(Продолжение. Начало в номере от 14 Марта 2007)

Многие из кружковцев станут впоследствии членами знаменитой «Иркутской стенки» — неформального литературного объединения иркутских писателей и поэтов. Леонид Ханбеков вспоминал: «…У нас в Иркутском университете в конце 50-х были сильные литературные «дрожжи». Читали лекции Алексей Фёдорович Абрамович, членский билет которому подписывал ещё Максим Горький, энциклопедист Василий Прокопьевич Трушкин, блистательная фольклористка Анна Петровна Селявская… Они запросто приходили к нам в литературное объединение при многотиражке, где пронизывал Александр Санин — будущий Вампилов, горячился Андрей Румянцев, несколько подвывал, читая новые стихи, Игорь Акшевский, злословил Миша Воронин, насупясь, слушал товарищей Валентин Распутин; забредали «на огонёк» геолог Геннадий Машкин и искренне опекавший литературную поросль Марк Сергеев».

Я уже писал о том, что Марк и ряд других иркутских писателей (главным образом поколение пятидесятников) словно бы выпадали из литературных «коопераций». Он не был членом «Иркутской стенки», у истоков которой несомненно находился, не прибился к группе литераторов-профессоров, которые вели научную и преподавательскую работу в иркутских вузах и это считалось их главной работой (к примеру, тот же Трушкин, Кунгуров, Могилев, Рубанович), не соорганизовался с литераторами-фронтовиками, большинство из них были значительно старше его. Каких-то особых причин не было. Основным, вероятно, было как раз то, что его поэтическая нота звучала сама по себе. Возможно, ему было интересно со всеми, но по собственному желанию, когда нет обязательной «связи», обязательств как таковых. Наконец, Марк действительно обладал счастливым характером любить всех и иметь отношения со всеми. И долгое время он оставался фигурой компромиссной, в особенности когда стал занимать какие-то должности в писательских кругах.

Эта компромиссность, с одной стороны, сделала его человеком незаменимым — он всегда находился в эпицентре событий, помогал разрешать внутренние и внешние конфликты, был своего рода штатным парламентарием, а с другой — ему частенько доставалось от всех, что случалось нередко по мелким поводам, а однажды по крупному, после многолетнего его секретарства в Иркутском отделении Союза писателей. Он стал «не-угоден» одномоментно всем и был сменён на своём посту.

Правда, была в Сибири группа писателей, которая именовала себя «Сибирским братством поэтов». К нему причисляли Илью Фонякова, Марка Сергеева, Романа Солнцева, Вильяма Озолина, Александра Кухно… В «братство» входили не только поэты. К этому поэтическому сообществу причисляли прозаика Николая Самохина, художника Николая Грицюка, драматурга и публициста Замиру Ибрагимову, литературного критика и организатора едва ли не всех поэтических праздников в Сибири Евгения Раппопорта.

У них у всех была огромная любовь к творчеству известного сибирского барда Р. Добровенского. Да и как можно было не влюбиться в эти стихи и песни, которые он писал! И братство, кочуя от семинара к семинару, распевало и ревело:

Выньте головы из петель,

господа самоубийцы!

Отведите пистолеты

от растрёпанных висков!

Я узнал, что в эту землю

можно всё-таки влюбиться,

В эту Землю с этим Солнцем,

вставшим в небе высоко.

И не надо горячиться

и выкладывать причины, —

Всё равно вам не поверю,

лучше мне поверьте вы:

Я узнал, что на планете

ещё водятся мужчины

Из породы не предавших,

не склонивших головы.

Я узнал, что эту землю

очень щедро одарили,

Я узнал, что есть на свете

с кем сражаться,

с кем дружить,

Я узнал, что твои губы

на земле неповторимы

И что всех моих открытий

честь тебе принадлежит.

Выньте головы из петель,

господа самоубийцы!

Отведите пистолеты

от растрёпанных висков!

Я узнал, что в эту землю

можно всё-таки влюбиться,

В эту Землю с этим Солнцем,

вставшим в небе высоко

(www.gsk.su).

В Иркутской писательской организации не было, пожалуй, писателя, который бы, как Марк Сергеев, столько колесил по свету. Светом для него была и родная провинция, и столичные подмостки, и сибирские города и веси, и заграница, конечно; его часто и настойчиво приглашали в самые разные города и районы. И, судя по всему, «колесить» являлось характерной чертой этого сибирского братства поэтов. Они все непрестанно передвигались по миру, щедро делясь своими талантами, мыслями и рассказами. Залы слушали их внимательно и с интересом, в клубах нередко вспыхивали жаркие дискуссии. Это и было тем живительным интеллектуальным полем, которое не дало России — умной, начитанной — погибнуть в плену идеологических догм и схем.

Я брошу солнце у межи

между землёй

и полем туч,

оно клубочком побежит,

светло разматывая луч.

Куда ты,

огненный клубок?

Я за тобою — по пятам,

я за тобою — по цветам,

через овраг,

что так глубок,

сквозь солнцепёк

и сквозь туман,

от рубежа до рубежа,

из океана в океан.

С материка на материк,

лучом пронзая города,

спешит клубок —

года, года.

А я — за ним.

А мир — велик.

Мир от меня чего-то ждёт,

А мне б успеть!

А мне б успеть!

И я —

вперёд,

вперёд,

вперёд,

и воздух

начинает

петь.

И нет житья

без новостей,

и нет житья

без скоростей,

без драк,

без песен,

без тревог…

Куда ты, золотой клубок?

Меккой «Сибирского братства поэтов» считался Новосибирск. Марка часто приглашали в этот город, более известный своим уникальным академгородком, учёными и крамольными мыслями. Инициатором многих встреч был новосибирец Давид Константиновский, учёный и писатель. В Новосибирском Доме учёных (в академгородке) Марк выступал с удовольствием, и его всегда ждал оглушительный успех. По словам писателя Геннадия Прашкевича, «сначала литературный клуб представлял собой «встречи на дому», то есть скорее литературные гостиные, а может быть, и литературные кухни, затем, в 60-70-х годах, неофициальные «сходки» литераторов академгородка перевоплотились в официально существующий литературный клуб Дома учёных…

Приезжал Марк Сергеев, который мало того, что прекрасный поэт, он занимался ещё декабристами, мы узнавали очень много нового и любопытного» (www.academ.info).

Уже говорилось, что М. Сергеев был из поколения пятидесятников. Всю свою любовь и верность этому времени, людям, которым выпала доля восстанавливать страну после войны, он выразил в небольшом приветственном стихотворении, которое посвящал комсомольцам 50-х.

Славный путь по жизни

не краток,

мы выходим на новый вираж,

нашей дружбе четвёртый

десяток,

это, знаете, всё-таки стаж!

Значит, есть в нас

отважная сила,

и её не сломили года,

что связала нас всех

и сдружила

не на юность одну — навсегда.

Вместе — радости,

вместе — невзгоды.

Чистотой они были сильны,

наши пятидесятые годы,

осенённые эхом войны.

И стояли под знаменем

звонким

на великом ветру перемен

и герои войны, и девчонки,

бравых воинов бравшие

в плен.

Дорожили мы дружбой,

как хлебом,

как последним глоточком

воды,

прорастали мы Братском

и ЛЭПом —

в буднях Родины наши труды,

прорастали целинной

пшеницей,

урожаем, что вовремя сжат…

Нашей юности добрые птицы

и сегодня над нами кружат.

Птицы верности,

Птицы отваги,

пусть в полёте

не дрогнет крыло.

Комсомольские ярые стяги —

Нашей дружбы святое крыло.

Потом он напишет статью «Пятидесятники», где вновь и вновь зазвучит мотив фронтового братства. Именно от фронтовиков последующее поколение «получило ощущение боевого товарищества». Пятидесятники — это те, кто воспитывался на романтике «отнюдь не казённой, не той, что культивировалась позднее. Эти ребята и девчата бросали свои посты и шли в котлованы Братска, на ЛЭП-500, на строительство трассы Абакан — Тайшет, именно в котлованы и на дистанции, в промёрзшие палатки».

Конец пятидесятых — начало шестидесятых — это не только отсчёт нового десятилетия. В российской истории наступали крупные перемены. Пришла хрущёвская «оттепель» — так окрестили время после ХХ съезда КПСС. Тогда был осуждён культ личности Сталина, правящая партия признала какие-то свои ошибки, замаячили экономические реформы. На фоне этих разительных перемен общественная жизнь и культура оживают. Появляются надежды на другое будущее. Ещё только приоткрыли щелку для свежего воздуха перемен, а уже зазвучали голоса новой поэзии и прозы. Литература, театр и кино стали осмысливать то, что случилось со страной.

К этому времени Марку Сергееву исполнилось 33 года. Две тройки в литературной истории России — цифры магические. Впору подводить промежуточные итоги. Много сделано, многое востребовано, принято, отмечено: он очень активно и плодотворно работает в самых различных жанрах. В 1959 году издательство «Детгиз» в буквальном смысле требует от него рассказ «Капитанский мостик». Редактор Е. Подкопаева тревожится: «Очень меня беспокоит Ваше молчание. Как «Капитанский мостик»? Работаете ли Вы над рассказом и что получается?». Главный редактор Новосибирского книжного издательства Кузнецов сообщает 15 июня 1959 года, что книжка стихов М. Сергеева включена в тематический план издательства на 1961 год. А это означает, что рукопись необходимо представить уже в октябре 1960.

Его участие в различных сибирских писательских акциях считается обязательным. Из журнала «Сибирские огни» 21 ноября 1960 года пишет Иван Ветлугин: «Дорогой Марк! Судя по твоему молчанию, наше приглашение принять участие в подборке «Поэты, на трибуну!» тебя не очень заинтересовало. Жаль! А как ты смотришь на следующую нашу затею: мы думаем 5-й, майский, номер журнала целиком посвятить поэзии. Будут новые стихи сибирских поэтов с портретами авторов, рецензии на поэтические сборники, заметки читателей, литературные пародии, дружеские шаржи и т.д. Местом не ограничиваем. Можно выступить с одним стихотворением, можно с большим циклом или даже с поэмой. Можно одновременно и со стихами, и с заметками по вопросам поэзии или с рецензией на книжку своего товарища.

Одобряешь? Но как бы там ни было, твоё участие тут обязательно. Очень прошу, Марк, отнесись к этому заинтересованно.

Рукописи нам нужны будут не позднее 10 февраля. Иначе запоздаем с номером. И обязательно — фотокарточку. А если есть уже готовые стихи, тянуть не нужно.

Хочу подчеркнуть: это не только замысел. Это уже рабочий план, который необходимо осуществить.

Хотелось бы, чтобы голос иркутян звучал в этом номере в полную силу.

Ответь, пожалуйста. Дело-то наше, общее».

На снимке: в гостях у В.Белоколодова. Первый слева В. Шугаев, с гитарой — В. Стуков, крайний справа — В. Хайрюзов, второй справа — Г. Машкин.

Фото Виталия БЕЛОКОЛОДОВА

(продолжение в следующую среду)