Женщина говорит с экрана:

– Вижу как-то сон… Я почему-то в избе какой-то, и здесь же – Тарковский. А он тогда уже умер. Я говорю: «Тарковский, а ты знаешь, что ты умер?» – «Конечно, знаю». – «Но ты-то умер. А кто же после тебя?». И он с хитринкой, усмехаясь: «Да есть один, там, у вас…» Я знаю, о ком он, но переспрашиваю: «Боря?» – «Угу»… И когда я это Борьке рассказала, он страшно смутился! Я – ему: «Боря, я же не виновата, что такой сон мне приснился…»

На первую годовщину смерти Бориса Шунькова, в 1996 году, по двум телеканалам прошёл последний фильм Шунькова «Гиблое место», были интервью, заметки в газетах. Копия сюжета, другие материалы (фотографии, рукописи), связанные с Борисом, – в архиве моём и его младшего брата Михаила (историк, археолог в Новосибирске). Но самое ценное там (для меня – бесценное!) – детское кино Бори Шунькова. Фёдор Ясников (художник Иркутского театра народной драмы) вспоминает: «Мы жили по соседству, нас с Борей мамы возили рядом в колясках, так и познакомились. Взрослея, дружили, и однажды мама Бори, Надежда Владимировна (Н.В. Ковригина, доцент филфака ИГУ, у неё многие учились…), подарила ему любительскую кинокамеру, плёнка 8 мм, и мы буквально заболели кино!..»

Первая стёжка «в искусство» с чего у многих начинается? С детской игры, конечно. И Фёдор Ясников вспоминает, с каким азартом начали они играть в кино, какая это оказалась «сладкая жизнь», что уже и не до уроков в школе, и без того забот куча: оба и режиссёры, и операторы, и художники, и сценаристы, и актёры, с друзьями!

Нарисует ребёнок человечка, домик, солнышко… другой сам подберёт на пианино мотивчик на слуху, третий впервые зарифмует четыре строчки… Это что, звоночки о зачатке дарования, позывы к творчеству? Стезя, ведущая в кино, куда более терниста, ибо всё здесь завязано на технике…

Не чудо ли, что после смерти Бориса Шунькова, выдающегося кинематографиста, очень близкий ему человек, Т.М., нашла в его квартире кассеты со съёмками давности 30 и более лет и много усилий приложила, чтобы с помощью работника киностудии В. Поспехова перевести на видео изображение с узенькой плёночки, хрупкой, как крылышко высохшей стрекозы, а эмульсионный слой – что пыльца, кажется, дыхни – истает, развеется!.. Однако – получилось: 2 часа 45 минут видеокартинок. Замес в них, конечно, по-любительски крутой: черновики, пробы, варианты, начато – брошено и т.д. Но чего нет, так это съёмок «на память» (как «фотки» в семейный альбом). Всё – этюдно-сюжетно, с прицелом разыграть «настоящее кино». Жаль, не было техприспособления для монтажа плёнки 8 мм: чистить, отбирать, склеивать, складывать по-новому. «Фильмы» снимались в строгой последовательности: кадр за кадром, как задумано, иногда по раскадровке на бумаге (и рисунки сохранились). А ведь это жуткая суета сует! (Один «актёр» в диалоге снимает другого, затем передаёт кинокамеру партнёру, играет свой кусок, отыграл — остановка, снова передача камеры и т.д.). «По-настоящему» так не делают. А смотришь сейчас: «кладка» кадров чёткая, без зазоров, и эмоциональный настрой, накал «актёров» ровный, даже в самых темпераментных сценах, – здорово! И среди общего «мусора» легко вычленяются «опусы», вполне драматургически завершённые.

Правда, иной сторонний человек, без воображения, глянет и бросит: балуются ребятишки!.. Ах, боже мой, да и в серьёзном искусстве многое от баловства (Чаплин)! И порой «детскость» (у взрослых) здесь (на сцене, на экране, в живописи) бесценна! А ведь в нашем случае «делают кино» мальчики, ну, едва вступающие в подростковый возраст! И ведёт Борю и Федю некое наитие… Конечно, «толчок» — подражание тому, что видел в кинотеатре, по телеку. Но так просто виденье не скопируешь. Этому, как профессии, учат во ВГИКе.

И вот что поразительно — говорю без преувеличения: то, как «мальчики» делают, например, разбивку снимаемой сцены на кадры, как выстраивают мизансцены, как порой «ставят свет» (освещают актёров и декорацию — самое сложное в искусстве оператора) или снимают в режиме на натуре (в «коварное» предутреннее или предвечернее время), — всё это предвосхищение будущего своего ремесла (говорю о Боре, ибо Федя стал живописцем, графиком). Как когда у ребёнка «прорезывается» музыкальный слух, все вокруг говорят: ну, он будет пианистом! Так о Шунькове (не знаю, говорили ли) можно было в 14-16 лет сказать: вот рождается истинный киношник!

И надо видеть детские кадры, чтоб восхититься — с каким захлёбным, себе в удовольствие, фанатизмом они творят (вытворяют) «действо» перед объективом, как неистовствуют в игре на «съёмочной площадке»! А поскольку это в основном то, что более всего родственно немому кинематографу (кинема — динамика!) – боевики («вестерны»), детективы, комедии, – «ребятишки», кажись, удержу не знают в драках и погонях, в дурачестве и трюкачестве!

Однако кино безрасчётливо не делается (в нём, известно, доля организации 75-95 процентов, и они, проценты эти, могут бить «чисто» творческий настрой). Я диву даюсь: как тщательно выбрана для съёмок натура, как выразительны эти дворы и задворки, глухие переулки, заборы, будочка в поле, даже грязь в дорожной колее!.. А костюмы (причём они — как портретные характеристики персонажей)… Это надо же, в одной «гангстерской» сценке Боря с Федей наряжают с десяток «статистов» (и себя) в смокинги и котелки на голове! Где достали и долго ли собирали? Ведь это не киностудия со штатом профи — костюмы, гримёры, бутафоры… Нет, всё сами, усы, бороды клеили, вот Боря напялил «боевую» шинель с погонами, а на Феде немыслимый тюрбан, а сколько тут игровых предметов (бутафории): пистолеты, кастеты, толстые кошельки, «доллары» в них, портсигар, кейс, а в другой сцене – лом, верёвка, лестница, кирпич увесистый (им врага — по башке!) и т.д. и т.п. Сохранился любопытный «документик» — рукой Бори: что взять с собой на 23-й километр Байкальского тракта (там был их «кинополигон») 23 августа 1965 года (а между прочим, в этот самый день я со своим другом и коллегой Лёней Суриным, приехав из ВГИКа, впервые вышел на работу на киностудию в Иркутске): «портфель, шляпу, пенсне, сапоги, маску, перчатки белые, чёрные, нож, папиросы, пистолет» и т.д. (помимо кинотехники, кассет с плёнкой и т.п.), и так два столбца. Если хотите, он был уже и «производственником» — по опыту и интуиции знал: забудешь какую-нибудь мелочь — потеряешь съёмочный день!..

Два года ушло (с перерывами, по техническим обстоятельствам), чтоб смонтировать и озвучить фильм, названный без затей: «Памяти Бориса Шунькова». Сугубо документальный (кроме трёх коротких кадров). Ибо всё там, включая «игровуху», — уже документы, или «раритеты» (для тех, кто любил и помнит Бориса), и как таковые они, в каком-то смысле, «знаковы», «сакральны». И здесь уж не так важно, что техническое качество несовершенно. (Как очень старая кино-хроника). Как документ, кадры несут вне или над — эстетическое «послание». Фильм, так сказать, не «прокатного формата». 80 минут продолжительности. Выбранные куски, далеко не все детского кино, говоря фигурально, «рифмуются» с фрагментами профессиональных фильмов Шунькова.

Помимо экранных воспоминаний Фёдора Ясникова и других, трагический телемонолог Владимира Самойличенко (август 1995 г.) в преддверии 40 дней со дня кончины Бориса. Но, как ни странно (а может, дико?), там много забавного, даже смешного (это эффект «контрапункта» немого кино и «сверхсерьёзной», авангардной музыки)… Но фильм прежде всего — акт поминовения.

А ещё фильм наполовину (или более?) призрачный — как сон. Эти мутные чёрно-белые, местами белёсые тени (я старался ничего не вырезать, не сокращать, не перестраивать), в которых угадываются фигуры, лица молодых Бори, Феди, их, незнакомых мне, соратников по киноиграм, озорных, бесшабашных, ироничных, пружинисто-подвижных, неуёмных – нечто вроде комедийных кошмаров, парадоксально-зримое «эхо» иной жизни… Сказать ещё об «актёрстве»? Конечно, там много преувеличений, как в эксцентрических комедиях. Но случаются секунды едва ли не лицедейского откровения. Особенно у Феди (он, кстати, и сейчас выходит на сцену театра народной драмы, играет — и блестяще! — эпизодические роли). А публикуемый здесь впервые крупный план Бориса из раннего фильма очень, по-моему, экспрессивен по всем категориям!

…В 1995 году в одной газете мне удалось опубликовать такие строки (из очерка об иркутском кино): «Если человек рождён для счастья, как птица для полёта, то Шуньков рождён исключительно для кино, ради славы кинематографической. Его творческие прозрения в фильмах (не говоря уже о замыслах) бывают гениальны. Терять такого художника — вандализм! Его надо просто цепью приковать к кинопроизводству, терпеть, если случатся, все его капризы, прихоти и прочее, сопутствующее артистизму натуры русского человека, — терпеть при одном условии: только делай и делай кино… Коренной сибиряк, будто подаренная всем нам этой землёй яркая личность, одержимая киноискусством…» (и т.д.). А он был тогда безработным, и около трёх лет уже. Он читал эти строки, сказал мне об этом, но — с «нулевой» реакцией. (Он об этом от меня слышал и раньше). И было это за пять месяцев до его гибели. Думал ли я, дружок, что сделаю поминальный фильм о тебе?.. И присниться не могло.

В работе над фильмом мне помогали Сергей Ватутин, Максим Мезенцев и Андрей Ерохин.

Фото из коллекции автора