Прости
нас, солдат!..

Более года
назад под городом Белым был открыт
мемориал в честь подвига сибиряков,
сражавшихся на шведской земле.
Событие это для меня, живущей
далеко от родных и любимых краев,
вновь соединило понятия
"Сибирь" и "война". Словно
кто-то послал привет из военного
детства. Вспомнилось, как гордились
воинами-земляками иркутяне. Как
сибирские дивизии сыграли решающую
роль в битве за Москву. Общий
патриотический порыв, общие беды и
горести объединили всех. Но у
каждого взрослого и ребенка была и
своя война, свои переживания. Годы
не стирают их…

К началу
войны мне исполнилось десять лет.
Было жаркое, солнечное лето, но все
тревожно ждали самого страшного.
Мама получила значок
"Ворошиловский стрелок", а я
горделиво носила сумку детского
противогаза. И учебные тревоги в
Иркутске, таком далеком от военных
действий, совсем не казалось
игрушечной войной.

Но она
пришла, та незабываемая война. И
началась длинная тыловая жизнь с
надрывным горем похоронок и стылой
виноватостью при встрече на улицах
с мужчинами без глаз, без ног, без
рук. Ее и жизнью-то, как теперь
понимаю, назвать было трудно. Это
было незабываемое общее горе,
нищета, голод и все-таки
неугасающее ни на минуту ожидание
победы. Пусть все, что угодно,
только — победа. Так думали мы
тогда. Теперь, через десятки лет,
мне почему-то, особенно в победные
праздничные дни, стали являться в
памяти совсем другие картины…

Было трудно,
но детская любознательность,
неугомонность, желание новизны и
даже веселость брали свое. Помню, в
те годы очень популярными были в
городе различные кружки во Дворце
пионеров. Особенно трудно было
попасть в "Затейник". Здесь мы
разучивали песни, стихи, танцы,
игры, маленькие спектакли. Вроде бы
— для маленьких зрителей, школяров.
Но была война, и в каждой школе были
открыты госпитали. И наш
"Затейник" сам собой
превратился в мини-филармонию.

Мы работали в
госпиталях. Встречали нас на
"ура". В коридорах, среди
раздвинутых кроватей и раскладушек
мы от души пели и плясали. И никого
не смущали наши сшитые из марли, из
старых материнских платьев и
отцовских пиджаков костюмы. Мы были
артистами! Кружились лица раненых,
санитарочек…

И сегодня у
меня перед глазами — море
сине-серых халатов, кровавых
повязок и на их фоне — лица, лица… И
они не улыбаются. Они плачут.
Маленькая девочка в смешном
кукольном платьице заставляла
плакать людей, ходивших
врукопашную, бросавшихся под танки,
людей, которых убивали и которые
сами убивали. О таких говорили: у
них очерствели сердца. А они, не
утирая слез, не стесняясь своей
слабости, просили: "Еще! Еще!"
Может быть, они, видели в нас своего
ребенка, ведь многие и не ведали,
живы ли родные…

И мы пели,
плясали из последних сил, и
наградой нам были громовые
аплодисменты, стук костылей, удары
единственной ладони по спинке
стула, а то и гипсовой повязки. И мы
улыбались даже когда было
по-настоящему страшно, когда зал
заполняли лица, мало похожие на
человеческие. В коричневых и
кровавых ожогах, в шершавых
коростах. Носы, рты, уши — все было
не на месте, сдвинуто, перекошено.
После таких концертов мы молча шли
по домам.

Вот какая
она, моя война. Зал, заполненный
уродливыми лицами, смеющимися и
плачущими одновременно, навсегда
стал зримым образом войны. Те лица
снятся в кошмарах и никогда не
уйдут из памяти. Особенно одно,
вернее, только губы среди бинтов.

… Однажды
после особенно удачного
новогоднего концерта, когда мы,
зайки, медведи, лисички, снежинки,
дед мороз, казалось, подняли на ноги
даже лежачих раненых, нас попросили
пройти за ширму. Шепотом объяснили,
что там лежит молоденький
лейтенант. Слепой, без руки и без
обеих ног. Сгрудившись у койки, мы
легонько пожимали единственную
руку, лежавшую поверх тонкого
госпитального одеяла. Под ним
прорисовывался человеческий
обрубок. И между бинтов запекшиеся
губы что-то говорили нам и
улыбались. Мы тоже улыбались в
ответ, хотя он не мог видеть ни нас,
ни наших улыбок. Прости, прости нас,
дорогой…

Совсем скоро
уйдут из жизни не только те, кто
воевал, но и кто в детстве был
свидетелем ее незаживающих ран. И
как важно, чтобы память о войне
осталась неискаженной. Часто
силюсь и не могу представить, какой
видят Великую Отечественную
сегодняшние школьники, отделенные
от нее полувеком. Что знают они о
ней? И не могу ответить себе на
вопрос, почему одни совершают
кощунственные надругательства над
могилами павших, а другие, такие же
молодые, тратят время и здоровье на
тяжкие поиски останков все еще не
погребенных бойцов? Вопросы,
вопросы… Чтобы их было меньше,
должна быть жива Память.

Наталья
ФЛОРОВА.
г. Тверь.