"У
вас сохранился народ"

Татьяна
КОВАЛЬСКАЯ, "Восточно-Сибирская
правда"

Не верилось: в кругу за
столиком в штабе Дней духовности и
культуры "Сияние России" рядом
с Геннадием Машкиным сидел человек,
с которого давно мечтала
поговорить. С тех самых пор когда 35
лет назад довелось прочитать
"Антоновскую площадку" и в то
же самое время побывать в
Новокузнецке, пройти по улицам
новостройки, познакомиться с
живыми героями книги. Все написано,
как было, — тогда это будоражило и
вызывало неподдельный интерес. И
вот он рядом — писатель, автор и
герой той книги, Гарри Немченко,
совершенно седой, но такие же, как
на портретах молодости, живые
глаза. И он согласился ответить на
вопросы.
Немченко первый
раз в Иркутске и только что
вернулся из поездки по городам
комсомольских строек —
Усть-Илимску и Братску. Случайная
встреча средь праздничной суеты…

— Гарри
Леонтьевич, вы у нас в Иркутске
впервые. А почему, можно узнать?
Ведь начало вашей писательской
биографии связано со
строительством Запсиба в Кузбассе,
рядом почти?

— Меня
пригласил Валентин Григорьевич
Распутин. Он давно приглашает, да
все как-то не получалось. Я из тех,
кто постоянно возвращается туда,
где начинал, где друзья, где меня
любят и ждут. Не проходит и года,
чтобы я не приехал в Кузбасс,
работаю там по нескольку месяцев.
Мои "точки маршрутов", ареал
обитания, как говорил мой друг, это
Кубань — Москва — Запсиб в Кузбассе.

— А что
связывает вас с Кубанью? Это родина
ваша?

— Да, станица
Отрадная, край предгорный,
благословенный. Там одни названия
станиц сердце радуют: Спокойная,
Изобильная, Удобная, Отважная,
Бесстрашная. Это вам не
"Горелова, Неелова, Неурожайка
тож". Там я с мамой пережил
оккупацию. Нас как членов семьи
красного командира должны были
расстрелять. Буквально накануне
расстрела нас освободила Советская
Армия. Это было потрясающим,
необыкновенным событием — приход
НАШИХ. Для меня это действительно
много значило. Это незабываемо.

Потом —
Московский госуниверситет,
факультет журналистики. Хотел
остаться в Москве, была прописка,
жена-москвичка. Но решил перед тем
посмотреть Сибирь и поехал на
строительство Запсиба,
металлургического комбината в
Новокузнецке в 1959 году. Работал в
многотиражке, писал первую книгу по
горячим следам. И застрял на 12 лет.

— И
москвичка поехала с вами в Сибирь?

— Да, год
выдержала, а больше не захотела.
Вернулась в столицу, оставила мне
сына Сережу. Увез его к маме на
Кубань, жил один. Однажды слышу
голос как будто из родной станицы, у
нас на Кубани так поют.
Познакомился с девушкой — она из
Майкопа. С ней и сложилась жизнь.
Сыну 37, а старшему уже 42. Он военный,
из того полка, который — один! — в 1993
году пришел защищать Белый дом. Их,
этот полк, "Альфа" вывела из
Белого дома, приехал генерал,
расформировал полк, лишил знамени,
всех офицеров уволили за то, что они
"опозорили честь русского
офицера". И вот 18 человек, в том
числе мой сын, до сих пор бьются,
чтобы восстановить свое честное
имя. Кто бил из танков по окнам — те
не опозорили…

— Прошло
почти сорок лет с той поры, когда
писались ваши первые книги, очень
тогда популярные: "Здравствуй,
Галочкин", "Пашка — моя
милиция" и другие. Многое
переменилось в умах молодежи да и
старшего поколения. Нет той
романтики, забыты идеалы, за
которые ваши герои боролись, и им
горячо сочувствовали современники.
Что вы сегодня думаете о своих
первых книгах и героях?

— Мне за них
не стыдно, я их по-прежнему люблю, с
ними дружу. Мои герои были не из
гладеньких, послушных и
покладистых. Галочкин спорил с
московским так называемым "нашим
маяком", показуху гнавшим. И
вообще, он даже не комсомолец.
Защищал бригаду, справедливость
искал. Мне вот что думается: ваши
Дни духовности и культуры
прекрасны, и как бы так сделать,
каким бы образом пригреть у вас тех,
кто в разных концах страны несет в
последнее десятилетие это клеймо —
"строитель комсомольских
строек"? На них и молодые смотрят
непочтительно, мол, жизнь прожили
напрасно, а кто-то издевался — для
чего? А ведь это был прекрасный
чистый порыв юности, люди бросали
насиженные места, уютный
родительский кров, ехали в
неизведанные глухие углы, начиная с
нуля, с холодных землянок. И, как в
старину, артелью, всем миром
ставили цеха, плотины, заводы, целые
города. И это ли не духовность —
молодежная спайка, напор,
стремление сделать для будущего,
для детей и внуков больше, чем для
себя? У вас в Приангарье
сохранилась, как нигде в России, та
атмосфера, много построенных
энтузиастами городов, целый каскад
гидроэлектростанций на Ангаре:
Усть-Илимск, Братск, потом Западный
участок БАМа. Вот бы и мой Запсиб
сюда, и славную Красноярскую ГЭС, и
Нерюнгри — везде есть улицы имени
ВЛКСМ, в Новокузнецке — 40 лет ВЛКСМ,
в Братске иду по улице 50 лет
комсомолу, а в Нерюнгри уже 60 лет
ВЛКСМ. Ведь это романтика юности,
это духовные ценности, которые
молодое поколение обязано помнить
и уважать.

—
Читателям интересно знать ваши
взгляды на современное положение в
литературе, ваши писательские
интересы и труды. Вот с Валентином
Григорьевичем Распутиным вы
дружите, откликнулись на его
приглашение и не жалеете об этом…

— По первым
книгам меня пытались в
пролетарские писатели зачислить:
сам на стройке, герои все простые
парни, строители и т.п. Но я ведь
такой же, как мои герои, сам себе
выбираю путь. Протестантом меня не
зря называли. Когда двенадцать лет
в Новокузнецке прожил, увидел, как с
экологией там страшно, написал
жесткую статью с критикой — и уехал
на Кубань. Стал писать рассказы о
казачьем своем народе, об
адыгейском быте в аулах — по
маминой линии там мои корни.
Рассказы показал писателю
Казакову. Ему понравился, помню,
один под названием "Колесом
дорога", просил чтобы я посвятил
его ему, Казакову. Говорил мне:
"Забудь это слово — "Запсиб",
и ты станешь прекрасным русским
писателем" (Он же заикался: з-з-з).
Удачным был рассказ "Красный
петух", опубликованный в
"Новом мире", его переводили
французы, поставили телефильм,
вышедший на первое место по
количеству показов. И теперь у меня
рассказы перетягивают по числу и по
известности мои романы и первые
повести. Выходят тома собрания
сочинений — спасибо Запсибу. Ну как
я могу забыть его? Нет, конечно,
никогда. Не дали мне ордена, как
многим первостроителям. Но вот
прошлое протянуло руку, заслужил я,
значит, раз доброжелатели издают
собрание моих сочинений как дар от
Запсиба.

А с
Валентином Григорьевичем мы по
духу близки. Мы за возрождение
единого духовного пространства на
территории рухнувшего против воли
народа Союза. Я несколько лет
переводил роман адыгейского
писателя Юнуса Чувяка "Сказание
о железном волке", закончил
четыре года назад, показал
Распутину (он в госпитале лечился)
и, представьте, Валентин
Григорьевич написал предисловие к
русскому изданию. Он за содружество
литературное и политическое с
народами Северного Кавказа. И как
приятно, что нынче вы пригласили
Кубанский казачий хор. Там у меня
много друзей. Жаль, что разминулись,
я их в Иркутске не застал.

— Что бы
вы хотели сказать читателям
"Восточки" напоследок?

— Скажу:
братцы, вы же счастливые люди, что
здесь живете! В поездке со мной был
Николай Вяткин, и он читал стихи о
том, что люди входят в храм толпой, а
выходят народом. Очень
проницательные строки. Так и
Валентин Распутин ведет людей в
храм духовности, организуя каждый
год октябрьские Дни русской
культуры. И мы, приезжая из Москвы,
видим, что у вас сохранился народ.
Это ощущается кожей. Я скажу, хотя
еще не обдумал глубоко эту мысль,
пришедшую в мою голову после
поездки по Ангарскому каскаду:
кроме той энергии, которую
вырабатывают ваши
гидроэлектростанции, тут еще
сохранилась, растворена в воздухе
энергия общего дела, общей работы,
энергия веры, подвижничества. Это
такая энергия, которой Чубайс не
владеет, которую никто не в силах ни
купить, ни продать. Это принадлежит
нам с вами. И пока она у нас есть,
Россия остается державой. И Сибирью
крепка.