Наталья Королёва и Анатолий Стрельцов – самая известная в Иркутске театральная пара. Народная артистка России, прима Иркутского драмтеатра и его директор вместе почти 35 лет и знают друг о друге всё. В целом они мало отличаются от семейных пар, живущих одним делом. Правда, они никогда не позволят вам называть это дело бизнесом, и уж тем паче — шоу-бизнесом. Каково работать в театре и жить театром, выясняла НАТАЛЬЯ МИЧУРИНА.

Официально Стрельцов и Королёва сочетались браком именно в Иркутске 26 лет назад, несмотря на то что семья появилась восемью годами ранее. «Со всех сторон так часто приходилось слышать, что мы вместе ненадолго, что мы и сами в это верили, — рассказывает Наталья Васильевна, пока мы, попивая кофе, ждём, когда соберётся вместе вся семья. – Конечно, никакой торжественной церемонии не было. В ожидании нашей очереди вечно занятый делами Стрельцов вовсе предложил мне оставить документы и самой зарегистрироваться: «Мне на работу срочно надо». Конечно, ему пришлось остаться. Но как только нас зарегистрировали, он прыгнул в машину – и в театр, а я в глубоких раздумьях пошла домой».

Конкурент: Как вы оказались вместе?

Наталья Королёва: Судьба, наверное. До 1974 года жила в Свердловске: я коренная свердловчанка, закончила там театральное училище. В местный театр меня взяли сразу, проработала в нём восемь лет, была ведущей актрисой. Но вдруг стало скучно, захотелось приключений, трудностей. Забегая вперёд, скажу, что я их получила сполна. Решила переехать. Предварительно проведя переговоры в двух ростовских театрах, взяла четырёхлетнюю дочь Александру (с первым мужем мы к тому времени были в разводе) и перебралась в Ростов, где жила моя сестра. По приезде вдруг обнаружилось, что, несмотря на приглашение на работу, вакансии не оказалось ни в театре юного зрителя, ни в драматическом. Мне посоветовали поехать в Новочеркасск. Это 40 минут езды от Ростова. В Новочеркасском театре я впервые увидела Анатолия. Мы вместе играли в спектакле «Самая счастливая», где я получила первую роль. Теперь мы много находим во всем знаков. А тогда я даже внимания на него не сразу обратила.

К.: Почему Анатолий Андреевич, потомок донских казаков, стал актёром?

НК: Для его мамы это был шок. Ей хотелось, чтобы её младший ребёнок получил высшее образование, как и остальные. Четверо старших братьев Толи уже работали к тому времени в атомной промышленности. И он пошёл по их стопам: окончил школу с медалью, поступил на физмат. А уже через год бросил. Потому что как раз в это время в вузах началось мощное театральное движение. Очень многие сегодня известные театральные деятели вышли из вузовских театров. Толя попал в институтскую театральную студию, потом – в Ростовское театральное училище.

К.: По какой причине ваш муж отказался от карьеры актёра?

НК: У него всегда были очень большие организаторские, административные способности. В нём всегда была хозяйская жилка. Студентом он каждое лето работал проводником, матери помогал и себя кормил. Видимо, потому что рано остался без отца, который умер в возрасте 59 лет, когда Толе было всего семь.

Он ещё молодым актёром на гастролях всегда подрабатывал монтировщиком и администратором, занимался распространением билетов. А когда мы приехали в Архангельск, ему предложили к актёрской работе должность замдиректора. И директор, и режиссёр театра стали его подталкивать к мысли о необходимости получить высшее образование, продвигаться по административной стезе. Я включилась в этот процесс. Он сопротивлялся. Уговоры о том, что до Ленинграда рукой подать — 40 минут на самолёте, на него сначала не действовали. Он повторял, что ещё не наигрался. Но в конечном итоге согласился.

Конечно, совмещать работу и учёбу было непросто. Надо было ездить на сессии, писать курсовые, а тут на работе большой загруз. И настал такой момент, наверное, на третьем курсе, когда он сказал, не поедет, что совсем не готов, да и денег к тому же у нас не было, пришлось заложить в ломбарде золотой перстень, который ему сделал его школьный друг на деньги от зарплаты проводника. И поехал, и, конечно, всё сдал. У него такой характер: он всегда садится впереди, всегда первым отвечает. Ни разу не пересдавал. Наверное, и опыт помогал, широкий кругозор – мы всегда очень много читали. А перстень всё-таки пришлось продать, когда мы переехали в Ярославль.

К.: Труппа не ревнует вас к Стрельцову?

НК: Наверное, ревнует. Актёры его любят и хотят, чтобы он принадлежал только им. Но с годами ревность утихла (смеётся). Я стараюсь держаться в стороночке. Мне важно, чтобы люди поняли, что он душой принадлежит театру. Когда шла реконструкция, он и дома практически не ночевал. Был вечно в пыли, грязи… Говорят, что всё решает первая леди театра. У нас не так.

К.: Как ему удалось убедить чиновников, что театр надо привести в порядок?

НК: Под проект нужен был толкач. Тут пригодились его организаторский талант и умение ладить с людьми. Я знаю, что это требовало много сил. Ведь чиновники говорили то «да», то «нет». Но Толя бил в одну точку. Сейчас мне кажется, что он даже скучает без таких грандиозных проектов.

Тут появляется Анатолий Андреевич, заполняя собой всё пространство двухкомнатной сталинки. Извиняясь за опоздание, шутит, заставляя всех смеяться. Жалуется, что, несмотря на то что уже неделю в отпуске, никак не может уехать на дачу. И тут же, глядя на стол, где выставлен вкуснейший рыбный пирог: «Сегодня Благовещение, можно рыбу есть». — «Поститесь?» — «И сбрасываю лишний вес… Совмещаю высокое с полезным», — иронизирует он.

К.: Мы сейчас как раз пытались выяснить, что же такое вы сказали Говорину (бывший мэр, затем губернатор Иркутской области. – «Конкурент»), что вам дали денег на реставрацию театра?

Анатолий Стрельцов: Иркутяне всегда трепетно относились к театру с момента его открытия. В 1850 году антрепренёр пришёл к Муравьеву-Амурскому и сказал: «То, что ты Амурский, все забудут, а если ты откроешь в Иркутске театр, о тебе все будут помнить. Дай 8 тысяч рублей, и я оставлю в Иркутске труппу». Губернатор подумал-подумал и дал ему денег. С тех пор в Иркутске есть театр.

Когда я пришёл в театр, а было это в 1981 году, проект реконструкции уже существовал. Документы начали готовить ещё в 1975-м. Во многом, что проект реконструкции реализовался, заслуга известного в городе строителя Юрия Александровича Ладейщикова. Процесс финансирования продвигался сложно. Тогда в области были большие задолженности по зарплате бюджетникам. Но Борис Александрович принял непопулярное решение, взявшись финансировать реконструкцию театра. Есть целая наука фондрайзинг, она учит, как заинтересовать другое лицо в решении своих проблем. Но тогда о её существовании мы не знали. Приходилось немножко играть на конфликте области и города. Но когда Говорин стал губернатором, многое стало проще решать.

А после реконструкции, продолжавшейся несколько лет, нам надо было напомнить людям о театре. Ведь такого не бывает, что повесили афишу и генерала в очереди за билетами задавили. Я выступил по телевидению, призвал иркутян помочь. Каждый день приходили много людей: мыли окна, убирали территорию. Иркутяне чувствовали свою сопричастность. А потом каждый привёл на спектакль свою жену, сына.

К.: Чем нынешний театр отличается от того, который вы возглавили?

АС: Многое отличается, а многое остаётся неизменным. Раньше невозможно было купить шёлк для костюмов. Теперь такой проблемы в принципе быть не может. Или, например, нам надо было сфотографировать труппу. А банк проводил деньги только в счёт оплаты фотографий передовиков производства на Доску почёта. А фотографировать надо. Решили: будем фотографировать как передовиков. Потом приходят ревизоры и говорят: как же так, у вас 50 артистов, и все передовики? Или вот реальный случай из жизни. Дело было в Архангельске, мне надо было купить цинк — крышу покрыть в театре. Металла нигде нет. Кто-то подсказал, что есть в похоронном бюро. В бюро говорят, что могут продавать только гробы, а не цинк. Посчитали, сколько нужно гробов, чтобы покрыть крышу. Оказалось, 25. Потом, как всегда, пришла ревизия. Спрашивают, где гробы? Я уже законы к тому времени знал и представил акт переработки: мы эти гробы распаяли и цинком покрыли крышу. Сейчас ситуация мало переменилась: приходят, проверяют с утра до вечера налоговая инспекция, КРУ, контрольное управление губернатора. Есть профессиональные люди, а есть люди, которые в нашем деле мало понимают. Для профессионала очевидно, что костюм – штучная вещь и она стоит в разы дороже ширпотреба. Это авторская работа. А тут проверяющая сидит и, изображая ужас, спрашивает: вы художнику заплатили 100 тысяч рублей за этот макет? Но мы не за макет заплатили, а за художественную идею. Когда мы покупаем картину, мы же не за краски и холст платим. В этом бывает много конфликтов. А недавно меня вызывали для обсуждения вопросов использования нашего репертуара. Мне, как выпускнику Ленинградской академии театрального искусства, было интересно, какие у чиновников есть на этот счёт ноу-хау.

К.: О каких спектаклях вы говорите?

АС: Я не хочу об этом распространяться. Но когда государство и политика лезут в художественную и творческую кухню, это неправильно. Государство даёт деньги на искусство. Оно должно воспитывать чувства людей. В последнее время мы видим много «чернушной» драматургии. Я уже говорил, что меня не интересуют проблемы наркоманов и проституток. Зачем мы должны ставить это за деньги налогоплательщиков? Меня интересуют человеческие чувства, свойственные нормальным, небольным людям. Искусство должно быть нравственным, полезным, должно обращаться к человеческому, а не звериному.

К.: Иными словами, вы утверждаете, что современные авторы не дают театрам достойного материала?

АС: Именно так. Мы его не видим, несмотря на то что проводим фестиваль современной драматургии имени Вампилова, кучу пьес читаем. Нет образности, характеров.

К.: А как же Улицкая, например?

АС: Прекрасная проза, интересные характеры, а пьес у неё нет. Мы долгое время не можем реализовать планы по постановке спектакля про Иннокентия Вениаминова, Святителя Иннокентия. Мальчик, который родился в Анге, а потом стал московским патриархом. Никто не может написать пьесу. Теперь за это взялся Валера Хайрюзов…

Нам действительно сегодня не хватает молодой драматургии, новой режиссуры. Мы затеяли такую вещь: с тремя молодыми режиссёрами заключили договоры. И подали заявки на получение государственных грантов для их постановок по федеральной программе «Молодая режиссура». Мы внимательно наблюдаем за фестивалем «Алые паруса», в котором участвуют театры со всей области. Но ничего особенно интересного из молодёжного репертуара не видим. Может, молодая режиссура будет открывать молодых драматургов? Может, у нас взгляд замылен?

О Стрельцове говорят как о человеке, невероятно азартном. Он и сам признаётся, что у него имеются две страсти. Шахматы и преферанс. Теперь, как говорит Наталья Васильевна, компании нет: «Разве сядем вдвоём, «гусарика» распишем». «Раньше, бывало, прийдём компанией в сауну — у нас в театре есть для сотрудников — и так в парилку ни разу не зайдём, — вспоминает Анатолий Стрельцов. – Наталья как-то застала нас укутанных в простыни, перед бассейном за шахматной доской, долго смеялась, говорила, что могли с таким же успехом в кабинете посидеть. Теперь ни у кого времени нет».

К.: Говорят, что вы не ходите на премьеры. Почему?

АС: Я действительно на премьерах, как правило, не бываю. Боюсь, что люди увидят спектакль, им не понравится, а поскольку я буду рядом, они будут вынуждены мне что-то врать. Но Наташин бенефис стал исключением. 5 апреля мы показали спектакль по Распутинской повести «Последний срок». Я тихонечко сел в уголке, чтобы меня никто не видел, и в антракте убежал. Меня всерьёз порадовало то, что я услышал от одного парня: он своему товарищу говорил, что почитает Распутина, потому что его задел спектакль.

Нам с Наташей повезло, мы знали трёх замечательных русских писателей. В Вёшках мы встречались с Шолоховым, когда были молодые, юные, к его дню рождения ездили туда со спектаклем. Мы знали Фёдора Абрамова, когда работали в Архангельске. И Распутина. Это очень высокие писатели. Их проза настолько самостоятельная, переложить её на драматургию – чаще всего значит обеднить. Василь Быков, например, запрещал инсценировки своих работ. Я даже написал курсовую о том, как инсценировка проигрывает основному роману. С драматургами проще.

НК: Драматургия – действие. Валентин Григорьевич (Распутин. — «Конкурент») на 10 страницах пишет, что чувствует мать, умирая. Мне нужно это сыграть за секунды. У нас ведь даже крупного плана нет.

К.: Как удалось уговорить Распутина разрешить вам ставить его «Последний срок»?

АС: Мы вели с ним очень долгие переговоры. Мне кажется, что он поверил нам. У нас ведь был опыт совместной работы по вампиловскому фестивалю. Валентин Григорьевич спектакль ещё не смотрел, на премьеру не смог приехать. В начале мая будет. Мы ждём и очень волнуемся.

К.: До конца сезона будут ещё премьеры?

НК: У него теперь новый проект – перевоспитать ребят, которые пиво пьют в скверах, привести их в театр.

АС: Вот мы во второй половине мая на крыше поставим наш рок-ансамбль, запустим в небо огромный зонд, сейчас слоган надо придумать. И ребята будут для тех, кто с пивом болтается в скверах, петь несколько зонгов из «Ромео и Джульетты». Мы специально для этой пьесы кастинг проводили в иркутских вузах.

К.: Там ещё музыка будет?

АС: Будет. Наши ребята сейчас работают над аранжировками. Я хотел ещё запустить туда мотоциклистов…

НК (с иронией): Ищет новые формы.

АС: Пьесу ставит Геннадий Шапошников. У нас там будет рок-ансамбль. Ребята с Натальиного курса так играют. Они в прошлом году выпустились, теперь все стали нашими артистами. Они классные. И у нас теперь полноценная смена поколений.

НК: Их нужно теперь удержать новыми проектами, новыми идеями. Потому что беда провинциального театра, что все одарённые ребята стремятся в Питер или Москву. Они их манят как пряник какой-то. Столица питается провинциальными актёрами. Я думаю, что они в Иркутске не задержатся. Поедут по свету искать своих режиссёров, свою удачу. Они все помешаны на кино, хотят сниматься.

К.: Почему тема гастролей театра в Крым, куда вы собираетесь в июне, стала скандальной?

АС: Некоторые товарищи уже успели выступить и сказать, что мы едем туда отдыхать. Давайте посмотрим, какой это будет отдых: за 20 дней 17 спектаклей в разных городах. Надо загрузить и выгрузить реквизит, сыграться на новой сцене. Повезём Чехова и Вампилова. Будем играть в театре Чехова в Ялте. Мы когда-то играли в имении Чехова в Мелихове.

Надо понимать, что театр – это бюджетная организация, которая работает на укрепление государства. Мы должны воспитать гражданина России, и для этого государство вкладывает деньги. Теперь находятся чиновники, которые говорят: зачем вам бюджетное финансирование? Вы же билеты продаёте, зарабатывайте. К сожалению, ещё когда-то Некрасов написал, что Белинского и Гоголя с базара не несут. Многие путают шоу-бизнес и театр.

К.: Проблема в деньгах? Сколько будут стоить гастроли?

АС: По моим предварительным оценкам, убытки составят около 1,5 млн. рублей. Но ни один театр мира не имеет прибыль. В эту сферу инвестируют либо государство, либо меценаты. Для того чтобы освободить нас от государственной опёки, надо создать условия для появления меценатства, создать систему поощрения тех, кто поддерживает театр.

К.: На «Полёт над гнездом кукушки» нашёлся меценат.

АС: Но если сравнивать то, сколько вложили мы и меценат, получается, что наша доля существеннее. У нас есть опыт работы со Сбербанкром по проекту «Звезда адмирала» с Тараторкиным. Спектакль «Вишнёвый сад» полностью выпущен на деньги Сбербанка.

К.: Я недавно попала в театр, билет стоил столько же, сколько и в кино. Это правильно?

АС: Финуправление полагает, билеты дешёво продаём. Я считаю, что правильно. Это нужно, чтобы сделать театр доступным. Я хочу, чтобы сюда ходили бабушки, студенты. Цель театра не есть зарабатывание денег.

К.: Существует в Иркутске конкуренция между театрами?

АС: У каждого театра свой зритель.

К.: А за бюджетные средства?

АС: Я на каждый год отдаю проект своего бюджета, где каждый рубль, на который мы претендуем, обоснован. И я никогда не спрашиваю у Володи Шагина, сколько просит он. Мне совершенно всё равно.

НК: (обращаясь к мужу) Что ты всё о работе и о работе…

АС: Тогда о доме… Мне хорошо — я иду домой, к Наталье, плохо – тоже домой! Я никогда не забуду, как она прирабатывала уборщицей, чтобы я смог спокойно доучиться. Она после спектакля с букетами цветов шла кабинеты мыть. Никогда ничего не требовала — ни шуб, ни бриллиантов…

НК: А шубу-то всё равно хочется (смеётся).

Так за разговором добрались до семейного фотоархива. «У нас фотографий килограммов десять, — говорит Анатолий Стрельцов. – Но здесь, на этой стене, самые нам дорогие. Вот внук Андрей. Его прозвище – Наследничек. Он уже взрослый парень, 20 лет, студент. Внучка у нас ещё совсем маленькая. Это мой отец. Он в 1916 году воевал вместе с Будённым. Только потом их судьба развела, папа был моряком, всю жизнь ходил по Дону и Азовскому морю». Он останавливается у фото Натальи Васильевны: «Это мой любимый портрет. Вот такой я её увидел 34 года назад, хочу, чтобы она всегда была рядом».

Фото Дмитрия ДМИТРИЕВА

Королёва Наталья Васильевна родилась 5 апреля 1948 года в Свердловске. В 1966 году окончила Свердловское театральное училище. Драматическая актриса. Работала в театрах Свердловска, Новочеркасска, Архангельска. С 1983 года – ведущая актриса Иркутского областного театра драмы им. Н.П. Охлопкова. Преподаёт в Иркутском театральном училище. Народная артистка РФ.

Стрельцов Анатолий Андреевич родился в 1950 году в городе Азове Ростовской области. В 1973 году окончил Ростовское театральное училище. В 1985 году – Ленинградский ГИТМИК по специальности «экономика и организация театрального дела». Работал в театрах Новочеркасска, Архангельска, Ярославля, в Московском академическом театре им. Моссовета. Последние 20 лет – директор Иркутского областного драматического театра имени Н.П. Охлопкова.