Полная
чаша злата и лиха

Валентин
РАСПУТИН

Жемчужина России, наша
гордость, наша боль — и все это о
Байкале. На минувшей неделе в
Иркутске и Улан-Удэ российские и
зарубежные ученые, специалисты,
представители правительства,
депутаты, руководители сибирских
регионов в рамках проходящей здесь
международной конференции снова
спорили, обменивались рецептами —
как спасти от загрязнений
уникальное озеро. И, как всегда, с
особым вниманием был выслушан
страстный монолог писателя
Валентина Распутина, который
многие годы не устает доказывать
пагубность ошибки 1966 года, когда
было принято решение о
строительстве на берегу священного
моря отравителя-монстра —
целлюлозно-бумажного комбината.
Давайте и мы выслушаем писателя,
подумаем: кто мы и куда идем?

Возраст
Байкала, этого величайшего
произведения природы и хранилища
пятой части поверхностных пресных
вод на Земле, как известно, примерно
25 миллионов лет, продолжительность
научного его изучения, начиная с
первых описаний, чуть более трехсот
лет, а срок опасного вмешательства
в его экосистему — пятьдесят лет.
Всего пятьдесят лет, временной
отрезок в сравнении с его возрастом
настолько мизерный, что даже
мгновением его назвать нельзя. Это
какая- то многодробная доля
мгновения, но чего стоила эта доля
Байкалу! До того человек как
существо достаточно разумное и
неагрессивное, жившее в ладу со
своими скромными потребностями, не
представлял для могучего великана,
каковым является Байкал, серьезной
опасности. До того человек
испытывал к Байкалу, как к
опустившемуся на землю всесильному
божеству, страх, почтение и
благодарность. Даже прокладка
Кругобайкальской железной дороги
сто лет назад не нанесла ему
чувствительных ран; дорога
протянулась по берегу , и ее
инженерные сооружения, которые и
проектировались так, чтобы не
помешать Байкалу, вписались в его
величавую картину органически, как
тут извечно и было. Удалось
восстановить охранными мерами
омулевое стадо от чрезмерного
вылова в голодные военные и
послевоенные годы. Судоходство до
середины ХХ века было
незначительным и могло еще
составлять гордость человека,
взобравшегося на загривок крутой
морской пучины. Пока человек
сохранял безопасную меру своих
отношений с Байкалом, пока не
посягнул он на святая святых —
состав его воды и жизнь его
организмов, — всякое вмешательство
было еще поправимо и не вызывало
ощущения беды.

Неверно
думать, что во все минувшие до ХХ
века времена человек столь
убийственно не расточал окружающий
его природный мир лишь потому, что
для этого у него были руки коротки.
Руки имели другое назначение —
брать столько, сколько нужно для
неприхотливого существования. Всем
строем своей жизни и опыта, всем
строем тесного взаимодействия с
живой и неживой природой человек
сознавал свое особое, возвышенное,
но и зависимое от общего ряда
положение. Он знал свое место, и это
место в мире, как и в семейном
жилище, интуитивно оберегалось им
от разрушения. Академик Окладников,
производивший археологические
раскопки в устье реки Белой,
недалеко от Иркутска, в слоях,
относящихся к эпохе неолита,
обнаружил санитарные ямы: наш
предок, перед которым расстилались
необозримые просторы девственной
земли, вел себя аккуратнее. После
Адама и Евы, потерявших
первоначальный, дарованный рай, в
трудах и муках состоялось
обретение — и надолго! — нового рая,
потому что, как ни говорите, это был
рай; каждый человек в избытке имел
чистую воду, чистый воздух и пусть
порой скудную, но здоровую пищу.

Этим летом, и
не в первый раз, на Байкал
съезжались из Европы и Америки
молодежные гринписовские отряды,
чтобы за нами, за местными жителями,
убирать мусор, ландшафт из которого
затмевает природный ландшафт.
Стыдно? Да, стыдно. Даже дикарями,
как видите, нельзя назвать тех, кому
посчастливилось жить и быть подле
святыни и кто походя и даже, думаю,
бессознательно оскверняет ее,
будто отхожее место. Не хочется
даже и делать оговорки: мол, не все
такие. Но те, кто еще недавно был
несчастливым исключением, плодятся
с такой быстротой, что начинают
занимать место всех. Живущие подле
чуда и не видящие чуда, получающие
благодать и не понимающие, что им
дается. Это не только стыдно, но и
страшно.

Продолжу
сравнение. В 1966 году, когда
целлюлозные комбинаты на Байкале
уже были подготовлены к пуску,
опять зазвучали общественные
протесты: что вы делаете, что
творите?! Остановитесь, пока не
поздно.

И тогда
Правительством создается
экспертная комиссия под
руководством академиков
Жаворонкова и Вольфковича.
Комиссии даются широкие полномочия
— сказать окончательное слово.
Решение известно, оно и не могло
быть иным, академики не подкачали.
Выходило, по их ученому мнению, что
без комбинатов и Байкал не Байкал.
Вот один из самых ярких доводов,
которые приводил в пользу химии на
Байкале академик Жаворонков, химик
по специальности:
"Рыбохозяйственное значение
Байкала невелико и имеет лишь
местный характер. В то же время
Байкальский целлюлозный завод
будет давать 15 тысяч тонн кормовых
дрожжей в качестве побочного
продукта с содержанием белка 50
процентов. Если перевести на
стандартный белок, это более 30
тысяч тонн. Этого количества хватит
для откорма свиней с получением 6
тысяч тонн мяса. А в производстве
птицы это может дать еще больший
эффект".

У меня нет
данных, сколько Байкал дал стране
свинины, но не может быть никаких
сомнений: если бы его воды не были
отданы под промышленные стоки, чище
были бы и его берега. Как очистные
сооружения не способны вернуть
Байкалу его родную воду, как
воздушные фильтры выбрасывают в
атмосферу мертвый, с остатками ядов
воздух, так человек поддается
влиянию существующей вокруг
Байкала нездоровой нравственной
среды, когда защитники нашего
славного моря бесславно терпят
поражение за поражением, а над
самим морем творится ритуальное
жертвоприношение. Кроме природной
биологической цепочки, по схожим
законам взаимозависимости
существует и общественная
психо-нравственная цепочка. В самом
Байкале мутируют водные организмы,
на берегах Байкала мутирует
человек. Поражаются чувствительные
центры, атрофируется восприятие
красоты, перестает звучать в душе
аллилуйя Создателю. Сорок лет назад
интернациональным бригадам
мусорщиков работы бы не нашлось.

Вообще, это,
кажется, становится свойственным
современному человеку: все лучшее,
все самое прекрасное, святое и
неизъяснимое как в произведениях
природы, так и в творениях гения
подозревать в неполноте и
ущербности именно потому, что оно
являет собой совершенство. Нам
почему-то становится легче, мы
находим странное утешение в том,
что и на солнце есть пятна, а под
сияющим ликом красавицы может
скрываться ведьма. Потому-то, надо
полагать, раз за разом шедевры
старых мастеров уродуются в музеях
кислотой или ножом, Христа в модных
и скандальных фильмах укладывают в
постель с грешницей, а храмы, отнюдь
не в кино, превращаются в конюшни.
Байкал сразу же после войны стал
вызывать беспокойство: всего в нем
сполна, во всем он явление ни с чем
не сравнимое, действующее на душу
глубоко и сильно, обладающее
способностью магического целения.
Какое же это служение человеку —
вода, красота, таинственная жизнь
глубин, тревожное, зовущее к
лучшему, преображение? Все это
нельзя измерить в технических
единицах, все это, так сказать,
пожалуйста в нерабочее время, но
ведь и работать надо. Одной
естественной отдачи мало. Откорм
свиней — это было не первое из
подыскиваемых Байкалу занятий. Еще
до него всерьез обсуждался и близок
был к исполнению проект
поразительной смелости и
новаторства — подложить под
Шаман-камень в истоке Ангары
тридцать тонн аммонита и рвануть,
чтобы байкальская вода
беспрепятственно хлынула на
турбины ангарских гидростанций.
Подсчитали: снижение уровня
Байкала только на один сантиметр
даст столько электроэнергии, что ею
можно выплавить 11 тысяч тонн
алюминия. А если спустить не на
сантиметры, а на метры? Ведь этим
можно завалить алюминием весь мир!
Алюминиевый проект не состоялся,
можно предположить, лишь потому,
что был перебит целлюлозным.

Пятнадцать
лет назад, в разгар экологического
бума, который памятен до сих пор,
мне удалось добиться встречи с
министром лесной и
целлюлозно-бумажной
промышленности. Министр,
разумеется, защищал и всячески
приукрашивал деятельность
байкальских комбинатов, в этом
ничего неожиданного не было, но я
буквально ахнул, когда он заявил,
что байкальская вода для питья не
годится, по своему химическому
составу она человеку вредна. Рядом
с министром сидели его заместители,
один из них, как сказано было мне
при знакомстве, прежде работал в
Бурятии, и я обратился к нему:
"Разве местные жители не пьют
байкальскую воду?" — "Конечно,
пьют, — ответил он и заерзал. —
Пить-то пьют, но вообще-то она слабо
минерализована и ведет к
эндокринным заболеваниям". Я
собирался писать об этой встрече (и
писал), и я спросил его фамилию. От
ответил — нарочно не придумаешь:
Продайвода. Фамилия его была —
"Продайвода". Вот и не верь
после этого в мистику!

Байкал, как
известно, загрязняется не только
целлюлозными комбинатами.
Считается, что на долю БЦБК
приходится всего лишь один процент
загрязнений. Цифра, конечно,
"легендарная", т.е. из разряда
легенд того же происхождения, что и
опасная для здоровья байкальская
вода, но если бы даже это был один
процент, если бы даже это была одна
десятая процента, но в этой одной
десятой участвовал диоксин, то и в
таком случае это было бы уже не
загрязнение, а медленное убийство.
Диоксин же, как считают
специалисты-экологи, участвует. Ему
и дела нет до того, что Байкал
теперь не просто месторождение в
ряду других месторождений, а
признанная святыня, включенная в
список всемирного наследия ЮНЕСКО.
И что около двух лет назад принят
наконец Закон о Байкале, державная
охранная грамота, хранящаяся с
особой тщательностью. Принят с
великими потугами и, вероятней
всего, для того, чтобы уверить
ЮНЕСКО, будто российская власть
сознает свою обязанность беречь
счастливый и бесценный дар небес и
прошлых поколений.

Уже
сделалось очевидным, что дороже
чистой пресной воды в мире сегодня
ничего нет. Ни целлюлоза и нефть, ни
золото и алмазы, ни все банки мира
не идут ни в какое сравнение с
водой, ибо она есть элемент,
содержащий жизнь. Сделалось
очевидным, и все-таки эта истина,
горящая на приборной доске красным
аварийным светом, с высокомерием и
самонадеянностью продолжает
игнорироваться мчащимися на
огромной скорости по накатанной
дороге.

БЦБК — не
единственный загрязнитель, но,
помимо агрессивного действия его
чужеродных стоков, он как бельмо на
глазу еще и потому, что с самого
начала и по сегодняшний день
строился и существовал на
подтасовках и обмане. Его эпопея —
это в сущности показательный урок
на тему: кто в стране хозяин. Для его
продукции не обязательно нужна
была байкальская вода (а уверяли,
что обязательно), продукция его не
имела того сверхважного оборонного
значения, перед которым
безоговорочно открываются все
замки и двери (а уверяли, что будет
иметь), проектное задание на
строительство комбината было
утверждено много позже его пуска
(т.е. рождение произошло прежде
зачатия), как природоопасное
предприятие он не имел права
акционироваться, но обошел и это
препятствие; как только нависла над
ним угроза с включением Байкала в
элитарный список объектов мирового
наследия — тут же последовала
немедленная апелляция о помощи в
ЮНИДО, в центр промышленного
развития при ООН, и старая истина,
гласящая, что ворон ворону глаз не
выклюет, торжествует: комиссия
ученых из ЮНИДО, подобно
"приснопамятной" комиссии
Жаворонкова, вновь подтверждает —
комбинат Байкалу не помеха. Не
значит ли это, что дело идет к тому,
что Байкал в его новом статусе
может оказаться помехой комбинату?

Заметьте, с
некоторых пор понятие цивилизации
исчезло и употребляется лишь в
отношении к прошлому. Цивилизация
прекратилась. Появилось новое
обозначение жизни: устойчивое
развитие. Это полностью
экономическое понятие, оно,
казалось бы, не исключает культуры,
нравственности и духовности, но
рядом с экономикой не находит им
места. Целью человеческого
существования безоговорочно
становятся потребительство и
монетаристские ценности.
Бескультурный, бездуховный,
безнравственный мир, руководимый
теневой силой, провозгласивший
глобализацию как инструмент
единого планетарного рынка и
беспредельной власти монополий и
банков, — да разве остановится
такой мир перед дальнейшим
уничтожением природы!
Доказательство тому — отказ США
выполнять киотское соглашение о
сокращении промышленных выбросов в
атмосферу, чтобы снизить
парниковый эффект. Беспредельный
рост товарного производства — это
беспредельное давление на
окружающий нас природный мир.
Давление на природу будет
нарастать, а природа, доведенная до
буйства грубым обращением с нею, в
свою очередь, будет все яростней
взбрыкивать под нами и пытаться
освободиться от нас окончательно.

Это одна,
самая мрачная, но и самая близкая
перспектива. Есть и другая, от
которой мы шарахаемся, как нечистый
от ладана. Хочется надеяться, что
это собрание, на которое вы сошлись
с самой благородной задачей,
послужит целям не только научной
диагностики состояния Байкала, но и
целям облегчения его участи.
Сегодня приемлем лишь один
глобализм — объединенные усилия по
спасению человека и природы и
переориентации науки в инструмент
спасения.

Есть особые
места на земном шаре, откуда истина,
в том числе и научная истина,
воспринимается лучше. Байкал,
бессомненно, одно из самых ярких,
почитаемых самою матерью-землей и
самими небесами таких мест.

"Российская
газета"
за 28 августа 2001 года