6 марта 1897 г. в Ремесленную управу доставили посылку, довольно объёмную. Час был обеденный, и в приёмной случился только служащий Подгорбунский. Повертев деревянный ящик и так и этак, он оставил его на столе и сходил за членом управы Серебренниковым. Вместе они вскрыли посылку, и сейчас же раздался взрыв… Подгорбунский с Серебренниковым были серьёзно ранены. А полицейский пристав, прибыв на место, сразу сделал сердитое предположение: «Чую, кто-то из своих».

Удостоверение на бедность

Недовольных Ремесленной управой хватало, разумеется, ведь она не только следила за сбором пошлин, но и выдавала свидетельства на звание мастера и, что самое важное, разбирала жалобы. Среди них встречались и чрезвычайно серьёзные, особенно на печников, чья недобросовестность нередко приводила к пожарам.

Кроме того, Ремесленная управа могла удостоверить бедность (а значит, дать возможность в неурожайный год купить хлеб по низкой цене), но могла и отказать. Часто дело упиралось в простого служащего, но самые большие претензии предъявлялись к ремесленному голове. Кстати, он избирался всего лишь на год и утверждался лично губернатором. К примеру, в 1900-м Ремесленную управу возглавил цеховой Михаил Панин, а располагалась она в тот год на углу 5-й Солдатской и Власовского переулка.* Сами же цеховые изначально селились на окраинах (так же, как и солдаты, казаки, разночинцы), и в поступках их часто ощущалось тяготение к крайнему.

Отчаянной смелостью отличался, к примеру, ремесленник Александр Бобинов: он шутя, безоглядно поднимался на церковные шпили для установки крестов, и, следя за его парящею над куполами фигурой, прихожане истово крестились. Но каким-то чудесным образом он, Бобинов, не сорвался ни разу, а умер совершенно естественной смертью в положенный срок, и летописец счёл нужным отметить этот день – 4 июля 1867 года.

Ещё в середине 18 века иркутские ремесленники стали объединяться в цеха по направлениям, и самым почётным из них сразу стало искусство иконописцев, серебряных дел мастеров, резчиков по дереву и металлу. К началу шестидесятых годов девятнадцатого века отряд иркутских ремесленников был весьма многочисленным: так, к 1861 году из 24700 чел., проживавших здесь, 1315 были разного рода ремесленниками.

Располагало, да не расположило

156 из них были заняты на производстве кирпича, 160 занимались столярным, а 132 – портновским делом; кроме того, в Иркутске значилось 104 сапожника, 78 кузнецов, 35 хлебопёков. В следующем, 1862 году, летописец насчитал 19 пекарен, 16 кирпичных заводов, 29 портняжных мастерских и 30 столярных. И, что ещё важнее, в Иркутске был хороший приток капиталов, куда больший, чем в других сибирских городах. Всё это, безусловно, располагало «зажить собственной жизнью», то есть завести собственную промышленность. И действительно, в январе 1884 года в Иркутской ремесленной управе обсуждали учреждение ссудного банка и ссудно-сберегательного товарищества. Однако, едва лишь речь зашла о деньгах и открывавшихся перспективах, проснулись зависть, подозрительность, и ни одно предложение не набрало нужного числа голосов.

Закопёрщики, правда, не успокоились, стали действовать через простых ремесленников, и полгода спустя, 11 июня 1884 года, «приговором общего ремесленного схода учреждено было ссудно-сберегательное товарищество». Однако ссудно-сберегательная касса при ремесленной управе открылась лишь 15 марта 1889 года, да и та при малости капитала (всего лишь в 500 руб.) была рассчитана только на крайние ситуации.

Со временем при Ремесленной управе появился и Ремесленный клуб, хотя как не сказать, что жизнь его изначально шла вяло: в то время как приказчики собирались учиться декламации, читать пьесы и ставить их, ремесленники, не мудрствуя, отдавали сцену комиссии народных развлечений.

Недостало

До реформы 1775 года к цеховым относились и мещане. Выделение их в новое сословие, в сущности, не сыграло какой-то решающей роли: просто раньше цеховые составляли большинство городского населения, а с 1775 года большинство составляли уже мещане. И достаточно скоро их начали называть просто – городским сословием. Кстати, принадлежность к большинству, возможно, определила и основные черты. Ведь в большинстве своём люди ведомы и охотней берутся за роль исполнителей, даже если обстоятельства благоприятствуют им и дают явный шанс сделать нечто большее.

Мещанские семьи Дёгтевых и Храмцовых, пустившись в торговлю, оказались удачливы, и со временем обороты их стали таковы, что позволяли не только жить на широкую ногу, но и определиться в купцы – второй и даже первой гильдии. Кстати, это избавило б их не только от подушного обложения, но и от рекрутской повинности и целого ряда казённых служб. Однако и Храмцовы, и Дёгтевы предпочли «окопаться» в мещанском сословии.

Иной ссыльный мог скорее стать гильдейцем-купцом, нежели чрезвычайно умеренный мещанин. Взять, к примеру, братьев Пинегиных: вместе с Филимоном Любимским они приняли на содержание перевозы через Ангару, Троицкий и Московский. Это был верный шанс не просто поправить семейное обеспечение, но и завести своё дело, стать хозяином. Ан нет! Недостало у них куражу, без которого праздник не праздник, купец не купец, молодец не молодец.

Кураж – он был более по купеческой части. В крайних формах своих («Ндраву моему не препятствуй!») неприятен, однако же именно на кураже, как на моментальных дрожжах, поднимались многие капиталы. Для настоящих купцов сама принадлежность к гильдии была составляющей куража. Даже если, разорившись, они вынужденно переходили в мещане, при первом же повороте фортуны возвращались обратно. Если же волею обстоятельств сделать этого не могли, всё равно не сливались с мещанской массой.

Купцов, носивших одинаковую фамилию, различали по именам и отчествам, а никак не на военнный манер: Карпинский 1-й, Боголюбский 2-й, Левицкий 3-й, Богданов 4-й. Хотя даже генерал-майор Корсаков (в скором времени ставший генерал-губернатором) прибыл в Иркутск как «Корсаков 6-й».

Особое отношение к купцам во многом определялось их особою ролью в городском самоуправлении: им доставалось всё самое сложное и ответственное. Долгое время их работа никак не оплачивалась, не выделялись ни лошади для разъездов, ни сено, ни экипажи, ни командировочные. Но при этом надо было отвечать за казённые средства и казённое же имущество, в крайнем случае смочь расплатиться за всё. Разумеется, траты купцов компенсировались почётными званиями, откупами, подрядами, и особенно это было ощутимо в Иркутске с его близостью к золоту, пушнине и китайским товарам.

До и после «чистки»

До реформы 1775 года достаточно было заявить «капитал» в 50 руб., чтобы «записаться в купцы». Столь низкий имущественный ценз привёл к тому, что к 1724 году более 80 процентов иркутян (около двух с половиной тысяч человек) числились купцами. При этом большинство из них вовсе не имело предпринимательской жилки, а многие даже и затруднялись уплатить подать.

С реформой резко взлетел имущественный ценз: для вступления во вторую гильдию требовалось заявить капитал в тысячу рублей, а для вступления в первую гильдию – 10 тысяч. Ещё четверть века спустя планка снова подпрыгнула: «пропуск» во вторую гильдию стоил теперь 20 тыс. рублей, а «пропуск» в первую – 50 тыс. рублей. Необходимость ежегодного объявления капитала ещё более повышала статус купечества, ведь чем солиднее был капитал, тем значительней выплаты по нему. Иные из иркутских купцов (Саломатовы, Лычаговы) намеренно занижали обороты, «отсиживаясь» в третьей гильдии.

Против таких уклонистов государство, естественно, брало меры, и весьма эффективные: купцов 3-й гильдии ограничивали территориально, давая право исключительно местной торговли. Операции по России разрешались купцам второй гильдии и выше, заграничные же операции предназначались только первогильдейцам. И, наконец, принадлежность к высшим гильдиям освобождала от телесных наказаний. Впрочем, у каждого были свои ценности, даже в рамках одного сословия.

Возрастная психология

Скажем, купец Юдин, собиравший этнографический материал, весьма дорого перепродавал его музею ВСОРГО. А купец Попов тому же музею подарил 1 тыс. 300 томов своей личной библиотеки, безвозмездно составил «Сибирскую библиографию». Это тоже был, в общем, его кураж. Молодые учёные из ссыльных умилялись Попову и рассказывали анекдоты о Юдине. А умудрённые опытом рассуждали о разных возрастах купеческих родов, ещё только складывающихся (и уже в силу этого агрессивных ) и задумавшихся о прожитом. Хроникёры же отмечали, что в Иркутске к 1882 году «совершенно прекратились купеческие фамилии Авдеевых, Баженовых, Дудоровских, Мыльниковых, Саватеевых, Сизых и других. Выехали из Иркутска Баснины, Медведниковы, Мичурины, Шелиховы. Остались Сибиряковы и Трапезниковы. Место выбывших заняли новые выходцы из Сольвычегодска, Перми, Суздаля, Керженца». Не всегда при больших капиталах, но зато с куражом!_____________________________________

* На углу Б. Хмельницкого и Пионерского переулка.

Автор благодарит за предоставленный материал сотрудников отделов историко-культурного наследия, краеведческой литературы и библиографии областной библиотеки имени Молчанова-Сибирского.