Гирька
от ходиков

Двадцать второго ноября 1963
года в результате
террористического акта в Далласе
был убит президент США Джон
Кеннеди. Незадолго до этого в одной
из комнат студенческого общежития
в московских Черемушках появилась
гирька от старых настенных
часов-ходиков. Какая, казалось бы,
связь между этими столь далекими и
неравнозначными событиями? Тем не
менее нашлись люди, которые начали
эту самую связь устанавливать.

Не надо
иронично улыбаться. Люди были
вполне серьезные, имели офицерские
звания и служили в известном
ведомстве на Лубянке. Вскоре
безобидная гирька, привезенная
кем-то из студентов из деревни для
колки орехов, была изъята и
приобщена к делу в качестве
вещдока. Дело наклевывалось
нешуточное — вполне тянуло на
попытку покушения на главу партии и
правительства с целью
насильственного изменения
советского государственного строя.

Главой
партии и правительства в 1963 году
был Никита Сергеевич Хрущев.

Как только в
Кремле стало известно о выстрелах в
Далласе, унесших жизнь
американского президента, сразу же
были приняты дополнительные меры
по обеспечению безопасности
Хрущева. Его охрану перевели в
режим повышенной боевой
готовности. Разветвленный
агентурный аппарат получил
инструкцию не оставлять без
внимания ни одно агрессивное
высказывание в адрес Хрущева. От в
сердцах произнесенного словца
ниточка может привести к такому
замысловатому клубочку, что только
ахнешь!

Убийство
Кеннеди, произошедшее на глазах
миллионов телезрителей, было
предметом обсуждения на разных
уровнях. Надо сказать, что к тому
времени в советском обществе
ощущалась некая усталость от
бесконечных хрущевских реформаций.
Множилось число социальных слоев,
недовольных его нововведениями.
Ростки нового культа вызывали
разочарование и горечь.

Пример
американцев, устранивших своего
президента, незримо маячил в Москве
и на периферии.

На Лубянку
все чаще начали поступать
агентурные донесения о разговорах
на эту тему. "А вот в нашего
Никиту никто не стреляет", —
шутили острословы.

Агентурным
путем была добыта и информация о
том, что группа студентов
Московского государственного
института международных отношений
ведет антисоветские разговоры и,
похоже, намеревается осуществить
покушение на главу партии и
правительства.

Спустя
десять дней после выстрелов в
Далласе московских студентов
арестовали прямо в комнате
общежития. Это были честолюбивые
юноши, о чем свидетельствовали темы
их подслушанных разговоров.
Впрочем, нечестолюбивых в МГИМО
отродясь не водилось — институт-то
элитарный, готовил дипломатов и
разведчиков, лидеров братских
стран и ученых.

Обсуждались
бесконечные реформы "царя
Никиты" и причины их провалов,
свертывание десталинизации, отход
от курса ХХ съезда. Не таились,
говорили вслух — и за игрой в
"кинг" в студенческом
общежитии, и на картошке в
подмосковном колхозе, и за столиком
пивного павильона в парке Горького.
Оказывается, даже стены неказистой
пивнушки имели уши.

В заговоре
участвовали шестеро. Старшими по
возрасту в группе были двое. Игорь
Ломов учился в аспирантуре на
кафедре философии. На его отца,
работавшего в комиссии советского
контроля при Совнаркоме СССР, в
июне 1937 года поступил донос. Сталин
наложил на это письмо резолюцию:
"Т-щу Молотову. Как быть!"

Молотов
начертал на его письме следующую
резолюцию: "За немедленный арест
этой сволочи Ломова". Отец Игоря
через несколько дней был арестован
и расстрелян. Хрущев разрешил сыну
реабилитированного после смерти
Сталина Ломова окончить МГИМО и
поступить в аспирантуру.

Постарше
других был и шестикурсник Юрий
Воронцов, который до института
служил в военной авиации. Друзья
дали ему кличку Граф — из-за
аристократической фамилии.

Остальные —
Александр Зубарев, Ромас
Эйдригявичус, Вальдур Винк, Георгий
Антонос — были совсем мальчишки,
поступившие в институт со школьной
скамьи. Они знали по два-три языка, а
свой собственный язык за зубами
держать не научились.

Первыми
арестовали Ломова, Зубарева и
Воронцова. Спустя двое суток
пребывания в "Лефортове"
Зубарева отпустили, но вызвали на
допрос Антоноса. Оказалось, что он
хотя и из Прибалтики, но не литовец,
а русский. Литовцем был Ромас
Эйдригявичус, и его на следующий
день взяли под стражу.
"Балтийский след"
представлялся следователям очень
перспективным, поскольку
Прибалтика всегда была в оппозиции
к Москве, и из Гаваны был отозван
проходивший там практику эстонец
Вальдур Винк.

Задержанным
предъявили обвинение в
антисоветской агитации и
пропаганде, создании подпольной
антисоветской организации и
подготовке покушения на Хрущева. За
это можно было получить и высшую
меру наказания.

Естественно,
грамотные студенты, побывавшие к
тому времени за границей в качестве
практикантов в посольствах и
торгпредствах, переводчиков
делегации знавшие что к чему,
категорически отрицали подготовку
теракта против Хрущева. Своим
посиделкам они придавали невинный
характер. Следствие между тем
настаивало, что группа
заговорщиков намечала произвести
покушение на Хрущева во время
первомайской демонстрации 1964 года
на Красной площади в Москве.

Правда,
насчет орудия убийства ясности не
было. Сначала террористов
подозревали в том, что они
намеревались осуществить свой
злодейский замысел с помощью
старой пушки у здания Музея
Революции. Потом долго
расспрашивали, куда девался
охотничий нож Зубарева, которым он
резал колбасу. Нож действительно
куда-то пропал — то ли его выбросили
подальше от греха, когда начались
задержания, то ли на бесхозное
имущество позарились обитатели
соседних комнат.

Нож в
качестве вещественного
доказательства в плане убийства
Хрущева приобщить не удалось, а вот
гирьке от настенных часов-ходиков
повезло больше. Ее изъяли и
недоверчиво усмехались, когда
террористы убеждали, что
использовали этот предмет
исключительно в мирных целях, то
есть для банальной колки грецких
орехов и фундука.

— А может,
обсуждали, как точнее попасть этой
гирькой в висок сами знаете кому? —
спрашивали следователи, крутя в
руках тяжеловатую улику.

Абсурдности
вопросов не выдержал
подследственный Зубарев. Он
попросил бумагу и ручку. Думая, что
сейчас последует чистосердечное
признание, его просьбу выполнили.
Каковы же были изумление и
негодование следователей, когда
они увидели текст. Он был составлен
на английском языке и имел форму
заявления послу США в Москве с
просьбой предоставить
политическое убежище. Дерзкий
поступок, вызванный нервным срывом,
стоил Зубареву смирительной
рубашки и обследования
психиатрами.

Не все гладко
шло и со вторым обвинением — по
поводу создания подпольной
антисоветской организации. Улик,
подтверждающих ее существование,
было найдено две. Во-первых,
зашифрованные программные
документы организации, которые
подследственные пытались выдать за
конспекты лекций по
дореволюционной истории КПСС.
Во-вторых, большая бутылка
канцелярского клея.

По версии
следствия, заговорщики приобрели
ее для расклейки антисоветских
листовок. Напрасно эстонец Винк,
волнуясь и сердясь, в который раз
объяснял, почему он приобрел именно
такую бутылку. Потому что не было
маленьких? Это вы, молодой человек,
можете рассказывать своей бабушке.
Содержимое такой емкости явно
предназначено именно для расклейки
листовок. Правда, самих листовок не
нашли, хотя обыскивали тщательно.

Задержанные
на следствии вели себя по-разному.
Возмущенный Эйдригявичус называл
все происходившее бредом, улики —
смехотворными. Вину свою не
признавал, от дальнейших показаний
в знак протеста отказывался.
Зубарев вообще выкинул такое
коленце, что пришлось помещать в
психушку.

Но были и
такие, кто признавался. Игорь Ломов,
например, признал существование
заговорщической группы и ее
программы. Может, вспомнил судьбу
отца? Или следователи напомнили?

Винк,
Воронцов и Антонос признались во
вредных, необдуманных разговорах.

Наконец
полугодовое следствие закончилось.
Обвинения в замышляемом теракте и
организации антисоветской
подпольной организации из дела
"международников" выпали.
Судили их в мае 1964 года только по
одной, семидесятой, статье —
антисоветская агитация и
пропаганда. На трехдневном
закрытом судебном заседании
председательствовал судья
Мосгорсуда Климов.

Приговор был
такой: Ломову — пять лет лагерей
строго режима, Эйдригявичусу —
четыре года, Зубареву — три.
Воронцов, Винк и Антонос проходили
на суде в качестве главных
свидетелей. Их тоже наказали,
правда, уже внесудебными методами,
исключив из института за месяц до
его окончания.

"Граф"
Воронцов вернулся в авиацию.
Антонос предпринимал отчаянные
попытки получить диплом — даже сдал
два госэкзамена, но на третьем, по
истории КПСС, получил "неуд" с
такой вот необычной формулировкой:
"Формально высказанные знания не
соответствуют убеждениям".

Антонос все
же добился своего и получил
заветный диплом об окончании МГИМО,
но случилось это только в 1990 году,
уже при Горбачеве, то есть более
четверти века спустя, когда в
стране бушевала перестройка и
новое мышление овладевало массами.

Кроме
Антоноса, известна судьба еще
одного человека, проходившего по
делу "международников".
Имеется в виду Александр Зубарев,
осужденный на три года лагерей. В
конце восьмидесятых годов он
работал в грозненском объединении
"Промавтомат" и тоже пытался
получить диплом об окончании МГИМО,
но ему прислали отказ. О дальнейшей
судьбе других осужденных и
свидетелей по этому делу сведений
нет.

Когда над
"международниками" шел суд, до
настоящего, кремлевского,
покушения на Хрущева оставалось
пять месяцев.

Николай
ЗЕНЬКОВИЧ.