялся почвенными водами…».

Строительная карьера отца завершилась в Иркутске. Сюда семья переехала с Дальнего Востока. Правда, самого Марка на какое-то время отправили в Киев. Ну, а отец семейства до того момента, как окончательно осел уже в Иркутске, в начале 50-х ещё успел поработать на братских стройках.

По воспоминаниям одного из первопроходцев БАМа, первостроителя Братской и Усть-Илимской ГЭС М. Толпыгина, «в начале июля 1949 г. московский институт «Гидроэнергопроект» направил в село Падун комплексную изыскательскую партию для проверки Падунского сужения. Начальником экспедиции был Ветров, а главным геологом — Склабинский.

Я вошёл в состав этой партии. В это время руководил экспедицией Давид Маркович Гантваргер. Жили мы на квартирах у жителей пос. Падун, который состоял из 75 деревянных домиков и в каждом жили квартиранты по 4-5 человек.

Главная наша работа заключалась в проверке скалистых берегов и дна Ангары. В летнее время велось колонковое бурение на верху скал. Скважины бурили до 100 метров. Каждый керн вытаскивали, и я увозил его на станцию Братск-I для отправки в Москву на анализ. В зимнее время бурение велось со льда Ангары для проверки породы дна реки. Ангара наращивала такие ледяные торосы, что за торчащей льдиной не видно было даже автомобиля. С июня 1949 по 1955 год мы пробурили более 10000 скважин. Гидрологи устанавливали водомерные посты на реке Ия от Падуна до деревни Приречье Илирского сельсовета. По рекам Ока, Братская Када, Заваль, Усть-Када топографы прорубали просеки, уточняли границы затопления. В середине июля 1954 г. на станцию Братск-I прибыла государственная комиссия во главе с академиком Александровым…

В середине декабря 1953 года руководство послало гусеничный трактор, с тем чтобы он проложил дорогу от Падуна до Братска и дальше до Заярска. Когда дорогу пробили, решено было отправить по ней два бурильных агрегата, в том числе и мой. С огромным трудом добрались мы до указанного места. Раскинули палатки и начали проверять дно Ангары. Выяснили, что Ерошовский створ оказался не годен, впрочем, как и Карабчанский. Перебазировались к Толстому мысу. Проверили: оказалось, что можно строить здесь ГЭС.

В то время мы квартировали в деревне, которая находилась в десяти километрах от Толстого мыса. Люди ходили на работу пешком.

Зимой 1955 г. на Ангаре ещё работали все 18 бурильных агрегатов. Д. Гантваргер ходил и проверял буровые вышки, отчего сильно простыл. Его увезли в Иркутск, затем в Москву. Там Давид Маркович и умер».

Иркутская история будущего литератора началась летом. Есть точная дата и год, отмеченные самим М.Сергеевым: «8 августа 1939 года я вступил на иркутскую землю. И это был день моего рождения: закончилась жизнь кочевая — началась оседлая, появился в жизни моей город, каждый дом которого, каждый камень, каждое дерево открывают мне свои тайны — не сразу, день за днём, год за годом.

Здесь учительница литературы Елизавета Романовна Смолянская первой из учителей читала мои стихи, и в газете «Иркутский железнодорожник» в январе 1940 была помещена подборка сочинений ребят из литературного кружка, которым руководила Елизавета Романовна, и среди них — мои не ахти какие строки».

Если полистать газеты этого первого иркутского года, то окажешься среди хороших и добрых людей, в счастливой стране, в богатой области, в старом городе, где многие улицы и дома ещё помнят выдающихся путешественников, строителей, архитекторов, музыкантов.

Каждая газетная строка дышала бравурными маршами и лозунгами партийных съездов и конференций. Заглянем в главную газету недавно образованной Иркутской области «Восточно-Сибирскую правду»:

Передовые колонны

Зима. 10 февраля. В депо станции Зима в честь ХVII съезда партии Ленина — Сталина широко развернулось социалистическое соревнование. Первыми вступили в соревнование паровозные бригады. Организовано шесть колонн имени ХVIII партсъезда и имени 21-й годовщины РККА. Колонны соревнуются за безаварийную езду со скоростью 40 километров в час.

Первую колонну имени ХVIII партсъезда возглавил старейший машинист-орденоносец тов. Васильченко.

Лучшие охотники

Усть-Уда. 12 февраля. Лучшими в Усть-Удинском районе по добыче рыси и медведей считаются тов. Митюков из деревни Иголок и тов. Котунцев из колхоза «Ленинский боец». Митюков убил 20 рысей, семь медведей, много барсуков, зайцев, белок.

К севу готовы

Зима. 23 февраля. Колхозники сельхозартели «Молодая гвардия», ознакомившись с тезисами доклада тов. Молотова, включились в соревнование имени ХVIII партсъезда. В результате колхоз полностью засыпал семена, отсортировал их, посевной инвентарь отремонтирован.

Заработки стахановцев

Иркутск. 11 марта. Ежемесячно растут заработки стахановцев Ирком-транса. Стахановец тов. Порыгин за февраль заработал 1531 рубль, Коновалов — 1163 рубля, Алексеев — 1191 рубль, Спирин — 900 рублей.

Токарь авторемонтных мастерских тов. Кутаченко заработал 890 рублей, моторист Родионов — 808 рублей.

Озеленение города

Иркутск. 4 апреля. Каждый год на озеленение Иркутска затрачиваются огромные средства. В прошлые годы посадочный материал приходилось завозить издалека. В 1933 году недалеко от Иркутска, в районе каменоломни, горзеленхоз заложил питомник. В 1939 году питомник горзеленхоза даст городу 25 тысяч акаций, 8 тысяч четырёх-пятилетних тополей, 1400 жимолости, 3 тысячи американских клёнов, 500 кустиков облепихи, 260 черёмухи, 2 тысячи сибирских яблонь и 1000 разных кустарников и растений.

Забойщики перевыполняют план

Бодайбо. 17 апреля. Закрепляя успехи, достигнутые в дни соревнования имени ХVIII партсъезда, горняки Ленских приисков за 15 дней соревнования имени Третьей Сталинской пятилетки добились новых производственных успехов — выполнили полумесячный апрельский план на 108 процентов.

В соревновании первое место заняли горняки Артёмовского управления, выполнившие план на 142 процента.

Новые мебельные артели

Иркутск. 24 апреля. Выполняя решения ХVIII съезда ВКП(б) об увеличении производства товаров широкого потребления, Иркутский лесхимпромсоюз открывает в районах ряд новых артелей. В Тайшетском, Нижнеудинском и Шиткинском районах оборудуются столярно-мебельные артели.

Расселение ондатры

10 мая. С наступлением тёплой погоды Иркутская контора заготпушнины производит отлов ондатры для расселения в других районах области. В Братском районе отловлено 200 зверьков, в Качугском — 520, в Черемховском — 135, в Катангском — 84, в Куйтунском — 70, в Нижнеудинском — 56, в Тулунском — 34 и в Шиткинском — 16 ондатр.

Расселение отловленных ондатр намечено производить в водоёмах Зиминского района, Аларского аймака, по рекам Ханда и Нижняя Тунгуска.

Новый отряд специалистов

Иркутск. 23 мая. Иркутский горно-металлургический институт готовит кадры для Восточной Сибири, Дальнего Востока, Урала и Казахстана. В 1939 году институт выпускает 92 инженера. 22 студента уже защитили дипломы инженеров-геологов. Среди них студенты Андрущук и Михно, получившие дипломы с отличием. Все окончившие институт специальной комиссией Наркомата цветных металлов направлены на места работы: 8 человек вскоре выезжают на Колыму, остальные — в Якутию, Бодайбо, Алдан, в Читинскую область, в Красноярский и Хабаровский края, на Урал.

Этой радующей сердце каждого нормального человека информацией были заполнены страницы прессы. О другой жизни, связанной с репрессиями, борьбой против «врагов народа», планами империалистов, говорили тоже много. Но всё плохое и страшное, случавшееся с кем-то, на собственный счёт не относилось и по человеческой логике отторгалось. Хотелось жить и верить, что с тобой, с ним, с ней этого произойти не может.

Летом в биографии Марка произошло ещё несколько важных событий. Важных и с точки зрения тех стандартов, по которым жили все советские мальчишки и девчонки, и с точки зрения внутреннего мироощущения. Летом 1941 года он вступил в комсомол, а в 1942 году закончил 9 классов. Не быть комсомольцем в те годы значило обречь себя на сплошные жизненные неудобства. Все «хорошие» юноши и девушки должны были состоять в ВЛКСМ — Всесоюзном Ленинском Коммунистическом Союзе Молодёжи. Комсомольская организация — первый пропуск для поступления в вузы, для занятия хорошей должности, карьерного роста в конце концов. Были такие специальности и такие предприятия, куда без комсомольского билета просто не допускали.

После 9 класса он стал студентом историко-филологического факультета Иркутского госуниверситета. Событие тоже яркое, ведь в вузы в то время брали после 11-летки. А тут…

У меня, к сожалению, нет ни одной фотографии Марка тех лет. А без иконографии можно только догадываться, как он выглядел в этот первый студенческий год. Впрочем, последующие снимки позволяют сделать вывод, что роста молодой человек был вполне видного, телосложения, как это принято говорить сегодня, спортивного, с чёрной гривой волос и тонкими чертами лица. Михаил Скуратов, известный сибирский литератор, между прочим заметил, что Марк очень похож на другого иркутского поэта — Иосифа Уткина. Сходство действительно было. Вот что писал один из зачинателей сибирской поэзии советского периода: «Славнейший Марк Давидович! Не удивляйтесь, пишу Вам! Или вернее — удивляйтесь. Появилась у меня побудительная причина покалякать именно с Вами. Между тем мы с Вами и не бог весть какие друзья. Правда, Вы всегда напоминаете мне близкого моего друга и побратима по рукомеслу поэзии — Иосифа Уткина. Вы с ним и по облику, и по всей стати — как родные братья, тогда как родные сёстры Иосифа Уткина, ни одна из них, не повторяют его черт…»

Особенно сходство видно, если взять фотографию Иосифа Уткина, на которой он смотрит чуть вбок. Эту фотографию любили публиковать всюду, где речь шла о поэте Уткине. Волнистая копна волос, очерченные профили губ и носа. Большие глаза. Когда Марк становился тоже в профиль, ей-ей, вылитый Уткин.

(Продолжение в номере «ВСП» в следующую среду)

Фото Виталия БЕЛОКОЛОДОВА