Года три назад мы попали в один из северных районов области. За неделю я поставила личный рекорд – 12 интервью. А в конце этой эпопеи местные жители решили показать журналистам, что такое великая северная река. Река широкая, но главная её особенность – многочисленные мели. Аборигены знают фарватер как свои пять пальцев. Но иногда случается вот такое.

Меня усадили в моторку с двумя местными жителями. Александр – на моторе, Андрей – за рулём. Вижу, что хозяев подмывает доказать, что не куда-нибудь мы попали, а в край необычный. В основном – зверьём. Звери проявили несознательность – вообще никого. Голь. Наконец охотникам повезло. В небе появилась какая-то птица. Дядя Андрей как закричит: «О, это наш орёл, в Красную книгу занесён!». Я – в небо: там точно что-то парит. И слышу, мои друзья живо обсуждают размах крыльев и «вот такие когтяры, телёнка уносит».

И оба, значит, смотрят на птицу. Зачем заворотил голову мой спутник на моторе, я не знаю. Ведь таких орлов он видел раз триста. А вот зачем это сделал сидящий за рулём, и вовсе – мировая загадка. Короче, картина была такой: летит по реке моторка, а трое в ней сидят спиной к вектору движения, устремив счастливые взоры в голубые небеса. Редкая птица, видимо, предчувствуя, что этот орнитологический экстаз добром не кончится, тоскливо вякнула нам с высоты. И в ту же секунду – удар. Больше мы не двигались. Сказать, что мы сели на мель, у меня не поворачивается язык. Мы в неё забурились. Со всей дури. Орёл издал что-то среднее между рыданием и хохотом (я и не знала, что орлы так умеют) и отправился за горизонт. Рассказать в кругу популяции, что среди людей не вымерли идиоты.

А над нами повисла тишина. Наконец рулевой дядя Андрей обрёл дар речи, почесал нос и заявил: «Винт сломали…» Тут же оба друга упали на дно в истерическом хохоте. Отчего дяди так взбодрились, я поняла, подняв шапку с глаз, – мы были на середине великой северной реки. Вокруг, кроме воды, ничего. «А вёсла у тебя где?» – осведомился дядя Саша. «Так это… на берегу оставил», – ответил дядя Андрей. И оба дяди снова залились счастливым смехом. Было отчего – без вёсел можно было грести только шапками. А до посёлка – несколько километров. А вокруг тишина – ни одной лодки.

Время шло, друзья задумались о чём-то своём. Шумела река, навевая мысли о бренности бытия. Поток сознания прервал дядя Саша. Он поднялся со дна и рухнул головой под лодку. Раздался радостный вопль: «Погнули только! У тебя пассатижи есть?». «Так это… На берегу оставил». Очередной жизненный удар дяди приняли как мужчины. Хохот продолжался минут семь, попутно Андрей шарил по лодке в попытке понять, что же всё-таки не осталось на берегу. «Молоток!» – наконец выдохнул он и поднял что-то ржавое к небу. Солнце засияло на орудии. И тут выплеснулась вся мощь русского характера. Один молоток в руках дяди Саши и набор идиом от дяди Андрея сотворили чудо. Через 15 минут моторка начала чихать, затем завелась, а потом с этим корявым, отколоченным винтом поехала. Дядя Андрей победно гоготал навстречу выплывавшим из перспективы рыбакам: «Прикиньте, винт погнули!». Рыбаки с уважением провожали нас открытыми ртами.

«Ну что, – радостно кричал на берегу дядя Андрей. – Видела, как мы? Это ж раз в жизни бывает!». У меня такого точно больше не бывало. Чего не скажешь о дяде Андрее. Через месяц, когда я уже была в Иркутске, он отправился куда-то далеко по северной реке. Моторка заглохла в 400 км от жилых мест. Завести её на этот раз не получилось. И Андрей с товарищем все эти километры несли лодку на себе. По берегу. Не знаю, видели ли они там друга-орла. Но то, что ржали, точно. Почему? А это реально помогает, когда пассатижи остались на берегу.