"И
воздаяние дается по выбору"

Замысел спектакля
"Эдип-царь" по трагедии
Софокла московский режиссер Артур
ОФЕНГЕЙМ вынашивал довольно долго
— искал театр, где бы мог его
осуществить. Благодаря стечению
обстоятельств и знакомству с
директором академического
драматического театра имени Н.П.
Охлопкова Анатолием Стрельцовым
сегодня он работает над этой
постановкой у нас в Иркутске.

Кто он, новый
гость нашего города, каков его
творческий путь? Сначала, конечно,
была учеба. Чем она запомнилась
студенту актерского факультета
Санкт-Петербургской академии
театрального искусства?

— Учеба
началась еще дома. Я из театральной
семьи, и мои родители стали
главными учителями во всем, включая
актерскую и режиссерскую
профессии. Что касается Питера, то с
первого дня учебы я уже
расстраивался, что через четыре
года она закончится. Есть такое
определение — "единица
информации за единицу времени"; с
точки зрения постижения профессии
это время было самым продуктивным.
Наши педагоги А.И. Кацман, В.М.
Фильштинский, В.Н. Галендеев
работали с нами так, будто ничего
важнее, кроме нас, у них в жизни не
существует.

— Далее
последовали занятия режиссурой?

— Нет, по
окончании академии я переехал в
Москву, работал актером в театрах
"Шолом", "Эрмитаж", Театре
Российской армии. Отец — режиссер
Геннадий Александрович Офенгейм —
поставил со мной два моноспектакля:
"Трагическая повесть о Гамлете,
принце Датском" В. Шекспира и
"Исход", в основу которого
легла "Тора". Мы с родителями
организовали семейный театр,
назвав его "Сокровенным
театром", гастролировали на
Украине, в России, Германии.

В 1996 году я
поступил в лабораторию "Школы
драматического искусства"
Анатолия Васильева, которая
готовит актеров для его труппы, и
почти параллельно — на работу во
МХАТ имени Чехова. Увидев тщетность
моих стремлений одновременно
успевать в разные места, Васильев
предложил перейти учиться в
Российскую академию театральных
искусств на режиссерский курс,
которым он руководит вместе с
Николаем Чиндяйкиным.

— Анатолий
Васильев — личность легендарная в
области театрального искусства. В
2001 году он получил самую престижную
национальную премию "Триумф".
Выпускница Иркутского
театрального училища, бывшая
актриса нашего театра Наталья
Каляканова, его ученица, сегодня
считается одной из лучших актрис
Москвы. Расскажите о мастере, чем он
отличается от других режиссеров?

— Говорить о
Васильеве имеет право только сам
Васильев. Уже хотя бы по той
причине, что он постоянно меняется,
и чтобы быть в курсе этих изменений,
надо находиться рядом с ним. Я могу
говорить только о времени, когда мы
ежедневно работали вместе.
Васильев находится в постоянном
развитии, на пути, который польский
режиссер Ежи Гротовский определил
так: "Я начал там, где
Станиславский закончил". Как
только метод объявляется
законченным, он умирает. Что
касается разницы, приведу в пример
историю, рассказанную Гротовским.
На глазах группы монахов один
готовится к самосожжению —
складывает костер, разводит его…
Делает он это не для посторонних
глаз, они, наблюдающие, только
свидетели происходящего.
Направленность действия монаха в
этот момент не горизонтальна, не
обращена к людям, Нет, она уходит в
вертикаль, предназначена тому, ради
кого совершается поступок.

В этом
рассказе — суть, основная разница
между тотальным театром и
"Школой драматического
искусства". Как правило, в театре
вектор горизонтален: исполнитель —
зритель. Вектор действий группы
Васильева вертикален, зрители
приглашаются не в качестве судей
или оценщиков, они — свидетели.

— На ваш
взгляд, какими путями будет
развиваться театр в XXI веке?

— Всякие
прогнозы безответственны, тем
более на целый век. Единственное,
что можно предположить, наблюдая за
происходящим, — это то, что будет
завтра. Судя по всему, антрепризы,
возникшие восемь-десять лет назад
как альтернатива репертуарному
театру, начинают отмирать. Зрители
поняли, что в большинстве своем это
халтура, зарабатывание денег.

У
стационарных театров положение
сложное. Все они остались
"последним оплотом
социализма", и какие бы перемены
ни происходили в обществе,
театральная иерархия остается
прежней, примитивной и нерушимой,
вожак, приближенные и стая. До тех
пор, пока он будет таким, ждать
серьезных перемен не приходится.
Положительные сдвиги возможны,
когда это соотношение изменится и
лидерство будет не иерархическим,
не функциональным, а творческим,
добровольно принятым коллективом.
Чтобы зрелищный коктейль, который
сегодня существует под вывеской
"театр", мог стать театром по
праву, он должен перестать
"подворовывать" у других видов
искусства — перестать
прикидываться цирком, эстрадой,
эротическим шоу. Он должен заняться
единственным, принадлежащим только
ему, драматическим действием.

Как только
театр объявляет себя синтетическим
искусством, он встает на путь
дилетантизма. На практике это
выливается в то, что люди, умеющие
немного танцевать, немного петь и
так далее, маскируют свое неумение
собственно играть. Если говорить о
развитии театра, то надежды связаны
не со стационарными "китами", а
с группами, занимающимися
лабораторной работой.

— Многие
считают актерскую профессию
грешной. Как вы к этому относитесь?

— Предмет сам
по себе нейтрален. Кузнец выковал
серп, им можно жать, а можно и
убивать. Если он направлен на
разложение — это непозволительный
акт, если же на созидание —
становится благом.

Отношение к
актерам менялось всегда. В Древней
Греции они были и святыми,
неприкосновенными людьми, которые
могли ездить из одного воюющего
стана в другой. Были и ниже всего,
что только можно представить.
Повторяю: сам по себе предмет
нейтрален, все зависит от того,
какие в обществе колебания, и что
сами люди, занимающиеся актерской
профессией, в этом обществе
провоцируют.

— Давайте
вернемся к теме, которая,
собственно, и послужила поводом для
нашего разговора, трагедии
"Эдип-царь". Эта пьеса, не
имеющая традиций постановок, очень
редко идущая в театрах всего мира,
настолько неожиданна для
реализации, что хотелось бы понять:
чем она вас привлекла?

— Она о
разрушении мифа, о преодолении
человеком собственной судьбы. Эдип
родился проклятым, ему было
предопределено убить отца,
жениться на матери и родить от нее
детей. Умер он святым, гением места,
в котором похоронен. В греческой
терминологии гений — значит святой.
Человек, рожденный проклятым, стал
святым. История ни в коем случае не
замыкается на одном Эдипе. В равной
мере с проблемой
предопределенности сталкивается
каждый из героев пьесы и решает ее
по-своему.

Мы родились в
конкретных обстоятельствах,
конкретной среде и, в общем, в своем
мифе. Путь каждого можно
предположить. Другое дело, что мы
сами делаем со своей судьбой.
"Если ты не делаешь жизнь — жизнь
начинает делать тебя".

Есть масса
примеров, когда человек разрушает
рамки собственной судьбы,
обреченный в силу обстоятельств
своего рождения на прозябание
становится гением. В иудаизме есть
замечательная формула: "Все
предопределено, но выбор есть".
Можно добавить: "И воздаяние
дается по выбору"…

— Вы
заинтересовались трагедией
Софокла, потому что посчитали ее
актуальной для современной России?

— И не только
поэтому. В текстах Софокла, как и во
всех великих произведениях, есть
два пласта: первый, скажем так, —
сиюминутное соответствие ситуации,
в которой мы пребываем, и второй
вневременной. В пьесе показана
страна, стоящая на грани
катастрофы, — то, в чем мы сегодня
пребываем. Люди пытаются найти
выход — то, чем мы сегодня
занимаемся. Виноватых ищут на
стороне — это опять-таки то, чем мы
занимаемся. Всегда виноват кто-то
другой, но не мы сами. В итоге
причина бедствий обнаруживается в
том, кого мы менее всего
подозреваем, — в нас самих. Это
актуальный пласт трагедии.
Вневременная ее значимость — в
разрушении собственного мифа, в
выходе за рамки собственной
предопределенности.

Выбор всегда
есть, в каких бы жестких
обстоятельствах ни оказался
человек или целая страна, —
утверждает Артур Офенгейм. По тому,
с каким убеждением он говорит это,
приводя в качестве аргумента
поступок Эдипа, хочется верить, что
режиссер прав.

Беседу
вела Светлана ЖАРТУН.