Прекрасным летним днём 1904 года перворазрядные иркутские гостиницы «Россия» и «Метрополь», только что отремонтированные и заново обставленные, были объявлены трактирными заведениями второго разряда – к ужасу хозяев и к полному изумлению городских властей. Понижение статуса произошло под флагом введения казённой винной монополии и, безусловно, под завесой военного времени, усилившего губернскую власть – а именно губернское чиновничество совершило гостиничный переворот.

При этом хозяевам гостиниц, гласным думы и просто интересующимся объяснили, что в Иркутске-де нет гостиниц, принимающих только очень богатую публику. А раз так, то не будет ошибкой назвать постояльцев в большинстве своём обыкновенными. Для обыкновенных же и спиртные напитки надобно подавать по обыкновенной, то есть по казённой, цене. К сожалению, этому препятствует Положение о трактирном промысле, не допускающее понижения цен в первоклассных заведениях, – так почему бы не «изъять» «Россию» и «Метрополь» из первого класса и не поместить во второй? После чего и распространить на них правила казённой винной монополии – уже на совершенно законной основе.

Средство от самопала

Во второй половине июня 1904 года губернская типография в спешном порядке допечатывала сборники обязательных постановлений о винной монополии. А частные торговцы спиртным в столь же спешном порядке закрывали портерные, кабаки и сдавали нераспроданные запасы в казну – на её условиях. Разумеется, что невыгодных, но ещё накладнее было вывозить остатки за пределы Иркутской, Енисейской губерний и Забайкальской области, как предписывает закон.

День введения монополии, 1 июля 1904 года, стал настоящим праздником для всех акцизных чиновников. В служебных кабинетах и у дверей винных лавок cлужились молебны, хорошо подготовленные священники рассуждали о «высоком значении этого шага». Правда, было заметно всё же, что тема эта неблагодарная, и когда батюшки теряли нужную интонацию, то акцизные вдохновенно подхватывали:

– Наконец-то прекратится распитие у прилавка, закроются все бесчисленные кабачки с угощеньем «на скорую руку» и развязными подносильщицами!

– Наконец-то исчезнет самопал, прекратится торговля под залог краденого, а в деревнях – под залог семян, одежды, инвентаря. Прекратится обмен спиртного на пушнину, ведь она у доверчивых дикарей измеряется литрами, «курс» которых зависит от степени опьянения. Помните, господа: купца Сотникова даже выслали из Туруханска за такие дела, а он после этого благополучно обосновался у нас в Балаганском уезде? Ну, теперь-то всех сотниковых прищемят!

И действительно: месяц спустя в «Иркутских губернских ведомостях» поместили радужную корреспонденцию из Верхоленска: «Крестьяне не могут нахвалиться вином, покупаемым в казённой лавке: пробки не вылетают, в бутылках не плавают мухи, тараканы, щепки, обрывки бумаги и пр. Раньше, бывало, вино было цвета дождевой воды, и на другой день от него нестерпимо болело всё тело. А после казённого вина боли нет, и оно очень крепкое, так что пить его много, как прежде, уже не приходится. Ещё крестьяне довольны тем, что по чистоте казённая лавка напоминает аптеку и при входе здесь просят вытирать ноги и снимать шапку. Хотя прежде снимавший в винной лавке шапку подвергался ядовитым насмешкам».

Кабацкий театр выходит на улицы

Интерьеры государственных винных лавок в самом деле поражали благообразием, но сцены кабацкого жанра вовсе не исчезли, а только вышли на прилегающие к лавкам улицы. Здесь так же распивались косушки, четушки и сотки, вспыхивала всё та же орлянка, а привычное сквернословие скоро перерастало в драку. И «рабыни веселья», непременное приложение питейных заведений, остались – рядом с винными лавками появились складные столики, за которыми предлагалась закуска и хозяйка в придачу. Рядом с этим древним промыслом объявился и новый: многочисленные пробочники развернули лотки с откупоривателями соток, двухсоток, чекушек – и товар этот шёл нарасхват, особенно в базарные дни, когда каждая телега, остановившаяся у лавки, превращалась в импровизированный кабачок, и они тянулись во всю длину улицы. Многие «угощались» до того, что сваливались с телег и лежали, пока не появлялся полицейский наряд.

«На Блиновской*, почти у самого пересечения её с Графа Кутайсова**, уличная канава изображает из себя небольшое озеро, в котором по целым дням купается молодая семья утят. Проезжающие через Иркутск любители фотографии оценили прелесть такой картинки и увековечивают её с той же готовностью, что и «жанровые сценки» у винных лавок с трупами пьяных босяков», – констатировали «Иркутские губернские ведомости» 7 августа 1904 года.

Иркутские «картинки» щедро дополнялись уездными; так, 19 августа 1904 года нижнеудинский корреспондент «Иркутских губернских ведомостей» саркастически сообщал: «Казённые винные лавки торгуют у нас хорошо. Их три, и все помещаются в самых людных местах, так что гуляющей публике доводится видеть удивительные сценки, ведь мужик наш привык гулять во всю ширь и мощь».

А с открытием казённой винной лавки на станции Адриановка пьянство среди рабочих и железнодорожных агентов усилилось до такой степени, что в июле 1904 года приходилось даже отменять движение поездов.

Великий почин

«Никакого противодействия развитию уличного пьянства мы, к сожалению, не видим», – почти с отчаянием писали «Иркутские губернские ведомости». С введением винной монополии должны были заработать и попечительства о народной трезвости, но заложенные на них деньги как-то незаметно перетекли в статью военных расходов. И все дискуссии о борьбе с пьянством сосредоточились исключительно на страницах газет. «Забайкальские областные ведомости» предлагали усилить полицию, причём сделать это за счёт акцизного управления. «Иркутские губернские ведомости», напротив, исходили из того, что «выставить полицейский пост у каждой винной лавки положительно невозможно» – и искали другие пути. А в селе Буреть Балаганского уезда крестьянское общество просто «составило приговор винной торговли не производить», и 1 июля 1904 года винная лавка в Бурети не открылась. Правда, один из ссыльных надумал продавать самопал, но местная полиция тотчас узнала и «проявила распорядительность». «Так что, – сообщали «Иркутские губернские ведомости», – местные мужички теперь подумывают об открытии избы-читальни».

Ходатайство о закрытии всех питейных заведений возбудило и крестьянское общество волостного села Петропавловка Киренского уезда. И этот «приговор» также приняли во внимание. В сущности, создан был замечательный прецедент: Иркутская губерния получила реальный шанс подхватить и развить «великий почин», вступить с европейской Россией в серьёзный диалог, показывающий, что и в каторжной Сибири есть граждане. К сожалению, ни власть, ни общество, достаточно разрозненное, не воспользовались этим шансом.

Лучших оставить второразрядными

В эту пору иркутское самоуправление занимала другая, но весьма насущная задача -гласные городской думы искали пути для возвращения «Метрополя» и «России» в заслуженный ими первый разряд. При этом гласные руководствовались элементарным расчётом, ведь всякому ясно, что налоги с второразрядных гостиниц много меньше тех сумм, которыми пополняют казну настоящие отели. А в таком городе, как Иркутск, были, как минимум, три первоклассных гостиничных заведения. С этой мыслью и сели господа гласные за письмо господину губернатору. Оно вышло пространным и, главное, убедительным, наполненным всевозможными аргументами, от «несправедливости обложения одинаковым сбором различных по доходам гостиниц» до предупреждения, что «заведения не ограждены теперь от посещения лиц, которые прежде, при продаже спиртных напитков по вольной цене, не решались войти».

Но губернское управление отмахнулось от гласных, назвав доводы их «недостаточно уважительными» и даже обвинив в «искусственном создании условий к обогащению городской кассы за счёт жителей Иркутска» (?!). То, что постояльцы (иногородние, без исключения, люди) были названы жителями Иркутска, конечно же, оговорка, описка, но многое объясняющая, открывающая истинную причину «июльского переворота» и прямо указывающая на завсегдатаев роскошных гостиничных буфетов. «Оставление лучших гостиниц во 2-м разряде вполне соответствует действительным потребностям посещающей их публики», – заключалось в ответе губернского управления, и с этим, действительно, трудно не согласиться.

Полушка вернулась!

Любопытным следствием введения казённой винной монополии стало и возвращение мелких денег. Казённые цены на спиртное не округлялись, как прежние, коммерческие, и в карманы покупателей посыпалась сдача из полушек и денежек. Впрочем, на сдачу можно было взять и «письмо-перевод – на усиление флота» – стараниями министра финансов такая форма военных пожертвований распространилась и на казённые винные лавки.

Всего более возвращение мелких денег раздосадовало профессиональных нищих. Вечерами, возвращаясь в ночлежный дом, они долго ворчали, что «там, где прежде бросали копейками, нынче только полушки дают, а с полушек, известное дело, за цельный день и на одну бутылочку не настреляешь!».

Автор благодарит за предоставленный материал сотрудников отделов историко-культурного наследия, краеведческой литературы и библиографии областной библиотеки имени Молчанова-Сибирского.

_________________________________

* Чехова

** Дзержинского