Она родилась в Иркутске, он — в Якутске, а познакомились на Маме. Он был старшим буровым мастером, и гоняла его эта профессия, почитай, по всему Северу. А с ним, как ниточка за иголочкой, тянулась и она, его жена и верный помощник — Лида Сепетинова. Не романтика дальних дорог и не такая уж горячая любовь к Северу гоняла (и притом ещё с двумя родившимися там же, на Севере, малышами) молодую пару. Всё было проще и прозаичней: буровой мастер с молодой женой зарабатывал на квартиру в Иркутске. А что значило для них само понятие «своя квартира», может в полной мере оценить только тот, у кого с детства не было собственного угла.

Лидочка Сепетинова хлебнула в жизни всего: и слёз сиротских, и людского хлеба наелась. Когда ей было 9 месяцев, умерла от рака мама. Это был тяжёлый, голодный 1939 год. Отец вскоре женился на другой, а ещё через два года ушёл на фронт. А малышку забрала к себе, в деревню Грановщина, бабушка. С тех пор связана жизнь Лиды с Грановщиной суровой ниткой. Бабушка умерла, когда девочке было 5 лет. Она осталась вдвоём с дядей. А дяде самому-то лет 15 было.

Чем жили, она не помнит: «Помню только, картошку мы с дядей заморозили, корова тоже куда-то делась. Есть было нечего». Кормились тем, что люди давали. Потом дядя ушёл в армию. Лида осталась и вовсе одна. Подалась в няньки. Жила в семьях, у кого маленькие дети. Приглядывала за ребятишками, помогала по хозяйству, за это её кормили.

Как исполнилось 14 лет, пошла в доярки. Уже в 16 лет получила первую награду — медаль «За освоение целинных земель». «Мы и правда целину осваивали. Ночами, — вспоминает Лидия Георгиевна. — Днём на ферме, а ночью ездили пахать». При этом секретарь комсомольской организации села Грановщина Лида Сепетинова имела большие спортивные успехи. За что её и двигали по комсомольской линии. «Особенно хорошо у меня шло толкание ядра, — вспоминает бывшая спортсменка. — Но я всё время «разбрасывалась». В волейбол играть — я капитан команды, спектакль ставить — опять я».

Однажды ей это надоело. Решила — всё, хватит. Но не тут-то было. Предложили выбирать — или билет на стол, или, как раньше, — спектакли и волейбол. «Ну и положу билет», — в запале крикнула Лида. И сама испугалась, и второго секретаря обкома комсомола, который её «прорабатывал», напугала чуть ли не до обморока. И тогда случилось то, о чём она до сих пор вспоминает с благодарностью. Комсомольский вожак её просто по-человечески пожалел. Наверно, увидел вдруг перед собой девчонку молодую, глупую, которая не понимает, что ломает всю свою ещё не состоявшуюся жизнь.

В то время из колхозов просто так не уезжали. Настоящее советское крепостное право было. Комсомол пошёл на хитрость. Секретарь обкома комсомола Мелентий Арбатский выдал Лидочке красивую бумагу с надписью «Комсомольская путёвка» и послал на строительство «Усольехимпрома». Эта путёвка без преувеличения стала её «путёвкой в жизнь». Уже потом был Север, посёлок Мама, замужество. Со спортивными достижениями пришлось заканчивать. Муж однажды пришёл на тренировку, увидел, как супруга в трусах бегает, и … наложил на спорт своё властное «вето». Потом молодая семья обосновалась в Якутии. Семь лет прожили на прииске «Депутатский» со стационарной экспедицией. Именно там юная Лидочка постигала азы типографского ремесла, была учеником наборщика и верстальщика. Платили тогда неплохо в геологоразведке, где муж работал. Как раз хватило на квартиру в Иркутске.

В 1971 году они обосновались наконец в городе, о котором мечтали все эти годы. И пошла для Лиды другая жизнь, более спокойная и счастливая. Лида сразу стала работать в Иркутской типографии. И начали мы с ней одно дело делать, я — ответсекретарём «Молодёжки», она — выпускающим газеты. По-французски её профессия называлась красиво — метранпаж.

Лида, теперь уже давно Лидия Георгиевна, помнит много грустных и смешных газетных историй. Помнит, как, набирая текст, нечаянно рассыпала ручной набор. Все буквы по цеху разлетелись. Поди собери их! Таких «анекдотов» хватало на 10 лет, что мы вместе проработали.

Безумно раздражало и нас, газетчиков, и всю типографию одно и то же регулярно повторяющееся действо: к любому празднику (не говоря уж о каком-либо событии) ТАСС в непременном порядке, под ответственность первых лиц, высылал… что бы ты думал, современный читатель? Не догадался? Так вот, ТАСС высылал по телетайпу довольно крупную статью с обязательным названием. Ну, например, таким: «Поздравление советскому народу по случаю…», допустим, 1 Мая или Нового года, неважно. Но статья должна появиться всенепременно на следующий день.

И вот ждём-пождём. Ждёт редактор, ждёт ответсек, ждёт дежурный, ждут наборщики и корректоры, ждёт в конце концов вся типография. Не выйти завтра с такой статьёй — немыслимо, сразу полетят головы. Звоним в Москву, в ТАСС, умоляем: вышлите хотя бы часть материала. Ведь людям придётся идти домой не раньше 4-6 утра. Ответ: «Ещё один звонок, и ТАСС примет соответствующие меры». Однажды, набравшись наглости, я сказал некоему лицу в Москве: неужели поздравление с Новым годом нельзя было написать заранее? Ведь мы бы тогда его набрали, вычитали, сверстали. Через день из ТАСС в обком пришла бумага «разобраться» с зарвавшимся газетчиком. Больше я в ТАСС никогда не звонил. Что по этому поводу говорили типографские рабочие (а они тоже приходили домой под утро), я опускаю.

— Лида, и всё-таки мы очень любили свою работу. Правда, ходили в цехах в грязных спецухах, там всегда стоял специфический запах весьма вредного для здоровья свинца. Но вы зато молоко получали за вредность.

— Ну, и ещё талоны в столовую бесплатно давали. Работа была, конечно, тяжёлая. Таскали на огромных телегах металл, в цинкографии, где травились клише, стоял едкий запах кислоты. И всё же работа сама по себе была интересной. Чудеса рукотворного набора показывали наборщики. Их было много, передовиков, и мы гордились лучшими. Они получали премии, весело проходили праздники. Работали дружно, всегда подставляя плечо в трудную минуту. И ещё: все понимали, какую ответственную работу нам приходилось делать. Это сплачивало людей.

У нас были замечательные начальники цехов, сам директор типографии Гуральник никогда не гнушался подняться в цеха, поговорить с рабочими. Приходил даже в ночные смены. Все, кто знал его, помнят до сих пор этого замечательного человека. И потом, если шла работа по выпуску газеты (а это было нередко), относились к этому с особым чувством ответственности. Мы тогда начали часто практиковать цветные выпуски «Восточки». Те, кто их сохранил, могут убедиться, на каком высоком уровне они делались.

— Ты уже тогда стала выпускающей «Востсибправды».

— Да, но газета постепенно становилась другой. Я уже перешла работать непосредственно в компьютерный цех. Новая технология производства изменила всё то, чем мы занимались раньше. Никакого металла, курьеров, цинкографии. Пришлось многому переучиваться, газета меняла постепенно свой облик, стала выходить в цвете. От нас потребовалось знание совершенно другой техники. Многое изменилось и в самом творческом процессе.

Работа идёт в чётком графике, и такие случаи, чтобы мы позволили себе какие-либо «проколы», равнозначны ЧП.

Очень важно, конечно, чтобы цех (всего-то 5-6 человек) работал «в ладу». Я рада, что у нас это получается. Мы, что называется, сработались. Освоили своё дело верстальщики Марина Южакова и Вася Кайгородцев, наборщицы Ирина Копейкина, Ира Лисина и Люда Мазяргина (тоже совсем девчонкой пришла работать в редакцию, где до этого работала её мать, отдавшая «Молодёжке» и «Восточке» полжизни), знает своё дело выпускающий Володя Ковалёв. В тесном общении работаем и с корректорами.

— Лида, сколько я тебя знаю, не помню случая, чтобы ты когда-нибудь сорвалась, подвела редакцию. Скажу тебе с высоты проработанных вместе десятков лет: надёжно и спокойно было всегда работать с тобой. И вот мы встречаем 90-летие своей газеты…

— Это событие для всех нас, работающих в газете, и тех читателей, что преданы нам. Для них мы, собственно, и стараемся.

Это правда, мы все стараемся для читателей. А для кого ещё каждое утро Лидия Георгиевна первая приезжает в редакцию? Даром что живёт дальше всех. После смерти мужа Лидия Георгиевна вернулась в Грановщину, чтобы ухаживать за стареньким больным дядей. Суровой ниткой пришита она к тем местам. И кажется, той же ниткой «пришита» и к «Востсибправде».