Первый том «М.А. Фонвизин. Сочинения и письма» вышел в 1979 году. Серию оформил талантливый иркутский художник А.М. Муравьёв. Книга буквально исчезла с прилавков иркутских магазинов, несмотря на пятидесятитысячный тираж. Впрочем, в те годы и больший тираж не являлся редкостью.

Предисловие к первому тому подписали М.В. Нечкина и С.Ф. Коваль. В нём отмечались и строгий научный подход к публикуемым материалам, и тщательная выверка текстов по первоисточникам. Вспомним, что у этого сугубо академического издания ответственным секретарём редакции был М. Сергеев. На его плечи таким образом легла огромная ответственность за качество работы всех авторов и чёткую работу редколлегии, что он с успехом и делал. С.В. Житомирская вспоминала: «Работа наша была организована довольно сложно. К каждому тому назначался ответственный редактор из членов редколлегии (позже мы стали иногда приглашать для этого учёных, не входивших в редколлегию). Он сотрудничал с составителями на протяжении всей их работы. Когда он находил том готовым, составители передавали по одному экземпляру рукописи в Москву и Иркутск. Рукописи обсуждались каждой частью редколлегии, и только после исправления по возникшим замечаниям, за что отвечал ответственный редактор, отправлялись в издательство. Понятно, что весь цикл подготовки занимал очень много времени. Тем не менее дело шло бойко и выходило, особенно в первые годы, по два тома в год. Связным нашим, часто участвовавшим в заседаниях обеих частей редколлегии, был не раз приезжавший в Москву и по своим писательским делам Марк Сергеев, с которым мы очень подружились.

Мне особенно памятны наши заседания дома у Милицы Васильевны. Помимо обсуждения очередного тома, о котором докладывали либо я, либо Натан, либо Марк, и хода работы над новыми томами (планирование серии и сношения с авторами было моей обязанностью) заседания часто выливались в увлекательные беседы, и часто — в мемуарные монологи Милицы Васильевны».

Любопытно, но у Марка, как и у многих его коллег-писателей, не было учеников. Творческое «одиночество» — это та плата, которую выставляет дар хорошему поэту или писателю, это то непременное, что характеризует литературную деятельность — занятие сугубо индивидуальное, более того — скрытное. Мало кто из писателей делится своей методикой работы, писания и собирания материалов. Исследователям приходится по крупицам собирать и воссоздавать эти интимные страницы жизни. Точно так же как и быт, личную жизнь писателя, которая нередко совсем расходится с тем, что делают в литературных трудах их герои. Вероятно, это тоже плата за дар привлекать к своему труду внимание сотен и тысяч людей.

Вот почему ещё работа каждого литератора столь уникальна и неповторима.

Литератор по роду занятий своих — эгоист. В этом слове — негативное отношение к человеку. Но и это плата за талант и великое напряжение душевных и физических сил писателя. А как легко рождается суждение о его злонамеренности, высокомерии, невнимательности т.п.

Совсем недавно всплыла история взаимоотношений М. Сергеева и братского пушкиниста Семёна Саунина. Вот что писала автор материала «Пушкиниана Семёна Саунина» Ирина Алексеева:

«А теперь автору придётся потревожить тень известного иркутского писателя, во многом поспособствовавшего тому, чтобы повести Саунина остались там, где родились, — в Братске. Эту грустную историю Семён Александрович рассказал ещё при нашей встрече. А потом продублировал в предисловии к повести «Пять великих братьев», которая была опубликована в конце 2005 года (типография «Старт» города Братска, тираж 200 экз.), чем значительно упростил мою задачу.

Итак: «Летом 1966 года приехал в Братск из Иркутска высокий чин Иркутского отделения Союза писателей. Сослуживцы с ним познакомили. Похвастались: пишет о Пушкине. Чин посмотрел заинтересованно. Попросил дать рукопись на ночь: день у него занят. Назвал гостиницу.

Утром прибежал ко мне на работу, истошно крича, какую вещь я написал. Сообщил во всеуслышание, чтобы я непременно купил альманах «Ангара», где моё сочинение будет опубликовано непременно в четвёртом номере.

Но ни «День лицея», ни другие повести не были опубликованы до сегодняшнего дня даже в отрывках (кроме Братска. — Авт.) о которых тот человек говорил мне при встречах, предлагая прислать ему очередную рукопись. Я посылал. Этим всё кончалось. Пытался выяснить, в чём причина. Если мои рукописи не годятся для публикации, об этом надо сказать прямо. Он объяснял терпеливо, как ребёнку: не может преодолеть сопротивление крупного писателя, доктора филологических наук, который стоит стеной против моих сочинений. По-дружески предлагал приехать к нему в Иркутск вместе с рукописями, чтобы обстоятельно поговорить. Я приехал в назначенный день и час — оказалось, он вчера улетел в Америку».

Высокого литературного чиновника, приезжавшего в Братск летом 1966-го, звали Марк Давидович Сергеев.

Автор статьи Ирина Алексеева встретилась с Ростиславом Филипповым, бывшим в 80-е годы ХХ века главным редактором Восточно- Сибирского книжного издательства. Далее следует диалог журналиста и Ирины Алексеевой:

— Какие книги Сергеева Вам пришлось издавать?

— Сначала «Перо поэта», позже «Несчастью верная сестра». Помню, послал её на рецензию Натану Эйдельману, известному пушкинисту, писателю, доктору наук и т.д. Он мне звонит: «Слава, это нельзя печатать. Я тебе отправил 20 страниц машинописного текста замечаний». Эти бумаги должны быть где-то в архивах.

— А почему вы не публиковали Саунина?

— Это не совсем так. Как-то мы получили одну его статью о пушкинских рисунках. Помню, на фоне работ наших «пушкиноедов» и «декабристоедов» она поразила меня глубоким знанием темы, эпохи. Конечно, мы её сразу опубликовали.

— Но у Саунина есть несколько пушкинских повестей, которые, кстати, регулярно требовал присылать Сергеев.

— Не знаю, может, он ему доверял? А вообще-то обещания Сергеева помочь с публикацией ни на чём не были основаны. Журналы «Ангара», потом «Сибирь» возглавляли тогда Самсонов, Лапин — мужики крепкие, само-стоятельные, они и послать могли, если что. Марк Давидович это знал и туда, как правило, не совался.

В общем, известная история. Как один известный литератор взял да и обидел другого литератора, малоизвестного широкой публике. Ситуация требует комментариев.

Меня смущает фраза «Прибежал ко мне на работу, истошно крича…». За все годы моего общения с Марком я не видел его в истошном гневе. Видел сердитого, взволнованного, обескураженного и растерянного. Видел злого и даже очень злого. Но при этом он как-то по-интеллигентски умел держать себя в руках. Трудно представить Марка истошно кричащего. Тем более по поводу хорошей рукописи. Не верю, да скорее всего и не было никакого крика.

Допускаю, что публикации повести действительно могли противодействовать. Кто? Называется фигура писателя, доктора филологических наук. Доктором филологических наук, писателем был Василий Прокопьевич Трушкин. Никогда он не был замечен ни в дрязгах, ни в противоборствах, ни в проталкивании или, наоборот, торможении чужих рукописей. Да и Пушкиным он не занимался, у него были иные интересы. В мемуарах его нет и намёка на знакомство с Сауниным или об этой истории. Зная лично В.П. Трушкина, трудно поверить, что он тратил свои душевные силы на борьбу с братским пушкинистом. Но если бы это и случилось, профессору университета, заведующему кафедрой вполне хватило бы сил откровенно сказать автору, почему он это делает. Здесь же речь идёт о кулуарной борьбе.

В Иркутске жил пушкинист Евгений Богач. Но он не был доктором наук, а имел лишь звание профессора, да и административными рычагами для запрета или отбора, что печатать, никогда не обладал. Н.С. Тендитник, она тоже была филологом, но доктором наук не являлась. Э.П. Зиннер? Г. Кунгуров? Последний вполне мог бы поступить именно так. Но и он не был доктором наук. В общем, этот момент кажется мне достаточно сомнительным.

Встреча состоялась в 1966 году. И, судя по материалу Ирины Алексеевой, контакты между Сауниным и Сергеевым относятся именно к этому времени. В Америку Марк летал лишь один раз, в 1996 году. Так что и здесь не всё сходится.

Что касается домыслов Ростислава Филиппова, тут и вовсе дело тёмное. Во-первых, он никогда не издавал названные книги М.Сергеева. При нём они выходили лишь в переиздании, выдержав не один массовый тираж в Сибири и столице. Эйдельман если и мог давать рецензии на книги Марка, то вряд ли в такой форме — они были друзьями многие годы, известный историк и литературовед Натан Эйдельман очень ценил творчество сибирского коллеги.

Конечно же, Марк имел голос, и очень даже весомый, в альманахах «Ангара» и «Сибирь». Являясь членом редколлегии, он, как и другие писатели, принимал участие в составлении и отборе произведений для журнала. Да, роль редактора была лидирующей, и приоритеты по публикациям принадлежали именно редактору, но Марк действительно обладал авторитетом и уважением в писательской среде. Тем более и Самсонов, и Лапин с Марком находились в приятельских отношениях.

Одним словом, что-то в этой истории не складывается. В особенности если почитать письма самого братчанина. Вот несколько автографов Саунина Сергееву.

«2. 2. 1985 г.

Уважаемый Марк Давидович!

С большим удовольствием прочёл Ваше вступление к материалу о рисунке Пушкина. Спасибо Вам сердечное за него и за всё доброе, что вы для меня сделали. Я это буду помнить всегда.

21. 8. 1985 г.

Вы и без того сделали для меня слишком многое, за что я всегда буду сердечно признателен и благодарен вам. С искренним уважением С. Саунин.

30. 12. 1991 г.

С рукописью всё рухнуло. Человек, которому Вы писали, пожелал быть её редактором, я об этом не догадался, хотя он и подсказывал достаточно грубо. В общем, зарубил книжку.

22. 6. 1992 г.

Дорогой Марк Давидович!

Простите, что с большим запозданием отвечаю на Вашу добрую открытку…

К сожалению и огорчению моему, рукопись послать не могу: два первых экземпляра находятся в том самом кооперативе, куда вы писали письмо-ходатайство в прошлом году. С тех пор неизвестно, будет ли опубликована. Никакой ясности. Третий экземпляр у моего друга В.С. Сербского. Ездит по стране, депутатствует, сочиняет прекрасные стихи, а когда сдвинется с первых страниц моей рукописи, неизвестно…

Ещё раз простите великодушно. С. Саунин».

В архиве М.Сергеева есть письмо Г. Михасенко, который просит оказать срочную помощь Саунину. Письмо это однозначно свидетельствует о том, что он пытался помочь публикации книги.

«27. 01.94

Дорогой Марк!

Возникла срочнейшая общественная необходимость в твоей поддержке и помощи! Дело касается Семёна Саунина, его многострадальной книги о Пушкине «Одесский узел». Вообще-то книга уже набрана и откорректирована, но снова возник вопрос об оплате. Кто будет платить?

Помнишь, Марк, наверное, что такое письмо ты уже писал однажды, года два тому, и оно возымело действие: тогдашний генеральный директор БЛПК Евтушенко размашисто и щедро начертал на том письме «Оплатить» и расписался. Но нынче, к несчастью, Евтушенко уже нет, та резолюция, стало быть, утратила силу, и нужна новая бумага с резолюцией уже нового генерального.

Я не пророк в своём городе, ты же, слава богу, ещё остаёшься пророком, у тебя и звания достойные есть, и возможность тиснуть какую-нибудь здоровенную печать…»

Мне кажется, эти письма совершенно точно свидетельствуют о характере взаимоотношений С. Саунина и М. Сергеева, и вряд ли есть смысл искать сенсационные мотивы в коллизии с рукописями талантливого братского пушкиниста.

Так же не просто складывались отношения у М. Сергеева с очень интересным детским поэтом из Братска Ю.Е. Черных. Братчанин получил всероссийскую известность стихами, на которые Пахмутова написала музыку. Эта незатейливая песенка «Кто пасётся на лугу» заняла первое место на международном конкурсе.

Знакомство их относится, вероятно, к концу 60-х — началу 70-х годов ХХ в. Не влюбиться в эти стихи было невозможно. Но всё, что касалось издания их, являло картину, обычную для провинции. 29 ноября 1971 года Марк Сергеев на официальном бланке Иркутской писательской организации пишет Юрию Черных: «Вы, должно быть, не ожидали уж получить это письмо. Дело в том, что в прошлом году я, получив Ваше письмо, передал стихи, которые мне понравились, в альманах «Ангара». Но в течение года шли у нас перемены — менялся редактор, менялось название, менялось содержание, и при передаче дел как-то отодвинулись Ваши стихи. И вот теперь, когда горы рукописей приведены в порядок, они снова вернулись ко мне, я их рекомендую в третий номер «Сибири» за 1972 год».

В этом же письме М. Сергеев сообщает, что хотел бы предложить сделать отдельную книжку.

14 февраля 1972 года Ю. Черных сообщает, что несколько лет совсем не писал, так как разуверился в самой возможности публикации. Но он повторно послал стихи в Иркутск. Потом было письмо от 12 октября 1973 года, в котором Ю. Черных вторично просил оказать помощь в публикации своих чудесных стихов для детей. «В течение трёх лет жду, когда стихи увидят свет, но напрасно. С. Иоффе предложил мне отправить стихи в Иркутское издательство, я это сделал с год назад, но не получил никакого ответа. В альманахе они тоже не публиковались».

20 сентября 1974 года ещё одно письмо Ю. Черных М. Сергееву: «Уважаемый Марк Давидович! В октябре прошлого года я получил от Вас письмо с копией рецензии на мои стихи для детей (подборка «Кто пасётся на лугу», или, как Вы предлагаете, «Пугливые тюлени»). В письме говорится, что стихи будут изданы, вернее, включены в план издания 1975 года отдельной книжкой.

До нового года осталось немного. Хотелось бы знать — будет ли эта книжка издана. Свои стихи я предлагаю для издания уже лет пять. Отказа не было. Но и света они пока не увидели — за исключением двух: «Кто пасётся на лугу» и «Жили-были», которые случайно попали на глаза А. Пахмутовой и таким образом получили известность. Песенке «Кто пасётся на лугу» присуждена 1-я премия на международном конкурсе…

А может быть, рукопись потерялась?»

В ответном письме М. Сергеев писал: «Книга в производстве, и теперь уже совершенно твёрдо, поелику взялся я за это дело сам».

Эти два эпизода с Сауниным и Черных вряд ли были свидетельствами отчуждённости М. Сергеева от помощи талантливым писателям. Это было, к сожалению, массовым явлением состояния издательского дела в СССР, где всё, в том числе и издательское дело, было ранжировано, сверхцентрализовано. Последнее доходило до того, что даже книги известных литераторов по многу лет «отлёживались» в редакционных планах. Хотя, безусловно, человеческий фактор играл здесь не последнюю роль. И при настойчивости и твёрдости что-то удавалось издавать сверх плана.

Фото Эдгара БРЮХАНЕНКО

(Продолжение в номере «ВСП» в следующую среду)