Не надо
стыдиться своей истории

Бэлла БЕЛЯКОВА,
"Восточно-Сибирская правда"

При
советской власти верить в Бога было
как-то не принято. Неприлично то
есть.

Конечно,
старушкам, вроде как и не
возбранялось, но отроки и
отроковицы в полупустых церквях на
заутренях были редкостью
необычайной. И то сказать — ношение
пионерского галстука и
христианского крестика как-то
плохо увязывалось на одной детской
шейке.

Вот эти-то
полупустые церкви 70-х годов, куда
нас, тайком от родителей —
воинствующих атеистов, возили наши
бабушки, почему-то вспомнились мне,
когда я вышла с детьми 7 ноября
"посмотреть на демонстрацию".

Демонстранты
в Ангарске исторически собираются
у кинотеатра "Победа", что
шагах в шестистах от центральной
площади с памятником Ленину.

На этот раз
их, к 10 утра, подтянулось всего
несколько десятков. Это было
щемящее душу зрелище — флагов,
принесенных на демонстрацию,
оказалось явно больше, чем людей,
желающих их нести. Одеты они были
бедненько, но, в честь праздника,
все было приведено в приличный вид.
И так трогательны были эти
беленькие, свежевыстиранные, хоть и
порядком обтрепанные, воротнички у
мужчин и тщательно вычищенные
старые изношенные обутки у женщин…

Перед
последней дорожкой, разделяющей
нас с демонстрантами, мои детки
внезапно притормозили — им не
захотелось сливаться с этой
публикой — вероятно, где-то
подсознательно они заранее
испытывали чувство неловкости от
такого приобщения, которое, если
перевести его на язык слов, могло бы
звучать примерно так: "Вдруг
кто-то из знакомых увидит и
подумает, что я с ними заодно".

Потому что
именно такие чувства испытывали мы
в своем октябрьско-пионерском
детстве, когда бабушки
(полунасильно, надо сказать) возили
нас, приобщая к христианским
ценностям, в церковь.

Итак,
поскольку подходить ближе ребята
мягко, но настойчиво
воспротивились, пришлось завернуть
и пройтись с ними по центральной
улице в направлении предстоящего
движения колонны.

Я, как могла,
пыталась объяснить им, что эта —
наша история и не надо ее
стесняться, а как раз наоборот, они
должны впитывать эту атмосферу и
запоминать эти лица, настроения,
ситуации, чтобы потом, через призму
лет и пережитых впечатлений,
рассказывать уже своим детям о
реалиях политической обстановки в
стране в самом начале века.

Впрочем,
поводом развернуться обратно,
явилась не моя душеспасительная
беседа о пользе личных
исторических впечатлений, а
стремительно приближающаяся
навстречу одинокая фигура главного
коммуниста Иркутской области.

Левченко,
надо отдать ему должное, не
пропустил, пожалуй, ни одной
демонстрации в Ангарске за
последние годы. Хотя злые языки
утверждают, что из-за того, что ему
надо успеть захватить и Ангарское и
Иркутское мероприятия,
демонстрации в Ангарске начинаются
на час раньше, когда еще так — б-р-р —
холодно, а потому и малолюдно.

Мы,
обменявшись с ним праздничными
приветствиями, не могли отказать
себе в удовольствии проводить его к
демонстрантам, в качестве
"намека на сопровождение".

Наше, то есть
его появление послужило
"сигналом к выступлению" и
немногочисленная (впрочем,
обрастающая с каждым шагом с боков)
колонна двинулась к площади Ленина.

И пока
колонна совершала свой путь, и пока
с трибуны говорилось то, что должно
было быть сообразно случаю сказано,
меня интересовал только один
вопрос — боятся ли еще наши власти
коммунистической реставрации, или
уже нет.

Выяснилось,
что пока — боятся. Потому, как не
решились сделать в этот день
нормальный человеческий праздник с
нормальным человеческим народным
гулянием. Как, скажем, позволили
себе организовать праздник Урожая
на той же площади. Сделать это при
желании было несложно, да видимо,
кой-кому показалось
преждевременным ассоциировать у
народа этот день с какими-то
приятными впечатлениями.

Когда наше
государство, от себя отлучившее
церковь, перестало ее бояться? Не
тогда, когда храмы порушили и
разграбили, нет. Когда целое
поколение было воспитано в неверии,
с устойчивым запасом атеистической
прочности в душе.

И сейчас уже
подросла молодежь, которая дружно,
всем поколением
снисходительно-иронично
воспринимает коммунистические
идеалы приверженных советской
власти стариков, как мы в свое время
скучающе-небрежно отмахивались от
веками отшлифованных христианских
добродетелей и обрядов, к которым
пытались приобщить нас наши
бабушки.

Теперь, когда
посещать храм Божий стало не
столько можно, сколько модно, мне
почему-то (прости Господи) стало
неприятно и вовсе туда заходить.
Противно все — и женщины с
непокрытыми головами, и
крестящиеся не с того плеча
"прихожане",
праздношатающиеся во время
литургии, и демонстративные, на
публику, жирные пожертвования
толстосумов для замаливания всяких
их грязных делишек.

А поражает
меня вот что. Жила себе страна,
христианнейшая из всех стран, и
вдруг в ней происходит
изничтожение религии под корень. И
силы противостоять этому не
находится. И подавляющее
большинство населения
"сознательно" становится
убежденными атеистами. Потом,
сверху, атеизм отменяется, и вся
страна с тем же рвением начинает
снова верить в бога. Ну, не вся, но
ведь верит, верит, как миленькая!

Так вот, если
вся страна не так давно в едином
порыве дружно строила коммунизм,
может, и коммунистические идеи, как
вера Христова, будучи разрешенными
сверху, в одночасье вновь завладеют
сознанием масс?

Ибо имеют они
такую же гипнотическую
привлекательность. И так же успели
отпечататься в одном укромном
местечке, именуемом генной памятью.
А информация оттуда имеет свойство
всплывать с непредсказуемостью
землетрясений и лесных пожаров. А
потому не имеет ли смысл
остановиться с изничтожением под
корень коммунистических идеалов?

Впрочем,
давно замечено, что в
коммунистической идеологии и
христианском мировоззрении так
много общих ценностей. Великая это
сила — общие ценности.

У России с
Америкой недавно образовалась одна
маленькая общая ценность в виде
борьбы с терроризмом.

Во время
губернаторских выборов, опять же у
кандидата Левченко с кандидатом
Межевичем какие-то общие ценности,
как это ни странно, отыскались.

И знаете,
есть такое предчувствие, что
пацаны, которые там, наверху, пишут
нам на все случаи жизни ценники,
скоро-скоро поймут, что есть 7
января, и это — Рождество Христово,
а есть 7 ноября, и это — день Великой
Октябрьской социалистической
революции — именно так, и нечего
бояться всех этих вещей, нечего их
стыдиться и замалчивать.

И когда мы
дружно, всей страной, будем
встречать Рождество Христово в
Божьем храме, а день Великой
Октябрьской социалистической
революции у памятника Ленину,
поняв, наконец, что ни стыдиться, ни
бояться нам действительно нечего —
тогда-то и наступит вожделенное
перемирие и согласие. Не в качестве
праздника. А в качестве состояния
исстрадавшейся души.