Необыкновенная
весна

Семен УСТИНОВ
Байкало-Ленский заповедник

От Чанчура —
таежного поселочка у юго-западной
границы Байкало-Ленского
заповедника, надо мне нынче
пробраться до ручья Трудного —
последнего равнинного участка у
выхода к гольцам на истоке Лены. По
наблюдениям прошлых лет, там
останавливаются на зимовку
копытные, спустившиеся с непомерно
высокоснежных ленских
подгольцовий.

Как обычно в
этом лесничестве, поездку
обеспечивает старший
государственный инспектор
Владимир Петрович Трапезников,
всегда глубоко заинтересованный в
успехе.

В Иркутске
еще в январе обсудили план: нынче,
как всегда, вдвоем мы должны были
доехать на снегоходе "Буран"
до ключа Трудного, и я останусь для
пешего хода обратно по следу
снегохода. Моя задача — подсчет
следов лесных обитателей,
фотографирование, описания. Нынче
для передвижения по целине в
высоком снегу я беру широкие
камасные лыжи.

Накануне
отъезда в Чанчуре неожиданно пошел
снег с ветром, а к вечеру навалилось
неприятное, незнакомое чувство
равнодушия к предстоящему
путешествию, странная
отчужденность собственных
движений, как будто все делаю
чужими руками, автоматически. Как
показали дальнейшие события, это
был отзвук давно забытого
человеком предчувствия непогоды.

Назавтра, 1
марта, разъяснило, жизнь
порозовела, и мы поехали в глубину
заповедной тайги. Со своим нехитрым
скарбом я сидел на санях, подвижно
прикрепленных к снегоходу, и это
давало возможность немного
посматривать по сторонам. Как много
нынче снега! И как мало следов
копытного зверя.., задолго до
времени высокоснежья он ушел на
запад в малоснежные районы за
пределами заповедника. Как точно и
своевременно реагирует животное на
изменения условий сушествования,
какой точный прогноз!

Уже ночью
приехали к зимовью, построенному
Трапезниковым на самом берегу
маленькой речечки, которую он
назвал Красноталкой. Занимаясь
перед сном обычными заботами, я
вдруг явственно ощутил провал
памяти: не могу вспомнить, что и как
делал вчера в Чанчуре, закрыл ли
свой домик. Даже невероятно! —
кружку для чая забыл. Душа от этого
неосознанно насторожилась.

Снега здесь,
на Красноталке, еще больше — 80
сантиметров. Какой нам Трудный,
там-то уж точно метр будет — мертвое
пространство! Решаю оставаться тут
и на лыжах обследовать окрестную
тайгу, сходить в долину Малого Аная,
пройти на Сахарку, на Сухой.

Владимир
Петрович уехал, увез две мои
котомки, чтобы оставить по одной в
двух, стоящих на моем обратном пути
зимовьях.

4 марта, день
яркий, теплый. Подхожу к Сахарке,
речечке маленькой, коротенькой. Вся
в полыньях, но снежина! Нынче и
здесь мало следов, только пару дней
назад лось прошел да два изюбря.
Обычного в этих местах северного
оленя на зимовке нынче и в помине
нет. В стороне от своего маршрута
вижу цепочку темнеющих провалов в
снегу. Так выглядит след кабарги.
Подхожу, — бедный олешек, ты-то куда
полез?! По уши ведь проваливается.
Тут же след соболя, предполагаю:
пугнул с близкого скалистого
склона — в таких местах кабарга
дома, и загнал в снег, развязка
близко. Но оказалось, кабарга сама
отважилась сменить местообитание,
они на устьях узких распадков часто
туда-сюда с мыса на мыс
перескакивают, тропу всю зиму
поддерживают.

Мягкий
высокий снег и так-то страшный враг
копытного зверя, но что тут будут
делать лоси-изюбри, когда придет
время наста?! А как скачет
температура воздуха! Утром -34, днем
-5… На камасах проваливаешься едва
ли не до земли, впервые в жизни
столкнулся с невозможностью хода
даже на широких лыжах. В сравнении с
прошлой моей вылазкой в эти места
следов копытных практически нет.
Кое-где видны старые следы, но все
они ведут на запад, хотя по времени
звери должны подаваться на восток.
Странное решение, чего они ждут?
Новых снегопадов, резкого тепла или
скорого мощного наста? Все это
сильно ограничивает передвижение.
Вот вчерашний след лося. Огромный
бычина направился было на восток,
но сегодня утром чуть ли не махами
обратно, в край малоснежный, на
запад. Как настегали кнутом. А следы
изюбрей жмутся к крутым южным
склонам, там снега поменьше.

Ночью
проснулся от необычно шумной возни
полевок, а из окошечка упал и пятном
лежит на полу странно
притуманенный свет высоко стоящей
луны. Вышел посмотреть: небо
безоблачное, но свет, проходя через
невидимую сетку, хмарью
рассеивается над лесами.

Вокруг луны
угадывалось широкое радужное
кольцо. Из темной стены ельника,
стоящего за порогом зимовья, тихо,
ровно, отрешенно: иии… Через
девять-десять секунд снова. Очень
коротко, не как поют черные и
большие пестрые дятлы в апреле:
иииииии… Вскоре там что-то
прошуршало, треснул сучок.

Какое-то
таинственное оживление
угадывалось в темном морозном лесу.
Утром к зимовью прилетела кедровка,
покрутилась, улетела. Молча! Такого
весною с ними не бывает,
обязательно "сказала" бы
что-нибудь. Только открыл дверь,
тотчас же объявилась, подлетела
поближе, нахальным глазом
уставилась: чем угощаешь? Подачку
чуть не из рук выхватила, улетела…

Около
зимовья на Негнедае стоит почти вся
обшелушенная ель. Она подсохла, и
под ее корою устроилось на зимовку
неисчислимое множество каких-то
насекоминок. Их обнаружил редкий в
здешних лесах белоспинный дятел и
добывает, из зимовья слышно. Не он
ли пропел прошлой ночью в ельнике?

5 марта, утро
тихое, морозное. Сумрачно — то ли
туман, то ли низкая облачность. В
лесу ни голоса. Прошел до ключа
Сухого, вернулся. Учетных маршрутов
в этих лесах у меня набралось уже
километров тридцать, видел следы
соболей, горностаев, ласки, белок и
даже летяги. Все следы в какой-то
суетливой поспешности, вроде
зверьки все время торопятся
куда-то, что-то подгоняет их. Летяга
обычно точно рассчитывает, где
прицепиться к дереву, а тут и не
долетела — в снег шлепнулась, еле
выбралась, высокий он, рыхлый.

На душе
по-прежнему необъяснимая
неуютность, начинаю подозревать
тяжелую близкую непогоду. Пора
начинать обратный путь.

… Хорошо, что
в мае прошлого года, когда приходил
на Сухой, собрал и сложил около
зимовья разбросанные в близком
лесу догнивающие чурки дров,
когда-то напиленные охотниками.
Просто так, из чувства порядка, а
ныне — как они мне пригодились! Где
бы я искал их в метровом снегу?
Прошлая-то ночь в минус 33
обернулась! Давление настолько
низкое, труба зимовья настолько
плотно закрылась изморозью, что дым
весь в помещении. Наконец
протянуло, домишко начал
прогреваться, и как потекло с
потолка, стен! Словом, ночь в
прохладном мокром предбаннике…

Впереди 15
километров до следующего зимовья,
построенного тоже Трапезниковым.
День сегодня холодный, чувствуется
очень низкое атмосферное давление.
Иду уже четыре часа без остановок, в
лесу — мертвая тишина, на снегу
почти нет никаких следов.
Поднявшись на перевал из долины
Сухого в ключ Ельничный, увидел
горизонт: весь северо-запад в
полнеба закрыт темно-темно синими,
почти черными облаками. Они не
неслись по небу, не клубились, но
плотно и ровно, неподвижно и
зловеще нависли над тайгою.

Душа моя
встрепенулась: так вон оно что… Мог
бы догадаться и раньше. Помню, у
меня вырвалось: "Нет уж, вот этого
мне не надо…" Случайно увидел
рябчика, неподвижным комочком он
открыто сидел на ветке низко над
снегом и никак не реагировал на мое
приближение. Нехотя слетел, когда я
подошел почти вплотную.
Вспомнилось, как много лет назад
вот такого же рябчика я едва не взял
руками, а через несколько часов
повалил обильнейший
продолжительный снег…

На этот раз в
дороге никакого чая, скорее в
зимовье, а до него еще часа полтора,
надо успеть до темноты, она может
навалиться разом.

И вот пришло 8
марта. Я сижу в зимовье, мысленно
поздравляю всех родных и знакомых
женщин, а за дверью валит снежище;
вчера вечером я успел от него
укрыться, повалил он буквально едва
закрылась за мною дверь. Снег идет и
ночь, и следующий день. В зимовье
порою темнело почти как ночью, но
дров у хозяйственного Владимира
Петровича заготовлено много, и мне
не надо искать сушину в метровом
снегу в черном ельнике…

Прошли сутки,
вторые, соображаю: как только снег
прекратится, может начаться ветер,
который напрочь закроет и так-то
еле видимый след снегохода. Надо
идти дальше, до Чанчура еще больше 30
километров, и путь только один —
метровой ширины полосочка
придавленного снегоходом белого
вражины. Утром следующего дня,
несмотря на все еще идущий снег, в
гости прилетел поползень. Он сел на
порог открытой двери, чтобы
обратить на себя внимание, громко
чичикнул, огляделся и, выразительно
зыркнув на меня, отлетел. За ним
объявилась кукша, потом каичка. Как
видно, все желали что-нибудь
скушать, ведь что сейчас они найдут
в лесу, сплошь заваленном небывалым
снегом? Пришлось делиться своими
запасами, тогда объявилось уже пять
кукш, первая была, значит,
разведчицей. Гаичек тоже несколько
прибавилось, даже кедровки
припожаловали — само собой, как без
них? Все на меня недовольно
поглядывают, покрикивают: скоро,
мол, уберешься, мешаешь тут,
страшновато же! Еды вон сколько, а
этот пугает, сидит на чурке. Что у
него на уме?..

Чтобы
проверить, каким будет завтрашний
мой путь (выходить-то все равно
надо), прошел сегодня до
Негнедайского озера, километра три.
От следа "Бурана" осталась еле
видимая тень, если точно ей
следовать, кое-как идти можно, не
навалило бы за ночь еще. Снега
теперь метр десять сантиметров, над
следом снегохода почти тридцать
сантиметров. Эти сантиметры ныне
мои личные враги, они очень
утяжелят путь, и дойдешь ли за день
до зимовья в вершине Дудовки.
Скорее всего, придется ночевать в
снегу, вспомнить былое.

Вечером
заметил: на ночлег все мои
захребетники устраиваются
поблизости, что объяснимо —
кормежка рядом. Кедровки, кукши
устраиваются в густых кронах елей,
гаички под крышей зимовья.

Утром 10 марта
прошел уже километра три, солнышко
неожиданно порадовало, неужели
вчерашнее оживление полевок и
пернатых означало конец непогоды?
Но снова пошел снег, и вдруг до того
потеплело, что снег, налипающий на
обувь и одежду, тут же стал таять. А
это новая опасность, ночевать-то
под открытым небом наверняка
придется, когда-то просушишься.
Мокрый снег опаснее высокого.

Иду уже почти
пять часов и не вижу ни одного
следа, вымерла тайга, снег высотою
более метра непреодолим даже для
лося. Как все же враждебно тайге это
белое, мертвящее безмолвие, и
сколько весною воды здесь будет…
Она тоже во многом изменит
нормальный порядок жизни
обитателей. Размышляя так, услышал
вдруг знакомый звук буранова
мотора. И подъезжает друг мой
Трапезников! Весь в мокром снегу. Я
знаю, мало кому засветило бы в душу
сознание-догадка, что товарищ ныне
в затруднительном положении там, в
далекой, глухой тайге.

Ну, Владимир
Петрович, с тобою хоть на луну
пешком. Впрочем, я и раньше знал об
этом.

Такой была
первая весна нового столетия и
тысячелетия в заповедной тайге.