Самое
темное время ночи — перед рассветом

Сегодня по инициативе
Всемирной организации
здравоохранения (ВОЗ) на планете
отмечается День психического
здоровья. Не какой-то там
надуманный очередной
"праздник", а очередная
попытка землян взглянуть на себя
как бы со стороны, чтобы трезво
оценить будущее; перспективу, в
которой душевный лад, гармония
сосуществования личности и
общества становятся все более
проблематичными. В нагрузку к
обретениям цивилизации минувший
век передал наступившему столетию
бессердечие, холодный трезвый
расчет, прозу и бессмыслие войн.
Сможем ли устоять перед несущимся
на нас валом жестокости, сохранив
способность мыслить и созидать? И
вообще, что такое — психическое
здоровье? Психическая норма
общественного поведения сегодня,
на старте третьего тысячелетия? Где
точка опоры, страхующая от
душевного недуга и стационара
психиатрической лечебницы? И на что
способен человек, находясь в
здравом уме, оставаясь один на один
с не разрешимой, как ему кажется,
житейской проблемой? Я беседую обо
всем об этом с Ольгой Юрьевной
Степанченко, главным медицинским
психологом, кандидатом
психологических наук, доцентом
факультета психологии Иркутского
государственного медицинского
университета.

— Самый
трагичный вызов, который человек
может бросить в лицо сложившимся
обстоятельствам — это его
покушение на собственную жизнь. По
данным ВОЗ, попытку суицида в своем
подавляющем большинстве совершают
психически здоровые люди.
Статистика утверждает: в мире
сегодня на сто тысяч землян
приходится 20 возможных самоубийц.
Это очень высокий уровень риска. Но
у нас в России он еще круче — 38
россиян из каждых ста тысяч готовы
свести счеты с жизнью. И следует
учесть, что это официальные,
прошедшие через всевозможные
отчеты случаи; чтобы иметь
представление о действительной
картине, нужно увеличить известное
число суицидальных попыток раз в
пять, а то и в семь.

—
Наверное, столь тревожный симптом
неблагополучия связан в нашей
стране с нескончаемой
экономической и социальной ломкой?

— Вы знаете,
это не совсем так. Многие думают,
что счеты с жизнью стремятся свести
только те, кто оказался за чертой
стабильного существования. Но в
том-то и дело, что строго
очерченного социального портрета
того, кто решился на такой шаг, не
существует. Сегодня мы наблюдаем
суицидальные попытки у
коммерсантов, бизнесменов — многие
не выдерживают дикие эмоциональные
перегрузки и стрессы. "Богатые
тоже плачут" — я произношу эти
слова без тени иронии. Люди ценой
своей энергии, усилий ума выбились
из привычного прежнего окружения;
условно назову его
"бюджетным". Они очень
болезненно переживают
обрушившееся на них одиночество,
даже враждебность прежней
привычной среды. В нашей практике
есть и такие примеры. Не могу
сказать, что их много, но проследить
наметившуюся тенденцию уже можно.
Такие конфликты просто не проходят.
Кстати, и жены коммерсантов,
преуспевшие, уверенные в себе,
часто испытывают такой же душевный
дискомфорт, ощущая себя ненужными и
забытыми. В токсикологическом
иркутском центре уже не одной такой
женщине оказывали срочную помощь,
вытаскивая с того света.

—
Женщины вообще более эмоциональны,
значит, и риск у них больше?

— Не только
более эмоциональны, но даже в самые
трагические мгновения они не
забывают о красоте; их волнует,
насколько эстетично они будут
выглядеть уже "после". И потому
в своем большинстве предпочитают
отравление как способ суицида.
Между прочим, женщины вообще больше
готовы к суициду. Правда, в отличие
от мужчин для них характерен
незавершенный суицид — их удается
спасти чаще, чем мужчин. Мужчины на
краю пропасти уже совсем не
заботятся о том, что будет
"после", как они будут
выглядеть, потому и способы ухода
выбирают более экстремальные. Но
при всем при этом я подчеркиваю: мы
с вами говорим о психически
здоровых людях. О тех, кого к
роковой черте подталкивают не
"голоса", не бредовые идеи
жертвенности во имя спасения
человечества (это уж признак
психической патологии), а острое
отчаяние. И когда таких людей
удается спасти, буквально вытянуть
с того света, к ним, как правило,
приходит прозрение, понимание
самоценности жизни, пусть крайне
сложной, но их жизни. Айна
Григорьевна Амбрумова, один из
ведущих суицидологов России,
считает: акт совершения суицида
имеет обрывающий эффект; им как бы
разрешается кризисная ситуация. И
вот тогда, когда медики спасли
физически, начинается работа
медицинского психолога,
помогающего восстанавливать
душевное здоровье. Труд этот долгий
и очень кропотливый. Как минимум
рассчитанный на год. Если по
максимуму, то контакт с медицинским
психологом может длиться всю
оставшуюся жизнь.

— То
есть, можно сказать, что
медицинский психолог берет на себя
функцию психоаналитика? На Западе
визит к такому специалисту —
явление массовое.

— Нет,
психоанализ — лишь один из методов
психологической помощи здоровому
человеку. В России параллельно
работают врач и медицинский
психолог; такая поддержка более
продуктивна.

— У нас
Фрейд по-прежнему в опале?

— Я бы не
сказала так; существует Институт
психоанализа в Москве; в свободном
доступе его книги. Но задачи,
стоящие перед медицинским
психологом, шире. Он подводит
человека, не видящего иного выхода,
кроме самоубийства, к выбору,
помогает ему найти несколько
вариантов решения той задачи,
которая еще вчера вообще казалась
неразрешимой. Право выбора есть у
каждого из нас. Совсем
необязательно, чтобы он был сделан
в пользу смерти.

— Выбор,
конечно, есть. Но сам человек в миг
отчаяния его не видит; как же можно
остановить его именно в этот самый
миг?

— Конечно,
жизнь сложна. И кризисные ситуации
подстерегают на каждом шагу. Но мы,
медицинские психологи, знаем, что
реакция на трудности различна у
разных людей. Среди психически
здоровых есть личности с
повышенным уровнем тревожности; у
них постоянная готовность к
встрече с чем-то темным; они в
постоянном ожидании неприятностей.
Мы говорим о таких, чаще всего
одаренных творческих натурах, что у
них высокие параметры психической
ригидности, то есть, негибкости
поведения. Они не могут быстро и с
наименьшими для себя потерями
приспосабливаться к изменяющимся
обстоятельствам (уход на пенсию,
переезд, развод, понижение в
должности). Вот они-то и составляют
группу риска. Я не говорю, что в
таких душевных свойствах кроется
тотальная причина суицида, но
негибкость поведения — один из
факторов, провоцирующих
драматический срыв. Вот вы
спросили, можно ли остановить
человека в последний миг? А я вам
отвечу: не нужно ждать этот
последний миг. Практикой доказано:
существует так называемая
"суицидальная цепочка" —
сначала рождается мысль об уходе, и
человек мысленно
"прокручивает" его; потом
формируется тенденция; в сознании
все яснее и отчетливее само
намерение. И только затем —
последний шаг. Вот почему слова о
внимании к ближнему, о роли
общественности — не пустые и
фальшиво сладкие. В них огромный
смысл. Уже после того, как попытка
суицида свершилась, кто-то из
окружающих обязательно вспомнит:
"да, он (она) как-то говорил, что
жить надоело, что нет сил терпеть
обиду".

— Но
обычно те, кто говорят о
самоубийстве, никогда его не
совершают…

— Это
очередной наш штамп. Между тем,
готовые к прыжку в никуда
проговариваются очень часто.
Просто имеющий уши, да слышит. От
желания слушать друг друга зависит
очень много в нашей повседневности.

— Но вы
говорите о внимании
общественности. Разве мы это уже не
проходили — все эти "личные
дела", разбирательства на общих
собраниях и прочее, от чего
становилось и того тошнее?

— Я совсем не
это имею в виду! Не стирку грязного
белья на людях! Я говорю о
неформальном внимании; о том, что
имеющий глаза, да видит. И еще:
знаете ли вы, что существует в
огромном количестве так называемые
суицидогенные коллективы?
Коллективы, в которых люди
заорганизованы, перегружены,
пришиблены рутиной! Хочется, чтобы
ваши читатели оглянулись вокруг,
задумались над тем, комфортно ли им
на работе, в коллективе, где
проходит почти вся жизнь. Поверьте,
ничего, кроме пользы, от такого
мысленного анализа не будет.

— Но
тогда разрешите другой вопрос: как
быть человеку, который знает о себе
многое — и то, что у него повышенный
уровень тревожности, и то, что он
эмоционально беззащитен, и то, что
он по горло в неприятностях! Как
ему-то быть? Что может он сделать
сам для себя, как оттащить себя
самого от черты?

— Почти всем
нашим соотечественникам не хватает
психологической грамотности.
Существует специальная система
реабилитации суицидальных
личностей. Чтобы овладеть
элементами саморегуляции, нужно
пройти специальный тренинг. А он
возможен лишь при помощи
медицинских психологов. Кстати,
двери нашего Иркутского центра
медицинской психологии открыты для
каждого. Только не нужно
воспринимать визит в наш центр как
нечто из ряда вон выходящее или, тем
более, стыдное. Это стереотип,
изрядно до сих пор осложняющий
жизнь. И совсем необязательно
приходить к нам только тем, кто
пережил попытку самоубийства, или
чувствует, что он — на грани. Мы в
центре готовы помочь всем. Готовы
научить тому, как выбрать стратегию
поведения, как изменить
ценностно-смысловую ориентацию,
чтобы выйти из тупика. При этом
анонимность обращения к
медицинским психологам
гарантируется, и для покушавшихся
на свою жизнь поддержка бесплатна.
Пусть иркутяне, и не только они,
знают, что есть такой телефонный
номер: 24-35-52. В трудную минуту его
стоит набрать на диске. Но раз уж
речь у нас зашла о центре
медицинской психологии, я хочу
наособицу обратиться к родителям.
Предупредить их о том, что суицид
помолодел. И мы, к сожалению,
сегодня имеем дело с подростками, а
то и вовсе с малышами, готовыми
расстаться с жизнью. Дети очень
страдают от одиночества. Не только
в школе, но и в семье. Причем часто в
благополучной и зажиточной семье.
Отсутствие материнской ласки,
отцовского внимания, — все это
больно ранит ребенка. То, что нам,
взрослым, на первый взгляд, кажется
пустяком: перевод в другую школу, в
другой класс, в котором "все
по-другому"; оплошность или
"предательство" любимого
учителя, обманувшего доверчивость
ученика — не счесть "ступенек",
на которых может оступиться сын или
дочь. Мы хорошо знаем, какие тяжкие
последствия могут быть у так
называемого дидактического
невроза. Поэтому: если ваш сын или
ваша дочь замкнулись; если сборы в
школу превращаются в муку, — не
медлите! Берите ребенка в охапку — и
к нам!

— Ольга
Юрьевна! Позвольте последний
вопрос: что помогает лично вам в
трудную минуту? Не может же быть,
чтобы у медицинского психолога
вообще не случалось бы таких черных
мгновений…

— Я в такие
минуту всегда говорю себе: самое
темное время ночи — всегда перед
рассветом…

С
Ольгой Юрьевной Степанченко
беседовала
Элла Климова, корр. "ВСП".