Возвращение
Николая Спешнева

Владимир
ВЛАДИМИРЦЕВ, журналист, доктор
филологических наук

В Иркутск доставлены первые
экземпляры монографии известного
столичного ученого и публициста
Людмилы Сараскиной "Николай
Спешнев. Несбывшаяся судьба" (М.,
"Наш дом", 2000. 533 с. Тираж 1000
экз.). Выход книги — событие особо
примечательное: жизнь и
деятельность Николая
Александровича Спешнева (1821 — 1882),
одного из наиболее крупных
фигурантов культурной и
гражданской жизни Иркутска
середины XIX века, никогда не
исчезнут из благодарной памяти
жителей Приангарья.

В прежние,
советские, времена (впрочем,
упоминаю о них без ностальгических
рыданий) книга Л.И. Сараскиной
заняла бы видное место в
биографической серии "ЖЗЛ"
("Жизнь замечательных людей").
Таков по сути жанр этого
незаурядного труда. Но есть видимые
отличия. Книга именитой москвички
превосходит средний уровень
популярной серии тех
жизнеописаний. По щедрому вводу в
научный оборот неведомых доселе
фактов и мастерству их глубокой,
методологически современной
разработки. Наконец, по
издательскому исполнению — оно,
право, блистательное.

Много ли мы
знаем о личности и деяниях Николая
Спешнева? Грех сказать, не слишком.
Если знаем что-либо вообще. Увы,
полузабытое имя.

Разыскания
Сараскиной кладут конец нашим
приблизительным представлениям о
сосланном в Сибирь
революционере-петрашевце,
сотоварище молодого Ф.М.
Достоевского, первом редакторе
первой восточно-сибирской
региональной и городской газеты
"Иркутские губернские
ведомости".

Праотец
иркутской журналистики и, кстати,
местной газетной рекламы, Спешнев,
благодаря подвижническим усилиям
Людмилы Сараскиной, предстал перед
нами во всей полноте своей
"несбывшейся судьбы". Смею
утверждать: разгадан
парадоксальный феномен того самого
Николая Спешнева, которого
Достоевский называл "мой
Мефистофель" и типизировал в
художественном образе Николая
Ставрогина в пророческом великом
романе "Бесы".

В страстно
написанном предисловии автор
монографии раскрывает причины, кои
побудили взяться за доскональное
исследование о Спешневе, курском
помещике и родовитом аристократе,
возжелавшем установить в России
демократический строй. Главная
причина — несоответствие между
масштабами его действительно
исторической личности ("Помимо
моего счастия мне нужны слава,
наука и поэзия") и скудными
сведениями о ней. Сараскина
признается, что первотолчком
послужили занятия Достоевским:
изучая роман "Бесы", она
столкнулась с необходимостью
выяснить, в каком отношении к
"бесу" Ставрогину находится
его реальный прототип Спешнев. И
преуспела. В ее распоряжении
оказался семейный архив Спешневых
(частично хранится в Иркутске); она
нашла множество новых
документальных свидетельств о
своем герое, вступила в переписку с
его правнучкой, затерянной в США…

Словом,
повествование о Спешневе ведется
настолько осведомленным
"спешневедом", равного
которому нет. Вот почему Сараскина
имеет основания для реконструкции
непроясненных событий из биографии
Николая Александровича Спешнева и
делает это с
научно-публицистическим блеском и
тактом (учеба в Императорском
Царскосельском лицее; сближение с
Достоевским; путешествие в Китай и
Японию в составе экспедиции
генерал-губернатора Восточной
сибири графа Н.Н.
Муравьева-Амурского и т.д.).

Особенную
дополнительную ценность придают
книге Л. Сараскиной материалы
"Приложений". Здесь впервые
публикуются документы из семейного
архива Спешневых (эпистолярное
наследство) и секретная переписка
канцелярий о "государственном
преступнике". Удивителен
перечень сочинений Н. Спешнева —
рукописи, прижизненные издания в
частности, редакторские статьи,
напечатанные в газете "Иркутские
губернские ведомости". Судите
сами — привожу названия только
некоторых: "Черновой проект
обязательной подписки для
вступления в Русское тайное
общество с изъявлением готовности
участвовать в бунте вооруженной
рукой"; "Доклад о системе
метафизики Пьера Леру" (на франц.
языке); "Начало Иркутска";
"Описание языков
Северо-Восточной Азии"; "О
проекте телеграфного сообщения
через Сибирь"; "Заметки о
скифах"; "Записки по истории
Китая"; "Сиамское
королевство"; "Готтентотская
раса"; "Записки на тему о
железных дорогах в Соединенных
Штатах"; "Описание Петербурга:
путеводитель"…

Так и хочется
воскликнуть: какой немереной
энергией обладал автор
перечисленных трудов!

Из книги Л.
Сараскиной видишь: Николай Спешнев
был редкостным и по-русски
одареннейшим человеком. Едва ли не
в любой сфере деятельности он мог
бы достигнуть выдающихся успехов.
Не пришлось. Судьбу его поломали
неурядицы российских порядков и
обстоятельств. В утверждении этой
идеи и состоит не эмпирический, а
философский, притчевый смысл книги
Людмилы Сараскиной. Это ли не
злободневно и по сию пору?