Она
возит воду и воеводу

Геннадий
ПРУЦКОВ,
"Восточно-Сибирская правда"

— Ну, это уж
кому что судьбой определено, кто-то
поле любит, другой — технику,
третьим лошадей подавай, а есть
такие, что их хлебом не корми, дай
попеть, — говорил как-то начальник
Баяндаевского
райсельхозуправления Орел Ильич
Аракшинов. — Возьмите Юрия Онхонова
из СПК "Хадайский". Работает
табунщиком. Только благодаря ему
кони там сохранились. Онхонову конь
что брат родной. Это же фанат. Не
случайно у него самого на подворье
двенадцать лошадей стоят.

"Хадайский",
как и его соседи, переживает сейчас
нелучшие времена. Урожаи невысокие,
зерна много не получает, экономить
надо. На ком обычно пытаются
отыграться? На конюшне. Она, мол,
сама себя прокормит. Говорят, когда
все обрезают, Онхонов бегает,
уговаривает, упрашивает.
Посмотреть со стороны — чуть ли не
плачет. Конь для него — все.

— Человек он
интересный, увлеченный, —
вспоминает бывший директор
Хадайского совхоза Леонид
Яковлевич Борходоев. — Живности
дома всякой хватает, забот с ней не
оберешься. Так мало ему всего этого
— он еще медведя себе завел. Как-то
на охоте попался ему медвежонок,
притащил домой. Года через
полтора-два такой вымахал… На
забор начал лазить, на крышу сарая
заберется и лежит. Юрий Алексеевич
потом и сам не знал, как от него
избавиться. Но главное для него —
лошади.

Да, в каждом
деле должны быть не просто знающие,
умелые люди, но увлеченные,
влюбленные в него. Помню, как в 85-м
начинал директорствовать в совхозе
"Ользоновский" молодой
энергичный Алексей Лазаревич
Алексеев. Хозяйство не было совсем
уж отстающим, но и не блистало
успехами. Новый директор взялся
наводить порядок, подтягивать
дисциплину, внедрять экономические
методы хозяйствования, применять
самые современные для того периода
технологии. И вскоре предприятие
вырвалось в число лучших. Но что
интересно, уже на второй год
Алексеев отправляет своих гонцов
за лучшими жеребцами, кобылами. Они
едут в Ростов-на-Дону, в Закарпатье,
на Московский ипподром. И
возращаются с орловскими
рысистыми, русскими рысистыми,
верховыми. Шестьдесят племенных
лошадей за тот короткий срок
завели.

— А зачем они
вообще-то нужны были вам? — задаю во
время недавней беседы вопрос.

— Людей надо
было чем-то занять: проблема
трудоустройства и тогда стояла.
Внимание их отвлечь от дурного. Да и
на состязаниях хотелось как
следует выступать. Хозяйство
участвовало в соревнованиях
районных, окружных, областных. И
неплохо выступали. Главным
соперником был Нукутский район. А
потом знаете, мы — буряты, и жить без
лошади, хорошей лошади, как-то не
привыкли.

В этом
последнем и кроется, может быть,
высказанное сокровенное. Не так уж
велик круг домашних животных. Для
сельского человека они часть его
дома, быта. Он не ударит ногой
свинюшку, не огреет палкой
коровенку, а лошадь… Она же
труженица, кормилица и вообще
умница. Глянешь на иную — красавица.
Даром что ли гении пера посвящали
им лучшие творения? А
непревзойденные по своему
изяществу, мастерству скульптуры?
Картины? Нет, нам, сегодняшним, не
понять, почему еще сто лет назад
разыгрывались такие драмы, почему
наиболее пылкие представители
дворянства или купечества теряли
не только головы, но и целые имения,
огромные состояния. И все из-за них,
племенного жеребца или кобылы
отменных статей.

Увы,
технический прогресс,
экономические преобразования,
особенно те, что были направлены на
подлинное повышение
благосостояния, все дальше и дальше
разводили и разводят нас с
естественным, с природой, с живым
миром.

Не знаю,
имела ли Иркутская губерния в 1916
году хоть один трактор, но лошадей
здесь было великое множество, 366,1
тыс. голов. Спустя 70 с лишним лет,
точнее в 1990 году, на полях работало
примерно 15 тыс. тракторов; хлеба
убирались почти шестью тысячами
комбайнов. Поэтому все дальше и
дальше уходили в небытие кони. На
тот год численность их упала до 46,4
тыс. Прошло еще десять лет. Парк
машин до предела износился. Новых в
нем единицы. Неподъемны цены,
чрезвычайно дорого горючее.
Казалось бы, в этих условиях садись
на коня и… Вот именно, казалось. В
сельхозпредприятиях Приангарья за
это время поголовье лошадей
сократилось втрое. Они оказались
наиболее удачной разменной монетой
за все долги крестьянские, за все
грехи реформаторские.

Здесь,
кстати, невольно приходят на память
слова косноязычного экс-премьера
Черномырдина, который не столь
давно признавался в том, что мы
сейчас строим не социализм и не
капитализм. Что именно, он не
уточнил. Сам, наверное, не знал. Но
справедливость его слов трудно
опровергнуть. Если в ХIХ веке
строили капитализм, то это
чувствовалось на развитии
экономики. Например, за 20 лет, т.е. с
1887 года по 1917-й, поголовье лошадей в
Сибири выросло на 38 процентов.
Вместе с этим поголовье крупного
рогатого скота за тот же период
возросло на 71 процент.

Впрочем,
развитие капиталистической
экономики не носило какой-то
прямолинейный характер. Например, в
1900 году Иркутская область имела 260,9
тыс. лошадей, а в 1913-м численность их
упала более чем на десять тысяч.
Очевидно, связано это было с
появлением на нашей земле
Транссибирской магистрали. Ведь,
согласно сообщениям местной прессы
тех времен, иркутский мужичок в то
время "кнутиком пробавлялся",
т.е. занимался извозом. На следующий
год — снова падение поголовья.
Лошадей оставалось 227,8 тысячи.
Очевидно, повлияло то, что, в
отличие от западной России, год для
иркутян оказался крайне
неблагоприятным для ведения
сельского хозяйства. А уже дальше, в
разгар первой мировой войны,
лошадиные табуны стремительно
растут. Скорее всего связано это
было с растущими запросами армии и
промышленным развитием самой
губернии. Старики рассказывают, что
немало косяков содержалось в
Балаганских степях. Богачи держали
целые табуны. При пересчете, когда
двух-трех не хватало, хозяева
добродушно заявляли: "Волкам
тоже надо чем-то питаться."
Словом, в те далекие годы лошадка
славно поработала на капитализм.

Началась
новая эпоха. Две войны, первая
мировая и гражданская, разрушение
культурных помещичьих и крепких
кулацких хозяйств не могли пройти
бесследно. Тем не менее уже с 1923
года наблюдаются тенденции к
восстановлению. В 1926 году поголовье
лошадей в азиатской России, куда
входила не только Сибирь, но и
северные области нынешнего
Казахстана, уже превзошло уровень
1901-1905 годов. Далее создаются первые
колхозы, строятся совхозы, а вместе
с этим на село начинают поступать
трактора. И вот что мы видим по
стране. В 1916 году Россия имела 35,1
миллиона лошадей, в 1929-м — 34
миллиона (показатель очень хороший
для государства, пережившего такие
катаклизмы). Но уже в 30-м году их
остается 30,2 миллиона, в 31-м — 26,2
миллиона голов. Дальнейшее
стремительное снижение поголовья
связано с форсированием темпов
обобществления сельских хозяев, с
перегибами и ожесточением
классовой борьбы на селе. Но как бы
там ни было в дальнейшем, а на смену
коню шли трактора и комбайны.
Начинали давать свою продукцию
Сталинградский тракторный завод,
Харьковский. И вот мы пришли к
сплошной механизации сельского
хозяйства, точнее растениеводства.
Почему и получила отставку лошадка.

Но сегодня
уже на обе ноги хромает
"стальной" конь и почти на
грани исчезновения живой,
натуральный. Так какой же мы строй
строим, если государство не делает
ставки ни на одного коня, ни на
другого? И чем все это кончится?

Во всяком
случае в Баяндаевском районе
только в минувшем году
сельхозпредприятия лишились 60
лошадей. А что вы хотите, если он
работает в самых сложных
природно-климатических условиях?
Три года его терзает засуха, мучает
саранча. Прошлым летом появилась
надежда на урожай, но желанные
дожди, пришедшие из Монголии,
принесли с собой жуткую заразу —
бурую ржавчину. Поэтому стоит ли
удивляться, что нет уже знаменитой
Ользоновской конеферы. И это тем
более обидно, что баяндаевский конь
давно уже не с ладони кормится.
Зимой, например, выйдет в поле, в
степь широкую и копытит себе корм,
про лето я уж не говорю.

Но
прирастает потихонечку поголовье в
частном секторе. У фермеров конь
тоже в почете. Да и как ему не быть в
почете, если он "и воду возит, и
воеводу". А какая это радость для
ребятишек! И, простите за прозу, что
за чудо мясо, именуемое кониной.
Конь ведь самое чистоплотное
животное. Падалью да дрянью не
питается. И поскольку тенденция к
сокращению лошадей наблюдается в
целом по стране, то трудно
удержаться от одного пожелания.
Может быть, хоть в год Черной лошади
обратит внимание родное
правительство на нее? Задумается о
судьбе села, крестьян, тех самых,
что так холят, лелеют и берегут
лошадку в личном подворье? Уж
больно много у нас связано с ней. А
уж если живая лошадка
правительству не по душе, то хотя бы
судьбой стального коня
озаботилось. Остальное селяне сами
до ума доведут.