Это, действительно, очень трудный вопрос: почему вполне адекватные в обычной жизни люди однажды решаются свести с ней счёты? Почему в чёрную минуту не находят силы отойти от края пропасти? Миф о том, что к самоубийству склонны в своём большинстве психически не сохранные личности, не выдерживает критики. Трагизм в том, что 80% суицидов приходится на тех, чья «температура души» обычно не выше 36,6. И только 20% зависят от помощи врачей-психиатров. Такова, увы, реальность нашего мира, шагнувшего в XXI век. И её чётко отследила медицинская статистика: по данным Всемирной организации здравоохранения, 20 суицидов на 100 тысяч населения в год — это критический уровень неизбежной в наши дни трагедии. Что выше — то за гранью «нормы». Так вот, среди российских регионов Иркутская область вместе с Усть-Ордынском Бурятским автономным округом относится к одной из самых неблагополучных. В последние годы число самоубийств у нас колеблется от 35 до 40 и больше на 100 тысяч населения. Чем не повод пристальнее вглядеться в обличье сложившейся ситуации?

Гость сегодняшнего выпуска «Здоровья» — заместитель главврача по медицинской части Иркутской областной клинической психиатрической больницы N1, кандидат медицинских наук, врач-психотерапевт Ольга Петровна ВОРСИНА. Тема защищённой ею кандидатской диссертации была посвящена депрессиям; тема докторской, над которой она работает сегодня, — это суициды. Причём не в узко медицинском, а в социальном и возрастном аспектах. Из многолетних наблюдений и скрупулёзно анализируемых Ольгой Петровной Ворсиной случаев самоубийств у неё постепенно складывается некий обобщённый «портрет» подходящих к роковой черте. Но, заметьте, не «вообще личностей», вне времени и пространства, а именно наших соотечественников и современников, по той или иной причине не совладавших с обстоятельствами.

Но почему именно сейчас, в пору, когда природа оживает после зимней спячки и всё вокруг тянется к свету, мы предлагаем своим читателям эту грустную и трудную тему? Да потому, что, как считает не только наша собеседница, но все без исключения психологи и врачи любой специализации, не только психиатры, на «стыках» зимы и лета (весной и осенью) нервы сдают даже у самых психически устойчивых людей. А когда отрицательные эмоции начинают перехлёстывать, до беды подать рукой. Именно в эту пору наши близкие нуждаются в особом тепле, наши коллеги — в понимании, наши знакомые — во внимании. Ольга Петровна Ворсина считает, что одиночество подчас бывает страшнее и горше тяжёлого психического недуга. Хотя бы потому, что больной может и должен получить профессиональную врачебную помощь, а вот «не вызывающий никаких опасений» человек ничьего внимания не привлекает. Пока с ним не случается трагедия. Мы говорим с ней об особенностях этого «портрета» самоубийцы, и я пытаюсь определить наиболее характерные его черты.

— Ольга Петровна, каков хотя бы при-близительный возраст решающегося на этот шаг человека?

— Во-первых, это подростки; это молодые люди от 15 до 19 лет. Все они, даже кажущиеся окружающим очень благополучными, относятся к группе риска. Подростковые суициды — вообще бич и обратная сторона цивилизации. В период взросления все проблемы в сознании ещё не хлебнувшего «каши» человека гипертрафируются. Подростки просто не готовы к трудностям. Даже в сравнении с прошлым молодым поколением, поколением нынешних тридцатилетних, сегодняшнее ещё более инфантильно, и первые же встречающиеся на пути препятствия выбивают его из колеи. Те из нас, кто вступил на самостоятельный путь лет тридцать пять тому назад, возможно, помнят фильм латышского кинорежиссёра Юриса Подниекса «Легко ли быть молодым?». В своё время этот фильм произвёл большое впечатление на общество, вызвал горячие споры. Я считаю, что картина по-прежнему злободневна, потому что быть молодым трудно всегда. Но сейчас, когда с экрана и из Интернета идёт поток негатива, когда внушается неокрепшим умам и душам, что жизнь не стоит ни гроша, быть молодым в России во сто крат труднее. Смерть просто утрачивает свой трагический смысл. Заметьте, уходят добровольно из жизни не только подростки, но и маленькие дети.

— Но почему? Ведь малышам ещё не ведомы переживания более старших, их-то что толкает к пропасти?

— Да то, что окружающее малышей культурное пространство, вплоть до некоторых мультиков, которыми телевидение забавляет малышей, — всё внушает мысль о смерти как об игре. Страшной, но захватывающей игре. Малыши ведь не понимают, что, выбирая смерть, они уходят навсегда…

— Вы сказали о подростках, вообще о молодом поколении как о первой группе риска. Значит, есть и вторая группа?

— Конечно! Это пожилые люди. Именно их одиночество особенно безжалостно; именно их страдания, усугубляющиеся нажитыми за долгую жизнь недугами, чёрствостью родственников, расставания из-за ухода на пенсию с любимым делом, особенно тяжелы. Именно людям пожилого возраста в большей степени грозит депрессия, преодолеть которую они без врачебной помощи не в силах. К сожалению, нравственный слух нашего общества не настроен на переживания стариков. И суициды среди них столь же трагичны, сколь и типичны. Первый их шаг к спасению — к врачу.

— Значит, депрессия в преклонном возрасте неотвратима, она — неизбежный спутник старости? Значит, пожилой человек, особенно тот, кому за 70, не может сам совладать с подавленностью и пессимизмом? Но мы же в начале беседы говорили о том, что суициды в большинстве случаев отнюдь не признак психического заболевания…

— Да, говорили. И я это повторяю сейчас. Самоубийство в большинстве случаев — чёрная точка, поставленная не болезнью, а стечением обстоятельств. Но в пожилом возрасте, когда человек лишён общения, заперт в четырёх стенах, когда ему не с кем поделиться, визит к врачу — возможно единственный его шанс спастись.

— Но ведь далеко не каждый пожилой человек, особенно если он находится в тяжёлом душевном состоянии, пойдёт искать психиатра, а в обыкновенной поли-клинике должность психотерапевта не предусмотрена.

— Вы правы, врач-психиатр принимает в специализированном лечебном учреждении. Наш менталитет таков, что даже в самом угнетённом состоянии духа мы стесняемся или страшимся обращаться прямо по адресу. Но сегодня опытные участковые терапевты, врачи общей практики могут понять состояние пациента, признающегося в том, что он «устал от жизни». Смогут понять, потому что такое признание никак не свидетельствует о душевном специфическом заболевании — такому пациенту вполне могут помочь выписываемые ему участковым терапевтом лекарства. Те же антидепрессанты, к которым не возникает привыкание, которые не противопоказаны тем, кто страдает от сердечно-сосудистых патологий. Только принимать такие лекарства следует не от случая к случаю, а достаточно долгое время, даже в периоды, когда становится легче и светлее на душе, чтобы предупреждать новые атаки депрессии.

Как и многие другие социальные недуги, суициды очень часто «маскируются» под якобы случайные обстоятельства. Официальная статистика в отношении самоубийств, мягко говоря, не очень точна. Называемые ею цифры добровольных уходов из жизни — всего лишь вершина айсберга. Его подводная, то есть зашифрованная, часть куда значительнее видимой и отслеживаемой отчётами. Причины самоубийств «прячутся» за «бытовыми травмами», за «несоблюдением» правил производственной безопасности, «прикидываются» забывчивостью человека. Скажем, «забыл» диабетик своевременно сделать себе укол инсулина, вот и наступила кома, из которой не удалось его вывести.

— Но если это так; если самоубийства — это и есть «не видимые миру слёзы», неужели современная медицина не в состоянии что-либо действенное предпринять, чтобы поток этих слёз стал хотя бы чуть-чуть меньше?

— В первую очередь, должна быть чётко выстроенная суицидологическая служба. Согласно приказу Минздрава такая служба складывается из четырёх звеньев. Первое звено — телефон доверия, по которому человек, находясь в тяжёлом душевном состоянии, может позвонить. Часто такие беседы, особенно в ночное время, со специалистом — психологом или психотерапевтом — как спасательный круг, не дают человеку утонуть. Такой телефон доверия есть в Иркутске, в некоторых других наших городах. Хочется лишь предупредить, что этот телефон не предназначен ни для вызова бригады скорой психиатрической помощи, ни для досужих разговоров — его номер должен быть свободен лишь для действительно страждущих. Второе звено — амбулаторное: это врачебные кабинеты в психоневрологических диспансерах для пациентов, склонных к суицидам. Третье звено — кабинеты социально-психологической помощи в поликлиниках общего профиля, в том числе в студенческих; то есть там, где человек, находясь в многолюдье, может остро ощутить своё одиночество. Наконец, четвёртое звено — это кризисный суицидологический стационар, куда можно было бы госпитализировать человека, нуждающегося в постоянной помощи и поддержке.

— Значит, в конце концов, лечебное учреждение именно психиатрического профиля?

— В том-то и дело, что нет! В идеале такие стационары вообще должны быть выведены за стены психоневрологических лечебных учреждений. Кстати, в Ангарске можно было бы развернуть несколько таких коек на базе больницы «Скорой помощи». В Иркутске планируется организовать подобный стационар на 20-30 коек на базе бывшего психотерапевтического центра на улице Курортной. Но вы понимаете, что защита должна быть не фрагментарной, а цельной, не случайной, а хорошо организованной, такой, как, например, в обеих наших столицах или, скажем, в Ростовской области, где статистика более благополучна, чем в наших сибирских городах. Но хочу напомнить о том, что проблема суицидов, как и многих других несчастий, не столько врачебная, медицинская, сколько социальная. И сделать её не такой острой, какой она является сегодня, можно лишь тогда, когда человеческая жизнь перестанет быть «разменной монетой» и мы наконец научимся внимательнее вглядываться в, казалось бы, давно знакомые нам лица…

Беседовала Элла КЛИМОВА