Нет, не мне бы рассказывать эту страшную, пронзительную историю. Беспомощно, легковесно перед ней дежурное перо провинциального журналиста. Тут бы впору пришлась тяжёлая кисть натуралиста Золя с его жирными мазками свинцового, чёрного, кровавого колорита. Потому что жестока, как ад, злоба, и глухо, как могила, людское равнодушие, и смраден, как падаль, подлый страх, о которых пойдёт речь.

Театр главных событий этой ужасной были – маленький лесозаготовительный посёлок Тубинский в Усть-Илимском районе. Читая материалы судебных дел, из которых мне стала известна эта история, я старалась представить себе это место, удалённое от «большой земли». Картина вырисовывалась мрачная. Почему-то казалось, что там не бывает солнца. И вообще, всё время ночь или поздний вечер. Зимой метёт злая пурга, а осенью моросит колючий студёный дождь. И темно и холодно на душе у людей. И бродят в сумрачных закоулках злые, распалённые водкой мужики, которые, как поётся в допотопной песне, «топорами секутся». И шарахается от них робкой тенью бессловесная, запуганная жизнь.

Как погиб сын

Вот в этот-то забытый Богом посёлок устроился в сентябре 2005 года работать по вахтовому методу Александр К. из Усть-Илимска, двадцати одного года от роду. Паренёк сразу пришёлся в бригаде не ко двору, не вписался в общую атмосферу. Он не участвовал в общих регулярных пьянках, не бравировал грубой силой и бесшабашностью. Словом, оказался из другого теста, не выглядел, как прочие, «тёртым калачом». Как раз такими, видимо, считали себя его ровесники Иван Песков и Константин Чернов, который уже имел судимость. Они часто задирали Сашу, поднимали на смех, всячески норовили унизить. В первые же дни его работы Песков отобрал у Александра сумку с вещами. Мать и сестра пострадавшего обратились по этому факту в милицию. Было возбуждено уголовное дело, которое прекратили после возвращения имущества владельцу и примирения сторон. Однако Песков и Чернов затаили на Александра «заклятую» обиду. Случай поквитаться с врагом, который «сдал своих пацанов», представился очень скоро. Недаром, недаром ныло у парня вещее сердце, неспроста не хотел он ехать на вахту, в очередной раз навестив дома маму и сестру. Словно чувствовал, что больше к ним не вернётся.

В середине октября бригада выехала в лес на заготовки. Разыгралась стихийная попойка. Единственным, кто ею пренебрёг, опять оказался Саша К. Хмельной Иван Песков, как это часто бывало и раньше, придрался к нему, между парнями произошла драка, свидетелями которой стали Константин Чернов и двадцатисемилетний Андрей Ярославкин. Саша, сильно расстроенный и подавленный, пешком ушёл в посёлок, а остальные ещё оставались в лесу и продолжали пить. Вечером работяги вернулись в Тубинский, в помещение пихтоварки, где вновь пили горькую. Двое из бригады – Пимантьев и Чуприн – уснули, что называется, «догнавшись» до желаемой кондиции. Самые же стойкие пропойцы – Песков, Чернов и Ярославкин – всё ещё совершали возлияния. В это время в пихтоварку пришёл Саша К. Очень скоро вспыхнула стычка, и Песков бросился на Сашу с дракой. Тот пытался убежать, но Чернов не дал ему этого сделать, и пьяные подонки стали избивать парня уже вдвоём. Потом Песков шепнул Чернову: давай, мол, прикончим его совсем, чтоб не донёс о расправе в ментовку. Сказано – сделано. Песков пырнул Сашу ножом в область сердца. Парень упал, но был ещё жив. Тогда два злодея, вооружившись топором, по очереди нанесли ему удары лезвием по шее. Саша больше не двигался. Всё это происходило на глазах у Ярославкина. Тело решено было сжечь в топке печи. Его запихнули в огненное жерло. Чернов и Ярославкин подбрасывали дрова, питая сильное пламя. Песков командовал и любовался. Все трое продолжали пить. Проснулись Пимантьев и Чуприн. Увидев в печке догорающий труп, услышали от тройки собутыльников о том, что произошло. Песков и Чернов придумали легенду, которой все решили придерживаться: будто Саша ушёл из леса пешком и пропал без вести – в посёлке он больше не показывался. Судя по всему, убийцы и мысли не допускали, что кто-нибудь выдаст их, расскажет правду. И, как оказалось, были правы. Страшная правда долго, ещё очень долго оставалась без возмездия.

Как страдала мать

Когда сын не приехал с вахты на побывку, Валентина Владимировна отправилась в бригаду. Ей сказали, что Саша пропал без вести. Розыскные действия милиции ни к чему не привели. Участь сына была покрыта мраком. Но сердце матери не знало покоя. Валентина Владимировна продолжала ездить в Тубинский и, как она рассказывала в суде, «ходила со слезами по посёлку, стучала в каждую дверь, показывала каждому встречному портрет сына и умоляла вспомнить, не видел ли кто её сына, здорового или больного. Верила разным слухам, проверяла их, искала сына по вокзалам, свалкам, больницам и моргам. Просила людей хоть что-то припомнить». Конечно же, в ходе этого самодеятельного материнского следствия женщина не раз разговаривала и с убийцами Саши, и с теми, кто были свидетелями чудовищного преступления. Никто не сжалился над ней, все повторяли циничную ложь. Милиция особого усердия в розыске без вести пропавшего не проявляла. Казалось, между горем матери и судьбой погибшего сына встала глухая непробиваемая стена.

Наконец, весной 2006 года к Валентине Владимировне обратилась жительница посёлка и призналась, что ещё в октябре прошлого года (сразу после убийства) у неё был разговор с сыном её напарницы Андреем Ярославкиным, который рассказал об убийстве в пихтоварке. Лишь услышав по телевизору объявление о розыске пропавшего, женщина решилась рассказать о том, что ей известно. Не дожидаясь следственных действий, Валентина Владимировна вновь отправилась на пихтоварку. Она сама просеивала золу в отвалах переработанной пихты и нашла косточки сына и его обгорелые ботинки. Ужасная находка сорвала покров тайны с этого «безнадёжного» уголовного дела.

Преступники предстали перед судом. Следствие установило, что вскоре после Сашиного убийства Чернов лишил жизни ещё одного человека – за то, что, повстречавшись ему на пути, не дал закурить. Чернов зарезал прохожего в овраге, даже не потрудившись скрыть труп.

Усть-Илимский городской суд приговорил Константина Чернова к 18, а Ивана Пескова – к 16 годам строгого режима. За укрывательство убийства Андрей Ярославкин осуждён на год. Только через два года после гибели Саши, когда завершились все следственные действия и судебные заседания, убитая горем мать смогла предать земле останки своего сына и совершить по нему все необходимые погребальные и поминальные обряды.

Здоровье женщины оказалось совершенно подорванным этой трагедией. Ей пришлось обращаться за помощью медиков и психологов, лежать в стационаре, принимать много лекарств. Суд учёл материальные издержки матери на погребение сына, оплату услуг водителей во время неоднократных поездок в посёлок Тубинский, билетов в Москву на рассмотрение дела кассационной инстанцией, процессуальные расходы на адвоката, стоимость психологической помощи. Усть-Илимский суд взыскал с виновных не только материальный ущерб, но и компенсацию морального вреда. При этом были учтены степень и характер виновности каждого из ответчиков. В общей сложности с них будет взыскано в пользу Валентины Владимировны около полумиллиона рублей. Вот только сына ей никто не вернёт…

Как молчали вокруг

Знаете, что кажется мне в этой истории самым страшным? Не то, с какой бестрепетной разбойничьей удалью двое отморозков убивали свою жертву и кремировали в топке истерзанное тело. Не то, как долгие месяцы пепел убитого стучал в тревожное материнское сердце, лишая его сна и покоя. Не тот душераздирающий момент, когда трясущимися руками измученная женщина рылась в золе и нашла, наконец, то, что осталось от её дорогого Саши. Самым страшным кажется мне молчание. Тупое, упорное, парализованное страхом и равнодушием молчание людей, которые знали истину. Я пытаюсь представить себе их взгляды, когда они смотрели в почерневшие от слёз глаза Валентины Владимировны и умалчивали о свершившемся. Пытаюсь представить – и не могу.

Во время следствия и потом, на суде, всплыло, что о душегубстве на пихтоварке знали чуть ли не полпосёлка. Об этом шушукались в бригаде. Ярославкин рассказал про убийство своим родственникам и знакомым. Пимантьев, который, проснувшись после попойки, увидел в топке пихтоварки сжигаемое тело, поведал об этом своей матери. Сами убийцы неоднократно, смочив горло спиртным, в компаниях хвастались своим злодейством перед членами бригады и перед другими обитателям Тубинского. Они словно козыряли своей крутизной и безнаказанностью, упиваясь подавленностью и страхом, которые распространяли вокруг. Молчаливая круговая порука сельчан служила им надёжной страховкой от заслуженной кары. Неудивительно, что не прошло и месяца после гибели Саши, как озверевший от запаха неотмщённой крови Чернов снова поднял руку на человека. Зарезав в канаве случайного прохожего, он вновь ходил по посёлку гоголем и хвастал во хмелю случайным зазнобам и сображникам, что рядом валяется труп убитого им мужчины, и даже предлагал этот труп показать. Вот так покорное, безропотное, гробовое «молчание ягнят» родит и питает каннибалов.

О чём же думали все те, кто знал правду и молчал о ней? Для них боль Валентины Владимировны, матери Саши, была чужой болью. Наша, мол, хата с краю. А спросили ли они себя, кто будет следующей добычей разохотившихся волков? Чей сын, брат, товарищ? Чьи кости сгорят в пламени адской ярости человека-зверя, укроются снежным саваном равнодушия и попустительства остальных?

Фото Николая БРИЛЯ