За этим лосем — это не- крупный, но зрелый самец — я наблюдаю (по следам) уже несколько дней. Хожу тихо, осторожно, стараясь не нагонять его, не спугнуть, и думаю, что зверь не подозревает о моём присутствии. Ходит он очень мало. Каждый день лось, немного покормившись побегами редко растущих на приречном склоне шиповника и смородины, уже не раз обкусанных, спускается на открытую лесную поляну, заросшую карликовой берёзкой. Здесь его особо привлекают мёрзлые веточки низкорослой ивы, но иногда — мне представилось — морщась от их горечи, он скусывает и побеги берёзок. Я, как только появился здесь, заложил несколько учётных площадок для определения запаса остающихся кормов, этих веточек.

И вот сейчас, в середине марта, их осталось около 15 процентов. Занимает мысль: лоси за десяток дней съедят эти остатки, и что потом? До схода снега и возможности перейти в другие угодья, где из-за высокоснежья корма пока не доступны, а потому не тронуты, остаётся больше месяца. Что животные предпримут?

Назавтра, выйдя на след того же лося, я заметил, что он направился не как обычно — на калтус, но, пройдя вверх по долине, начал подниматься на довольно крутой склон, поросший кедрово-пихтовым лесом.

Снега тут больше, но для лося терпимо — 60 сантиметров, а кустов-кустиков нет никаких. И куда это он?

Сколько раз убеждался: дикие животные знают свои угодья не хуже, чем мы свою улицу! Лось вошёл в плотно стоящий пихтовый лес, деревья в котором кое-где обильно обросли листостебельным лишайником. Лишайник рос не только на стволах, но и на ветвях — сыро здесь, хорошо ему в лесу этом. И, переходя от ствола к стволу, лось начал срывать эти лишайники. Дотягиваясь до ветвей, он стал их ломать. На снегу следы разгрома: всё истоптано, рассыпаны мёрзлые обломочки лишайника, наломаны ветви. Не по-хозяйски он тут повёл себя. Надерёшь, наломаешь, затопчешь в снег — до тепла и этих кормов не хватит. Лишайники — еда северных оленей, а тут лось — соперник им нежелательный.

Назавтра, желая проследить за этим лосем и дальше, переходя тот калтус, вижу свежие следы нескольких северных оленей. Они тоже потянулись на склон. Идти стараются по замёрзшим следам двух лосей, которые направились туда же. Замёрзший след лося выдерживает оленя.

Замечательная картина вскоре открылась: олени пошли по следам кормящихся лишайником лосей и стали подбирать остатки, обильно разбросанные на снегу. Оленю не дотянуться до высоты, с которой лоси сламывают ветви, за них (для них!) это делают высоконогие сохатые. Но и это ещё не всё: с крутого, скалистого склона на эту кормную площадку спустились маленькие, остренькие следочки кабарги! Кабарга в этом многоснежье с ушками утонула бы, но она нашла выход: ходит с осени по своим следам — старым, замёрзшим, использует крепкие участки от упавшей с крон кухты, а след лося для неё — столбовая дорога с запасом кормов, она тоже питается лишайником. Словом, лосиный разгром в пихтовнике — решающее условие, возможность подкормиться кабарге и оленю. Как пригнано, подогнано ко всеобщему благоденствию в природе поведение разных видов живого. Сильный кормит слабого! Клесты или дятлы, «напавшие» на плодоносящее дерево, никогда не выдёргивают из шишечки все семена. В сброшенных на снег «объедках» всегда найдётся несколько семечек для мышей-полёвок, которым вовек не забраться за ними на дерево.

… Эти лоси, а сюда, в пихтовник, подошла ещё пара их, «тянули» до последней возможности, как можно дольше кормились в ерниках, «зная», что на самое последнее время есть у них лишайник, растущий на том склоне в пихтовом лесу. Но как лосиные «захребетники» — олени и кабарга узнали о том, что и им есть чем в этом лесу поживиться? Олени — не знаю, но кабарга — лично когда-то удостоверился — приходит на грохот от ветра упавшего дерева. Я для них специально срубал дерево, обросшее лишайником. Являлись почти в ту же ночь! Значит, они приходят на шум — треск падающего дерева. Скорее всего, и олени это уловили; лось-то какой треск от обламываемых сучьев в лесу поднимает! Как мало у нас настоящих знаний о взаимоотношениях живого в природе…

У одного из этих лосей я заподозрил наличие рогов, хотя они давно должны быть сброшены. То на лёжке чем-то в сторонке снег чиркнет, то сломать вон тот сучок без рогов никак нельзя, высоко. Изловчился, подобрался «на цыпочках» поближе и в бинокль чётко увидел: из двух положенных рогов остался у него только один. Значит, второй уже отпал, не сегодня-завтра отвалится и этот. Попробовал поискать в снегу на его следах вчерашних рог первый, но лось где-то затоптал его. Зато второй до сих пор в моей коллекции, он упал почти что на моих глазах аж 19 марта. В это время снег стал мягким, в полдень — мокрым. И я стал находить на следах лосей остренькие ледяные обломочки. Стал в тупик: что это? Но обломочки сильно походили по форме на копыта, и явилась догадка: это спрессованный тяжестью зверя мокрый снег; как только под копытом его накопится много, он отваливается.

Видно, это явление мешает ходу зверя, нога на нём неустойчива.

В тёплые дни марта всякий след, а особенно на пригреваемой солнцем стороне склона, быстро расползается, увеличивается безмерно. Не зная этого, в начале своих исследовательских походов по тайге, в первый раз обнаружив такие следы, был крупно озадачен. Стоял тоже конец марта, но район малоснежный, и я ходил без лыж. И вот однажды возвращаюсь к своему шалашику-убежищу, а там неправдоподобно большие следы человека. Пришелец, снежный человек, не иначе! Наконец соображаю: это же мои следы, расползшиеся под лучами солнца. Не такие ли же следы «снежного человека» обходят иногда даже мировую печать? Вот сфотографируй я их — вполне сошли бы за очередную «сенсацию».

… Изюбри, те четыре зверя, к середине марта на месте зимовки тоже подъели свои корма и стали подаваться выше по долине реки. Река предоставила им к этой поре такую возможность тем, что закипела наледью от берега до берега, залив большие пониженные пространства. Изюбрь менее высок на ногах, нежели лось, и в большие снега не суётся. А тут наледь, которая «съела» высокий снег — гуляй, не хочу! И теперь в распоряжении изюбрей новые на отмелях заросли ивы, молодых осин — еды их зимней. А на крутой береговой террасе легче раскопать снег, чтобы добраться до травы — вётоши.

Мягкий мокрый снег, о котором было упомянуто выше, в марте ещё не беда, просто временное неудобство ходу копытных, а вот в апреле это будет наст, в морозные дни превращающийся в наст «железный». Это самое трудное время для копытных, лосей прежде всего: они проламывают твёрдую корку, края которой режут им ноги. В эту пору — я проследил за теми же лосями — они совсем мало ходят, придерживаются самых тёмных участков леса либо «стоят» на старых гарях. Хорошо ещё, что период этот короткий, а дневная отталь снеговой корки случается всё чаще, сам снег быстро садится, обнажая спрятанные в нём до сей поры съедобные побеги.

Время настов и весенней малокормности для копытных экологи назвали «узким» периодом. Тяжело зверям, но мать-природа подсказала им возможность его пережить, дала им для этого такие вот поведенческие реакции.