Тяжелое
золото генеральских погон

Людмила
БЕГАГОИНА,
"Восточно-Сибирская правда"

Вряд ли
найдется такой человек, который бы
с детства мечтал стать тюремщиком.
Сыщиком — другое дело: рискуя
собственной жизнью, ловить
бандитов и упекать их за решетку
куда как романтично. Возиться же с
отморозками за колючей проволокой,
"ставить их на путь
исправления" — дело, мягко
говоря, неблагодарное. Тюремщики,
как известно, никогда не бывают в
почете.

Нынешний шеф
тюремного ведомства, начальник
главного управления исполнения
наказаний по Иркутской области
генерал-лейтенант Борис Гроник,
само собой, тоже о мрачных
казематах не мечтал. На трудный
участок работы его направила
партия.

Вообще свою
трудовую деятельность он начинал в
те годы, когда к зову сердца
прислушиваться было вовсе не
обязательно: за тебя решали, где ты
нужнее. Так из детского дома в
голодной Молдавии мальчишку
направили в Казахстан, где
фэзэушнику с правами механизатора
широкого профиля предстояло
поднимать целину. А он вместо этого
без гроша в кармане, без паспорта,
не умея говорить по-русски,
оказался в далекой Сибири: под
Иркутском, на Байкале, жил его
старший брат.

15-летнего
подростка, ночевавшего на крыльце
отдела кадров локомотивного депо,
пожалели: невзирая на детский
возраст и отсутствие документов,
взяли на работу, дали общежитие. Все
тайком, чтобы не узнало начальство.
Но прошло несколько лет, и о нем
знала уже вся дорога. И не только
дорога: ЦК ВЛКСМ вручил Борису
Гронику, секретарю бюро комсомола
Иркутского локомотивного депо,
почетную грамоту за организацию
массового молодежного движения. Он
впервые создал комсомольские
экипажи и развернул соревнование
между ними в стране.

Вот тогда-то,
можно сказать с постамента славы,
комсомольского вожака и направили
— в добровольно-принудительном
порядке — туда, где он был нужнее:
воспитывать не благополучных
молодых машинистов, а видавших виды
преступников.

Как-то я
напросилась поработать тюремным
надзирателем — хотелось самой
побывать в шкуре "палача" и
написать экзотический репортаж.
Гроник, не моргнув, подписал приказ:
"на три смены без оплаты". Я
едва отстояла одну: шок от
увиденного буквально свалил с ног —
из тюрьмы меня почти что выносили.
Начальник остался этим доволен:
"Будешь знать, как называть нас
палачами". Позднее он
рассказывал о своей первой
экскурсии в СИЗО-1, где побывал
перед тем, как дать согласие на
работу в органах.

— Нам
показали несовершеннолетних
арестантов. Вывели из камеры совсем
еще ребятишек, бледных, плохо
одетых, в ботинках без шнурков… Я
после этого две ночи не спал. Это
было настоящее потрясение. Раньше
ведь о преступниках только в
книжках читал, реальные же злодеи
на книжных героев совсем не
походили.

Так
начиналась жизнь в
"казематах". В шестую колонию,
что на Синюшке в Иркутске, Гроник
пришел начальником отряда в
октябре 1972 года после Барнаульской
спецшколы для сотрудников
исправительных колоний. Кстати,
проучился всего полгода вместо
двух с половиной лет, сдав экзамены
экстерном. И начал службу длиною в 30
лет.

Что
называется, легких путей не искал.
Начальник отряда — низшая
должность в лагерной системе. С
заключенными — а их в отряде 250
человек — от подъема до отбоя. И
шестерка, и сменившая ее 19-я колонии
— строгого режима, "на путь
исправления" приходилось
ставить убийц и рецидивистов.
Бывало всякое. Дважды его
захватывали в заложники. Раз
удалось освободиться, выпрыгнув в
окно. В другой раз схватил
сварочный баллон, чиркнул спичку и
сказал: "Подходи, кто смелый!
Взлетим вместе!" Смелых не
оказалось…

На вид он
как-то простоват и добродушен, даже
теперь, даже в генеральской форме
со всеми внушительными
причиндалами. Но при этом одного
взгляда достаточно, чтобы не
сомневаться: этот сказал — сделает,
ни перед кем не согнется, не струсит
и не сломается. Решительность — и в
его крепкой фигуре (боксом
занимался еще в железнодорожниках),
и в добродушном, казалось бы,
выражении лица, дружеских
интонациях, которые в минуты, когда
надо принимать решения,
моментально становятся властными.

Когда
приходилось писать репортажи из
мест лишения свободы, всегда
интересовалась, как окрестили
осужденные своих воспитателей.
Обычно погоняло, то есть кличка,
бывает очень меткой, точно дает
характеристику. Об этом знают и
сами "бойцы невидимого
фронта". Как-то начальник
колонии, на которого в редакцию
поступила жалоба, не без гордости
заявил, что братки называют его
майором Вихрем, а кляузу в газету
сочинил офицер по кличке Уксус —
мол, какая ему вера после этого. И
действительно, Уксус оказался
неправ. В это трудно поверить, но
Гроник, который прожил бок о бок с
преступниками многие годы, вообще
не имеет погоняла. Наверное, он в
этой системе единственный
умудрился избежать такой
сомнительной "чести".

Но сам факт
говорит о многом: чтобы
спецконтингент до такой степени
уважал и считался — это надо суметь
заслужить. В колониях строгого
режима далеко не все — простые урки.
Попадаются личности, которые
становятся героями романов,
получают всеобщую, даже
международную, известность. С
такими считаются по обе стороны
колючей проволоки. Взять хотя бы
воров в законе Япончика и Бойца
(первый сейчас в американской
тюрьме, второй убит в криминальной
войне). Они оба сидели в 19-й колонии
у Гроника. И я, конечно,
расспрашивала о них Бориса
Леонтьевича. Его мнение об этих
королях преступного мира отлично
от всего, что я слышала от других
законников. Ведь не только адвокат
Марк Крутер в романе "Я защищаю
Япончика" отзывается о своем
клиенте с придыханием, как о герое
нашего времени, человеке чести и
жертве коммунистического режима,
которому якобы не нашлось места в
далекой от справедливости
действительности. Но, что
удивительно, и старые опера из
угрозыска и управления по борьбе с
организованной преступностью
говорят о "честных ворах" с
уважением и романтической
приподнятостью.

Но только не
генерал Гроник. Для него это
никакие не авторитеты. В 19-й Япончик
вместо того, чтобы стать смотрящим,
как и положено вору такого ранга (то
есть негласно управлять зоной), за
отказ от работы и прочие
"подвиги" без конца водворялся
в ШИЗО и ПКТ (помещение камерного
типа), а в конце концов как
нарушитель режима был отправлен на
"крытую" — в Тулунскую тюрьму.
Заместителя начальника колонии по
режиму Гроника запугать Япончику
так и не удалось. Хотя сильно
старался. Как-то Борису Леонтьевичу
передали ксиву: "Начальник,
береги свою дочь, ее решили
изнасиловать и убить. Твоя квартира
под наблюдением". Оперативным
путем узнал, что Япончик
действительно готовит такое
покушение. Угрозу воспринял
всерьез — исходила она от
серьезного человека. Но паниковать
не стал. Попытался было охранять
Иринку, какое-то время провожал и
встречал ее из школы, имея пистолет
под рукой. А потом понял, что это не
выход: или дочку караулить — или
службу нести. Ничего так и не
придумав, он просто
"поговорил" с Япончиком в
камере один на один, по-мужски.
Больше ему уже не угрожали…

Кстати, чтобы
быть объективной: к Япончику Гроник
относится, действительно,
неоднозначно, признавая в нем черты
личности, достойные некоторого
уважения. Тот, например, явился в
зону с двумя сумками, набитыми
книгами по философии, религии,
психологии. "Это вам не то что
Боец, который обворовал в СИЗО
арестантов и приволок в колонию два
чемодана дорогих шмоток", —
добавляет генерал с презрением.

Как известно,
Япончик очень ценил спасшего его от
смерти и преданного ему Бойца, хотя
тот и был наркоманом и бакланом (то
есть хулиганом, который сам
участвовал в драках). Он и короновал
его в Тулунской тюрьме, сделав
вором в законе. С Бойцом в зоне
считались и те, кто должен был его
"перевоспитывать". Ему,
например, шикарно справили свадьбу
в Тулунской тюрьме (разумеется, не в
камере), стол ломился от яств,
присутствовали гости. Зато в 19-й, у
Гроника, куда Боец прибыл после
"крытой", у вора вышел облом.
Хотя охрану внутренних войск,
которая в те времена не подчинялась
лагерному начальству, ему удалось
купить. Как-то Гроник нагрянул
ночью с неожиданной проверкой, а
"короля" как раз привезли из
ресторана, где он славно покутил.
Его почетный эскорт в военных
мундирах показал тут, что значит
преданная служба: вора с почестями
препроводили в камеру, а начальника
связали и спустили на него собак.
Гроника они этим нисколечко не
запугали, а себе сделали хуже.
Добились, что не только Боец
простился со свободой, но и его
вассалы в армейских погонах.

По
прошествии многих лет, когда Гроник
был уже генералом и начальником
лагерного управления, боец
попытался взять реванш: теперь он
явился к Борису Леонтьевичу с
неожиданной инспекцией. Усевшись
напротив генерала, важно заявил:
"Я инспектирую зону и окажу вам
всяческую помощь". В таком
удовольствии ему, разумеется, было
отказано — зона осталась
"красной", выражаясь языком
блатных, то есть ворам порулить не
удалось.

В лагерной
системе страны таких хозяйств,
какое досталось Гронику, пожалуй,
больше не сыскать. В России всего 12
главных управлений исполнения
наказаний, где спецконтингент
достигает 20 тысяч человек. 9 лет
назад, став начальником управления,
Гроник принял 32 тысячи
арестованных и осужденных. С тех
пор их число практически не
меняется, чуть уменьшаясь разве что
после очередной амнистии.

Сказать, что
управлять таким хозяйством сложно,
— ничего не сказать. Это все равно,
что сидеть на пороховой бочке.
Каждую минуту надо быть готовым ко
всему. Изобретательность и
жестокость лагерного народа не
знает границ. Для тех, кому терять
нечего, хороши любые средства
вернуть потерянную свободу. Ради
нее они готовы в буквальном смысле
рыть землю — два года назад в
Ангарской колонии строгого режима
умудрились сделать подкоп аж в 58
метров. Нынче сбежавшие из
Тулунской тюрьмы оставили после
себя кровавый след: убили
сотрудника. Я пришла к Гронику
уточнить кое-что для этого
материала — он извинился,
сославшись на ЧП. На вид был слегка
уставшим, но собранным, хотя не спал
уже несколько суток. И сильно
расстроенным: "Беглецов-то
поймаем, а парня не вернуть".

Отвечает за
все происшествия в зоне он не
только перед начальством, рискует
не только погонами или креслом,
чаще — головой, собственной жизнью.
Не хотелось бы громких слов, но
иногда без них не обойтись: ради
спасения любого из своих солдат
генерал готов сам пойти под пулю.
Этому есть многочисленные примеры.
Взять хотя бы случай в 1998 году,
когда в Вихоревской больнице для
заключенных пациенты взяли
заложниками медсестру и врача.
Тогда начальник ГУИН Гроник и
прокурор области Мерзляков
потребовали отпустить женщин,
заменив их собой. Двумя годами
раньше Борис Леонтьевич провел
блестящую операцию по усмирению
убийц, вырвавшихся из камеры в
СИЗО-1. Он взял их, можно сказать,
голыми руками, даже без всякого
спецназа, которого в городе на ту
беду не оказалось, на подмогу
удалось вызвать лишь экипаж службы
02. Начальник управления приехал в
СИЗО по вызову дежурного — и через 20
минут восемь крутых братков лежали
уже на полу камеры без штанов. Тогда
служба исполнения наказаний
находилась в системе МВД.
Примчавшегося в два часа ночи
исполняющего обязанности
начальника областного УВД
полковника Александра Глушкова при
виде лежащих в камере вповалку
голых тел чуть не хватил удар: он
подумал, что его друг Борис
перестарался, сгоряча всех порешив.

Меня всегда
удивляло, как это Гроника, столько
лет прожившего рядом с матерыми
убийцами и столько от них
натерпевшегося за годы службы, не
берет профессиональная болезнь —
неминуемая вроде бы в его положении
деформация личности. У многих
служивых она бросается в глаза.
Как-то еще при его предшественнике
заключенные СИЗО-1 в знак протеста
против тяжелых условий содержания
объявили голодовку и потребовали
встречи с прокурором и журналистом.
Мы с Юрием Чайкой, нынешним
министером юстиции, а тогда
областным прокурором, обходили
камеры и выслушивали жалобы. И
каждый раз, когда узники,
протиснувшись к решетке двери,
совали нам под нос кто горсть
клопов, кто клок выпадающих из
головы волос, кто изъязвленные,
гниющие лодыжки, сопровождавший
нас офицер из режимников, не умея
себя сдержать, хватался за пистолет
на поясе и тут же отдергивал руку.
Причем каждая из этих сцен
сопровождалась злобным шипением.

А вот за
Борисом Леонтьевичем никогда не
приходилось замечать ничего
подобного. О несовершеннолетних
преступниках он вообще говорит с
жалостью. Иначе как "дети"
никогда их не называет. Хотя знает
лучше других, что это за детки в
клетке. Однажды рассказывал с
юмором, как вез из командировки
двух кроликов-великанов, как
измучился в самолете, держа их всю
дорогу на коленях и переживая,
хватает ли зверькам кислорода в
коробке. "Дети ведь любят
животных, — оправдывал он свои
дорожные страдания. — Им
обязательно надо за кем-то
ухаживать, так они становятся
добрее". Я подумала, он для
любимой внучки так старался. А
оказалось, для воров и мокрушников
из Ангарской воспитательной
колонии.

— Прочитал
как-то, что в Армении в детской
колонии завели зверюшек, и
ребятишки с удовольствием стали за
ними ухаживать. Вот и у меня такая
мысль появилась. Сначала привез в
Ангарск кроликов-акселератов из
Перми. Редкая порода, красавцы. А
теперь там целое хозяйство: коровы,
гуси, утки.

— Дети есть
дети, — приговаривает генерал,
рассказывая, как установил в
колонии автомат для газировки. —
Его нам председатель Октябрьского
суда Николай Кулик подарил. Мы и сок
уже закупили. Детям такая радость.

А генералу,
думаю я, еще больше. "Нынче 15
компьютеров губернатор подарил
воспитанникам колонии. Они не
должны отставать от своих
сверстников на свободе.
Стоматологическое оборудование
вот установили германское — в
области нигде больше такого нет,
только у наших детей.

Примерно
такая же обеспокоенность в голосе,
когда речь заходит о больных.
Сейчас только ВИЧ-инфицированных в
зоне 1600 человек. Для наркоманов
пришлось открыть
специализированную колонию — в
Плишкино.

Ну то, что
несовершеннолетние и больные
преступники у сильного человека
при власти вызывают жалость,
заслуживают по его мнению
снисхождения, — это понятно. А
остальные? Просто справедливости,
человеческого обращения. "Что
изменилось после перестройки?" —
спросила я как-то.

— Ослабление
режима, — сказал так, словно для
него самого ослабили какие-то узы. И
переспрашивать не пришлось, как он
к этому относится. — Разве ж это
справедливо, если за одно нарушение
человека свидания с родными лишали,
которого он целый год ждал. А ШИЗО?
Из него же инвалидами выходили.
Представляете, там раньше
заключенных кормили через день —
такой был порядок.

Послушать,
прямо отец родной для заключенных.
Отец не отец, но до сих пор генерал
получает письма от тех, кто был
когда-то в его отрядах. К каждому
празднику всегда в ящике несколько
открыток от бывших заключенных, их
родственников. За его карьерой
ревниво следят те, кого пытался
наставить на путь истинный:
генерала дали — получил кучу
поздравлений. Особенно его тронуло,
когда в больницу, куда загремел с
сердечным приступом, ему передали
информацию о готовящемся побеге.
Тот побег удалось предотвратить,
что очень благотворно сказалось на
здоровье пациента. Видимо, этого и
добивались доброжелатели из бывших
жителей зоны, сделавшие на ксиве
приписку: "Чтоб не болел Борис
Леонтич".

Этот
удивительный тюремщик — вы не
поверите — даже никогда не
матерится. Не только в присутствии
женщин — я специально
интересовалась у хорошо знающих
его мужиков. У него нет в ходу
блатных слов, тогда как некоторых
его коллег можно слушать только с
переводчиком. Он находит время
много читать, особенно любит
Шекспира и Войновича. Вместе с
женой Ниной Николаевной не
пропускает ни одной премьеры в
театрах. Среди его друзей полно
артистов, и не только местных. Когда
Гроник учился в академии МВД в
Москве, он завел знакомства в
Большом театре. Посмотрев там все
балеты и прослушав все оперы,
навострился менять дефицитные
тогда билеты Большого на спектакли
других театров.

К подготовке
руководителей для исправительной
системы в те годы академия
относилась очень ответственно.
Будущие начальники колоний
проходили курс в университете
культуры. Их учили разным вещам, без
которых, казалось бы, в зоне можно
было и обойтись: танцевать,
правильно держать вилку и нож,
разбираться в разных видах
искусства. Кино, к примеру, им
преподавал Сергей Герасимов, а
живопись — Илья Глазунов. Академию
Гроник окончил с отличием.

Как бывшему
детдомовцу, приехавшему в Иркутск с
семью классами образования и
умеющему изъясняться только на
молдавском, удалось дослужиться до
генерала да еще и стать при этом
хорошо образованным и
по-настоящему интеллигентным
человеком? Сам он ответил на этот
вопрос одной фразой: "Я всегда
любил учиться". У него и сейчас
охотка не спала. Только раньше
корпел над русским, штудировал
классику, чтобы овладеть
литературным языком, а сейчас
заново изучает молдавский, в
котором вздумали кириллицу
поменять на латинский алфавит. А
казалось бы, на что ему это? Песни
молдавские генерал и так на родном
языке поет распрекрасно. Затем же,
наверное, зачем он с такой любовью
цветы на даче выращивает. Для души.
Большая у человека душа…