Родная
русская душа

7 января у почитателей
таланта Виктора Астафьева день
поминовения — сороковины. Помянем и
мы, дорогие читатели, великого
писателя-сибиряка.

Русская,
правдивая, горячая душа звучала и
дышала в нем.

И.С. Тургенев,
"Певцы".

"Монолог о
времени и о себе" — под такой
рубрикой в 1984 году "Литературная
газета" опубликовала статью
Виктора Астафьева. В канун своего
шестидесятилетия он бодрился:
"Приученный войной без особого
страха относиться к тому, что
литературно зовется концом пути, я
почти спокойно вступаю в
завершающий период жизни".

К тому
времени он уже перебрался из
Вологды в родные красноярские
места, в милую сердцу Овсянку.
Виктор Петрович не скрывал своей
радости: "Высадившись на
"обетованный берег", о чем
давно мечтал, я обрел на склоне лет
какое-то хотя бы в житейском смысле
успокоение".

Уже
признанный всенародно, писатель и
вообразить тогда не мог, до чего же
неспокойным окажется этот
последний отрезок жизненного
пути…

Помнится,
кто-то из биографов написал слова о
"великой жизни" А.П. Чехова.
Сказать без преувеличения, Виктор
Астафьев тоже прожил великую жизнь.
Ни у кого из российских писателей
нашего времени не было такой
жестокой и страшной судьбы.
Впрочем, сам писатель при жизни
активно старался отмести от себя
образ "страдальца", созданный
ему жалостливыми критиками. Но
все-таки нынешним молодым
читателям хорошо был знать
астафьевскую биографию хотя бы в
самом кратком изложении.

Рожденный в
1924-м — год смерти Ленина — он еще в
детстве потерял мать, утонувшую по
весне в Енисее.

Семью не
обошли стороной сталинские
репрессии — раскулачили и выслали в
Заполярье его деда.

Там же, в
далекой северной Игарке, оказался и
малолетний Витя, бродяжил
беспризорником, пока не определили
в детский дом-интернат, и уже тогда,
в отрочестве, хлебнул лиха…

Потом
семнадцатилетним подростком
вернулся в Красноярск, учился в
железнодорожной школе ФЗО —
фабрично-заводского обучения,
перебивался с хлеба на воду, успел
поработать составителем поездов.

Но вскоре
грянула Великая Отечественная, и в
восемнадцать лет Виктор ушел на
фронт, воевал солдатом-окопником,
видел много смертей, сам был
несколько раз ранен, контужен, едва
не лишился зрения.

Потом
началась мирная, уже семейная,
жизнь; вместе с женой Марией, чья
юность тоже пересеклась с войной,
приехали в ее родной городок
Чусовой. Начинали с нуля, гол, как
сокол, без образования, без
специальности. Там, на Урале,
инвалид войны Астафьев познал
тяжкий труд разнорабочего на
заводе. И снова унизительная для
"победителей" бедность, нужда,
голодуха пополам с холодухой. И вот
трагическое следствие: в
малолетнем возрасте умирает их
младшая дочь; чувство вины — на всю
жизнь.

Позднее,
когда уже переехали в Вологду и
жили в нормальных условиях,
скоропостижно скончалась вторая
дочь, оставившая двух детей, забота
о которых легла на плечи бабушки и
дедушки.

Первая книга
рассказов Виктора Астафьева вышла
в Перми в год смерти Сталина — в
1953-м. Но прежде чем постучалась к
нему писательская слава и стали
приходить приличные гонорары,
прозаику предстояло еще
перелопатить, перекидать в горнило
творчества горы и горы собственных
рукописей…

Кто-то может
заметить: такой была типичная
судьба человека у того поколения
россиян, так жил в России почти весь
народ на протяжении почти всего
двадцатого столетия. Другой
захочет уточнить: это не жизнь, а
способ выживания, борьба за
существование. А сказать коротко:
не приведи господь никакому
другому народу пережить все то, что
испытали на себе русские.

Если
писателю-классику для обретения
вечности суждено пройти свой
крестный путь, то Виктор Астафьев
прошел его, как говорится, целиком и
полностью. Под конец жизни на его
долю выпало такое, чего и врагу не
пожелаешь. Предательство учеников
и сподвижников, изощренная травля
современных фарисеев-политиканов,
оплевывание впавших в маразм
"коммуняк" — было, все так и
было. Но, превозмогая муки смертные,
как подобает христианину, он
молился и за то, чтобы на страшном
суде прощены были все его хулители
и гонители: "Господи, прости
неразумных, им не дано над злобой
своей подняться".

И как
страстное заклинание твердил слова
друга-поэта Николая Рубцова:

До конца,

До тихого
креста

Пусть душа

Останется
чиста!

На радость
всем любителям поэзии Виктор
Петрович за два года до кончины
успел написать воспоминания об
этом удивительном русском лирике —
в них и сочная "живопись
словом", и мудрая улыбка
всепрощения, и трагидийная горечь о
"погибших строках", о
непоправимо утраченном.

Астафьев
всем нам завещал: "Учитесь,
соотечественники, у поэта Рубцова
не проклинать жизнь, а
облагораживать ее уже за то, что она
вам подарена свыше, и живете вы на
прекрасной русской земле, среди
хорошо богом задуманных людей…"

Есть
пронзительные рубцовские стихи,
достойные того, чтобы вечно
светиться на астафьевском
надгробном камне:

С каждой
избою и тучею,

С громом,
готовым упасть,

Чувствую
самую жгучую,

Самую
смертную связь.

Согласно
верованиям предков, на 40-й день
после смерти душа человека
отлетает от тела — туда,
высоко-высоко, в царствие небесное.
Только почему-то не верится, чтобы
он, "сопричастный всему
живому", мог навсегда оторваться
от земли и вознестись в заоблачные
выси, где нет ни родимых чалдонов,
ни любимой тайги, чьим истовым
прихожанином оставался он до самых
седин. Скорее всего, душа сибиряка
нашла свой последний приют
где-нибудь у незамерзающего
говорливого ключика, что
выбивается из-под угрюмого
енисейского утеса, весело
помаргивая темно-синим оком, и
легкий туманец над источником чуть
колышется серебристо-седым
чубчиком.

Там никто не
пройдет мимо, чтоб не наклониться,
не утолить жажду первородной,
живительной, ключевой водицей.

Владимир
ЖЕМЧУЖНИКОВ