Вспомните, так было совсем недавно. Улыбающиеся бодрячки в ватниках и монтажники с цепями на шее смотрели в объектив. Нажимаешь на затвор – и снимок готов! Юбилейный, тысячный кадр, так до тебя снимали это 999 раз.

«Подкова»… Этот приём использовался, когда соберёшь для кадра 6-7 человек, а что с ними делать? Расставишь их полукругом, одного, кто посредине, попросишь размахивать руками, вроде как беседует. Щелчок – и готово. У «подковы» есть разновидность, которую мы все применяли, особенно при съёмке знатного человека, ветерана труда, рекордсменки… Понимаешь, человек знатный, а на лице у него ничего не написано. Как доказать фотоснимком, что человек известный? Обычно мы таких героев вели к пионерам, пусть делятся воспоминаниями, руками размахивают, эмоции проявляют. Такой вот акцент. Был ещё и такой приём, который назывался «чертёж». Кладёшь лист бумаги или карту на пол, на снег, на капот автомобиля, на мешок с удобрениями… Людям предлагаешь смотреть на него и обязательно просишь улыбаться.

Ни с чем не сравнимое удовольствие я испытал при съёмке зубоврачебного кабинета. Ловлю, как правило, самый драматический момент: врач вводит в открытый рот обморочного пациента турбобур… Это, пожалуй, единственный кадр, который я так снимал репортажно.

Здорово навострились наши ребята-журналисты фотографировать хлеборобов, сидящих на корточках. Сидят на пашне и беседуют. Агроном в это время ковыряет землю, определяет виды на урожай. Так мы делали темы под условным названием «хозяин земли». Вспоминаю: подводишь механизатора к траншее, к яме, канаве, сам залезаешь туда для нижней точки съёмки. Даёшь механизатору в руки тряпку, чтобы руки вытирал, и снимаешь. Получается настоящий «хозяин земли»: ростом выше трактора. Выше комбайна…

Не терялись мы, когда снимали готовую продукцию: огурцы, яблоки, куриные яйца. А как это снимать? Но выход всё же находили. Стаскивали все ящики в одно место – вроде много продукции. На заднем плане ставили передовика производства. Если передовик был старый и нефотогеничный, уводили объективом второй план в нерезкость.

А когда мороз, холодно? Я с благодарностью вспоминаю своих северных коллег, у которых учился снимать портреты человека. Зимой надо, оказывается, завязать ему шарфом лицо и оставить одну щёлку для глаз. На голову и плечи перед съёмкой высыпать одну-две шапки снега. Сибирь всё-таки!

Самое трудное для съёмки – человеческие руки. Как их занять, какую работу придумать? Тщательно отбирал снимки свои и своих товарищей по цеху, где эта проблема решалась успешно. Обычно давали передовику в руки свёклу, брюкву, тыкву. Женщине я лично давал полдюжины ощипанных кур или ловил момент. Когда зверовод решал поймать за хвост норку… В этом, наверное, и решение вопроса: руки должны что-то делать. В моей многотысячной коллекции снимков есть люди, которые держатся за машину, самолёт, гусеницу трактора, трубу, за угол дома…

Я вспоминаю только несколько свидетельств, которые позволяли нам надеяться на внимание прессы, чтобы снимки были опубликованы. Есть, конечно, снимки-»близнецы». Это карьеры с поднятым ковшом на переднем плане, снимки под названием «идёт рабочая смена», укладка нефтегазопроводов, вальщики с бензопилой за плечами, снимки новых квартир, когда обязательно фиксировали наличие телевизора, холодильника, пылесоса, чтобы показать благосостояние. Не нравились редакции наши стереотипные снимки и наша творческая синхронность. Особенно это относилось к сельскохозяйственной тематике. Репортёры неохотно выезжали за пределы области, а если выезжали, то село старались не снимать.

Редакторы призывали нас учитывать при съёмке специфику клише (изображения раньше выводились на цинковую пластинку), фотография должна быть крупным планом, при этом требовалось разнообразить и кадрировку, и ракурс. Ещё была одна особенность: почти никто из корреспондентов не давал фотоинформации о жизни партийных и общественных организаций, о работе местных советов, о колхозной экономике. Призывали нас творчески подходить к делу, искать новые темы и сюжеты. Давай, говорил редактор, что-нибудь пооригинальнее. Один раз пришлось сообщить, что в нашей области выведены куры мясомолочного направления…

А вот подвернулась такая темочка. Одна кондитерша вылепила к 100-летию со дня рождения Горького торт. Белым тягучим кремом на книге-торте написала «Мать». Тут же на суперобложке три розочки из какой-то сладкой смеси. В текстовке к снимку пришлось написать, что мастерица средствами кондитерского искусства передала свою любовь к писателю. А если бы эта кондитерша выразила свою любовь к дворнику? Пришлось бы «специфическим» средством изобразить метлу или лопату…

Впрочем, тему известных людей приходилось решать в оригинальном ключе. Кто-то из моих коллег нашёл парня, у которого на груди были выколоты Ленин и Сталин. Так вот, стоит на снимке раздетый до пояса мускулистый парень и обмывает «портреты» ключевой чистейшей водичкой. Случай, конечно, исключительный. А вот как снять оригинально самый обычный сюжет? Ну, например, вручение вымпела передовику производства. У меня это получалось. А один мой товарищ прислал в редакцию такой снимок: стоят два механизатора и мнут в руках какую-то «тряпочку». Мнут и мнут. Один серьёзный, другой улыбается. При ближайшем рассмотрении оказывается, что в руках у них… вымпел за успехи в социалистическом соревновании. А один раз, когда я снимал стройку, поставил монтажниц за решётчатую арматуру. Понимаете, какую смысловую нагрузку получил этот кадр?

Да, работать в то время можно было и оригинально. Сегодня мне не по душе те апробированные приёмы, о которых я рассказал выше.

Что и говорить, наша творческая фантазия и такая оригинальность мышления, как явления одного порядка, устарели. Они возникают, когда репортёры бездумно и бездушно подходят к съёмке, не утруждают себя размышлениями ни о содержании фотографии, ни о её форме. Не знаю, не знаю… Во время последнего разговора со мной редактор процитировал мне какого-то поэта: «Мудрец отличен от глупца тем, что мыслит до конца». Сюжеты нужно продумывать до полной ясности и лишь потом нажимать кнопку затвора фотоаппарата. Сегодня фотожурналистика слагается из криминала, катастроф и фиксации сомнительных развлечений. Большую часть жизни я проработал в той советской журналистике, которую не могу забыть. Разве можно забыть стройки ГЭС, молодых городов, перекрытие рек, гиганты лесохимии и металлургии, БАМ, оставившие след не только в моей памяти, но и на снимках, сохранивших для потомков величайшие преобразования ХХ века. Всё это, конечно, было ярко и убедительно иллюстрировано в «Восточке».