От искры возгоралось пламя

В конце апреля 1877 года в срочной депеше из Москвы сообщалось о высылке в Иркутск 499 пар рукавов. Никаких пояснений, какие это могут быть рукава, не было, но в Иркутске, да к тому же в апреле, речь могла идти только о пеньковых рукавах к пожарным машинам — «красный петушок» уже разгулялся по губернскому городу.

Коммерсант Александр Михайлович Сибиряков пожертвовал Иркутску две пожарные машины. Коммерсант Александр Константинович Трапезников, приехав в Москву, купил пеньковые рукава, чтобы с первой же почтой отправить в Иркутск. Горожане, кстати, восприняли это как должное. Случалось, они спорили, «от какого загорелось заплота», однако же действовали сообща, не жалели личных пожарных машин, непременно выставляя их на тушение.

Однако в апреле 1877 года не спасли ни машины, ни энергичные действия горожан.

22-го, около четырёх пополудни, загорелся сеновал у купчихи Веры Терентьевой. А в Иркутске так повелось, что если Вера Терентьева ставит дом, то впритык к нему непременно построится и сестра, Терентьева Анна; а потом они обе примутся окружать дома флигелями, пристроями, банями, пока вовсе уж не уткнутся в соседний дом — купца Сибирякова. А он и без того уже «в тесных объятьях» владений купца Малых, купчихи Лычаговой и мещанина Шушарина. Одним словом, от вспыхнувшего сеновала Веры Терентьевой 22 апреля в одночасье сгорели четырнадцать построек на огромную по тому времени сумму — 110 270 руб. серебром. Пожарным еле-еле удалось отстоять расположенный неподалеку дом священника Успенского.

Ещё подсчитывали убытки, а уж вспыхнул сеновал купеческой вдовы Платуновой, стоявший в плотном окружении платуновской же кухни, бани и конюшни, а от них огонь без труда дотянулся до соседского дома в два этажа — всё сгорело.

Мещанка Попова с 6-й Солдатской улицы долго охала и жалела хозяев, но и суток ещё не прошло, как и в её хлеву загорелась солома. Хлев пристроен был к задней стенке амбара — и огонь перебросился на амбар. Не успели его потушить, а уже загорелся навес у здания Благородного собрания…

На другой день «пала» стайка мещанки Шергиной, а от этой стайки было просто рукой подать до домов мещанки Сафоновой, старого и нового. Дым ещё не развеялся, когда снова загорелась 6-я Солдатская — в считанные минуты без сараев остались мещанин Самодуров и соседка его, чиновница Попова.

Почти две недели пожарные беспрерывно боролись с огнём, и гласные городской думы, явно под впечатлением, прямо на заседании пустили подписной лист в пользу нижних чинов пожарной команды — и собрали немалую сумму. Затем иркутское духовенство обратилось с благодарным письмом к иркутскому полицмейстеру и, «ценя непомерные труды», передало пожарным 100 рублей. Генерал-губернатор Восточной Сибири барон Фредерикс через «Иркутские губернские ведомости» выразил благодарность иркутскому полицмейстеру Заборовскому, брандмейстеру Поротникову и есаулу Яширеву. «А нижним чинам, — добавил генерал-губернатор, — моё спасибо!».

Бюджет с запахом гари

«Красные петушки» были так прожорливы, что грозились склевать весь иркутский бюджет. Городская смета в те, семидесятые, годы поражала цифрами расходов на содержание пожарной команды. Она обходилась Иркутску куда дороже полиции и составляла в 1876 году более 25 тысяч рублей. При этом на очистку площадей, улиц, канав и ремонт труб городу оставалось всего ничего — 876 рублей. Устройство зимних дорог, установку вех и плату береговым приходилось ограничивать 122 (!) рублями.

Городская управа, как могла, предупреждала пожары: запрещала оставлять без присмотра кипящие самовары, залитые, но ещё не остывшие угли, запрещала курить в нежилых помещениях и во дворах. Городская управа учреждала и ночные дозоры, обязательные для каждого домовладельца: в летнее время — с 10 часов вечера до 5 часов утра, в зимнее — с 9 часов вечера и до 6 часов утра. Городская управа готова была платить хорошие деньги имеющим аттестат на управление пожарной машиной. По берегу Ангары устраивались специальные лари с водой, увеличивался штат дозорных, сидящих на каланчах. Иркутский полицмейстер убеждал состоятельных горожан заводить на крышах так называемые противопожарные паруса, специальные лестницы и швабры для смачивания парусов. С наступлением ноября, когда в городе начинались густые туманы и дозорные на каланчах не видели дальше носа, иркутский полицмейстер через «Иркутские губернские ведомости» «покорнейше просил господ жителей Иркутска» быть особенно бдительными.

Но всё это были лишь полумеры. Расследуя многочисленные пожары, полиция видела, что начинались они, как правило, с сеновалов, где с весны обитала прислуга. А она в Иркутске набиралась из ссыльных, не имеющих собственного добра и не дороживших чужим. Для большого пожара хватало дымящейся трубки, огарка свечи. Полиция то и дело ходила с «рейдами» по сеновалам, но за всеми уследить не могла.

Известна формула, что число вероятных пожаров равняется числу деревянных домов. Но в деревянном Иркутске девятнадцатого столетия все большие пожары зарождались именно в центре города, где застройка была очень плотной — на этой дорогой земле каждый метр был доходным и вложенная копейка оборачивалась рублём. Возможность наживы застилала глаза, так что даже неглупые трезвые люди забывались и часто теряли всё.

Жадность, она и в огне не горит!

Двухнедельный пожар 1877 года стал как бы генеральной репетицией опустошительного пожара 1879 года. И по нынешний день ни один рассказ об Иркутске второй половины девятнадцатого века не обходится без упоминаний о нём. Особенно часто ссылаются на слова проезжавших через Иркутск путешественников, что городу-де никогда не подняться из пепла.

В страшный пожар 1879 года чудом уцелел знаменитый дом Шубиных — единственный в Иркутске деревянный дом восемнадцатого столетия. После он горел не единожды, но всякий раз чудом выживал, давая городу ещё один шанс. Ни одним из них город ни разу не воспользовался. В охранных документах дом Шубиных значится памятником истории и архитектуры, но вернее будет назвать его неохраняемым памятником бездумности и беспечности.

После пожара 1879 года Иркутская городская дума приняла решение о застройке центральных улиц исключительно каменными зданиями. Решение было тяжёлым, потому что камень был привозным и очень дорогим. Так что новое, каменное, лицо города стало наглядной иллюстрацией к списку самых богатых иркутян. Как в лесу после пожара поднимается новая поросль, так и здесь проявились свежие силы — уже нового толка. Но в пламени пожаров не сгорели, увы, соображения мелкой корысти, толкающие устраивать сеновал над амбаром, полным масла, смолы, канатов и прочих легко воспламеняющихся предметов. А небольшие проходы между бесчисленными при-стройками заваливать стружкой. Обывателям проще было поверить досужим разговорам о поджигателях, чем реально позаботиться о своей безопасности. Пламя иркутских пожаров не озарило-таки всю меру человеческой недальновидности или, проще сказать, глупости. Каждый год в апреле Иркутск загорался с новою силою, принося огню неизменную и непомерную дань.

И в двадцатом веке история не единожды повторялась. То тут, то там возводились постройки по привычному, хорошо знакомому принципу: свободный участок земли огораживался, на нём ставился дом, остальное место оставлялось под огород. Какое-то время спустя появлялись родственники хозяев и ставили на участке ещё один дом. А когда оба дома обрастали банями, флигелями, сараями и гаражами, одной искорки было достаточно, чтоб сгорело сразу и всё.

В современных пожарных историях по-вторяются всё те же фамилии — «до боли знакомые» по газетным хроникам девятнадцатого столетия.

Автор благодарит за предоставленный материал сотрудников отдела краеведческой литературы и библиографии областной библиотеки им. И.И. Молчанова-Сибирского