Что мы
делаем, когда собираемся вместе?

Более всего в
исповеди Антона Матвейчука меня
поразили две вещи. Во-первых, то, в
какой будничный ряд жизненных
ситуаций встроено убийство. Не
только то, которое совершил он сам,
но и то, вполне вероятное, которое
должен был совершить кто-то другой,
чтобы таким образом, убрав родную
мать, решить жилищную проблему. И,
во-вторых, детская наивность, даже
душевная незрелость, позволяющая
представить поэтический дар лишь
неким источником материального
дохода. Но, честное слово, если бы
присланные вместе с этим письмом
стихи Антона несли хотя бы искру,
хотя бы намек на озарение, я бы
рискнула представить их читателю
здесь же, на полосе, рядом с его
признанием. Хотя бы из уважения к
его трагедии, о которой, надеюсь, он
написал искренне. Вообще же в этой
исповеди мы не изменили ни строчки,
ни слова. Разве что вместо адреса
любимой Антоном женщины, который он
нам сообщил, не чувствуя никакой
неловкости, мы по вполне понятным
причинам поставили многоточие, да и
само имя автора письма,
естественно, изменили. Но какое это
все имеет значение, если сама по
себе его исповедь — свидетельство
духовной ущербности не одной
личности, пусть и рожденной плотью
и кровью совершенно конкретной
судьбы, а всего общества,
утратившего интерес к высокому
слову, чистому звуку, благородному
чувству?

Да, конечно,
как бы сегодня мы ни старались
забыть все, прилежно ранее
заучиваемое перед вузовским
зачетом по марксистско-ленинской
теории мироздания, постулат о том,
что бытие все-таки определяет
сознание, остается непреложным.
Рухнул старый экономический
фундамент — устоять ли стенам?
Сломался прежний государственный
механизм — выдержать ли привычным
взглядам, обычаям, мнениям;
сохраниться ли идейному и
нравственному хитросплетению,
именуемому традиционной моралью? В
такой разрухе многие чувства
неизбежно воспринимаются
сантиментами; многие переживания —
капризами. Снижается планка наших
нравственных устоев. Но ведь не
настолько, чтобы ставить смерть в
один ряд с обменом квартиры или ее
продажей, словом, с "улучшением
жилищно- бытовых условий"? Увы,
именно настолько низко она и летит
вниз! Если бы трагедии, подобные
той, что случилась с человеком,
решившим исповедаться перед всей
нашей читательской аудиторией,
были не такими частыми; если бы
письма нашей почты каждый день не
несли темный заряд неосознанной
жестокости, усугубляемой апатией, —
можно было бы хотя бы с оглядкой
представить срок, когда энергия
падения начнет иссякать. Но в
человеческом сообществе,
приучаемом к смерти, как к
разменной монете; в реалиях,
настойчиво нам внушающим, будто,
встречаясь друг с другом, мы
способны лишь "пить пиво", и ни
к чему другому наш интеллект не
способен, — самый осторожный
прогноз становится проблематичным.
В конце концов, о чем письмо-то из
исправительной колонии? О том, как,
сойдясь втроем, нормальные мужики
обсуждали план убийства матери
одного из них. Только и всего! А что
делаете вы, собираясь вместе?

Элла
КЛИМОВА,
отдел писем
"Восточно-Сибирской правды"