"Черная
голова", — человек надежный…

Александр
ГОЛОСОВ, "Восточно-Сибирская
правда"

Так — шутя, любя, серьезно —
называл фронтового разведчика
Виктора Мешкова известный
советский военачальник Иван
Христофорович Баграмян и…угощал
разведчиков чаркой.

I.

Виктор
Медеевич Мешков, человек надежный
не только по солдатским меркам, но и
как патриот малой родины. Родился,
вырос и дожил до преклонных лет на
родине предков, в улусе Старый
Хогот. Даже по масштабам
Баяндаевского района, это —
сельская глубинка, обделенная
социальными благами и вниманием
властей. Из госучреждений в улусе
сохранилась, прижилась лишь
начальная школа. Нет магазина,
клуба, фельдшерского пункта. Добро,
хоть есть хорошая грунтовая дорога.
При надобности и наличии
"колес" можно съездить на
центральную усадьбу бывшего
совхоза в село Хогот. Такие дороги к
бывшим бригадным поселкам совхоза
"Хоготовский" успел до
перестройки провести последний
директор хозяйства, а ныне глава
местного самоуправления Анатолий
Табинаев. И за это люди ему
благодарны. Однако поминают
недобрым словом за поспешное
разделение совхоза на четыре
карликовые хозяйства, и в первую
очередь ветераны, положившие силы,
здоровье в обустройство
коллективного хозяйства.

— На
президентских выборах, — говорит
Мешков, — я голосовал против всех. В
знак протеста против развала Союза,
колхозов и совхозов. Не за то мы
проливали кровь, чтобы жить под
олигархами, чтобы наши дети и внуки
были батраками…

После смерти
жены Мешков живет один в
родительском доме. Дети — два сына и
две дочери — выросли, разъехались, у
всех свои семьи. Зовут жить к себе.
Но он не хочет их обременять, у них
своя жизнь, свои заботы. Но из
беседы с ним мне показалось, что не
только это удерживает в старом
улусе ветерана — инвалида Великой
Отечественной. Есть нечто более
важное и цепкое. Это и память о
прожитых годах на родной земле в
любви и радости, и уклад
крестьянской жизни, неспешной,
несуетной, размеченной сезонными
заботами о хлебе насущном, где
всему есть место и у всего сущего
есть свой смысл, освященный верой,
обычаями и традициями предков. В
улусе нет городских удобств. Но
есть не менее важное для здоровья
души и тела селянина: живая природа
за порогом и та "вкуснятина",
которой соблазняет горожан
известная реклама "Домика в
деревне". В улусе нет людской
толчеи города, которая утомляет
селян и кажется им бессмысленной и
праздной. Мешков чувствует себя в
городе, вне родного улуса как птаха,
лишенная воли. В прошлые годы на
зиму был вынужден уезжать к детям,
чаще в Улан-Удэ. И всякий раз вскоре
наваливалась тоска, хандра
обостряла старые хвори, и он
начинал считать дни до возвращения
в улус.

— Прошлой
зимой, — с лукавым прищуром говорит
Мешков, — я не полетел зимовать на
юг, остался дома. Тяжелая была зима.
Печь греет плохо, перебирать надо,
но нет кирпича. К сыновьям
обращаться неудобно, у каждого свой
хомут…

Мешков хотя и
живет один, но в улусе он не одинок.
Держит корову, молодняк. Ухаживать
за скотом помогают соседи. Илья
Андреев, бывший совхозный дояр,
доит корову, а его сестра Люба
стряпает для Мешкова хлеб. В доме у
Виктора Медеевича не переводятся
гости. Во-первых, у него солидная
пенсия, а человек он не жадный,
компанейский, и, во-вторых, он
человек общественный — местный
шаман, знающий молитвы на все
случаи жизни. Шаман-коммунист почти
с шестидесятилетним партстажем.
Облегчить, очистить от житейской
скверны молитвой душу к Мешкову
приезжают земляки со всей России,
случаются среди них даже академики.

2.

О войне
Мешков говорит неохотно. "Война —
страшное дело", — были его первые
слова на мою просьбу рассказать о
солдатском прошлом. И эту фразу, как
заклинание, он повторяет много раз
на протяжении нашей беседы. И, на
первый взгляд, кажется странным
слышать такое от человека, который,
судя по боевым наградам: медали
"За отвагу", "За боевые
заслуги", ордена Отечественной
войны первой и "Славы" третьей
степени, с войной был "на ты". И
в рассказах о войне в устах бравого
разведчика должны бы звучать
гусарские нотки. Возможно, полвека
назад после рюмки они и звучали. Но
жизнь берет свое. Она сделала
Мешкова мудрее, проницательнее, и
время высветило для него войну,
которая по молодости лет
представлялась приключением,
опасной и суровой игрой мужчин, в ее
истинном бесчеловечно-трагическом
свете, несовместимой с жизнью.

— 10 октября
сорок первого года в улусе хлеб
молотили, — рассказывает Мешков. —
На ток приехал председатель
сельсовета Хандаров, а с ним солдат
с винтовкой. Спрашивает: "Где
Виктор Мешков? На фронт, — говорит, —
надо ехать". А я подумал: "Раз с
винтовкой за мной, значит, я важная
птица". А птичке было 18 лет…
Недолгие сборы и проводы. Свозили
нас со всей области на завод имени
Куйбышева. В Иркутске я в первый раз
попробовал пиво. Выпил и тут же
вырвало. Так пиво я и не полюбил…

Мешков имел
семь классов образования и
внушительную комплекцию. При росте
в метр шестьдесят весил более
восьмидесяти килограммов. Все это и
определило его солдатскую стезю. До
разведки попал в десантники,
окончив трехмесячную школу
парашютистов. В одном из
десантирований получил первое
ранение. Осколком ребро перебило.
Однако в таком состоянии выволок на
себе с поля боя капитана, у которого
оторвало ногу. Этот эпизод был
описан во фронтовой газете под
заголовком "Боевая дружба". В
заметке, желтой, как испанский
лимон, капитан Ф. Грачев пишет:
"Нет! Русского человека я не
брошу, — подумал истекающий кровью
Мешков. — Спасу…"

Спрашиваю:
"Что, Виктор Медеевич, именно так
и подумал?" Мешков смеется…

— Там было не
до того, чтоб думать о
национальности капитана, которого
до этого я и не знал, — говорит он. —
Свой, надо спасти. А для немцев мы
там все были русскими, когда они
кричали: "Русские свиньи,
сдавайтесь!" У нас, кажется, от
злости моча закипала, не только
кровь. А что я думал, корреспонденту
виднее, — лукаво улыбается Мешков. —
Раз он считает, что я так должен был
думать, значит, так я и думал. Я же не
мог сказать, что капитан плакал.
Хотя и понимал, что ничего
зазорного в том не было. Страшная
боль, обида — калека, отвоевался,
зверем завоешь. Он плачет, а мне
легче: значит, живой, в сознании,
будет жить. — Мешков долго молчит. И,
тяжело вздохнув, добавляет: Да-а…
Война — страшное дело…

— А как
гвардии старший сержант Мешков, —
спрашиваю я, — из парашютистов в
разведчики переквалифицировался?

— Ну, тогда я
еще не был ни гвардейцем, ни старшим
сержантом, — говорит Виктор
Медеевич. — Произошло это после
госпиталя. На фронте случилось
затишье, шло переформирование
частей, потрепанных в боях. Нас
спрашивали: куда пойдете? Ребята
говорят: "В разведке хорошо
кормят". Говорю: пишите в
разведку. В парашютной школе были
голодные, как волки. Конечно, не
всех голодных брали в разведку. Был
серьезный отбор. Генерал,
отбиравший нас, о каждом знал все:
кто, откуда, как воевал… В сорок
втором, уже в разведке, приняли в
партию под Смоленском.
Кандидатский стаж — два месяца. Для
разведчиков задание — святое дело.
Умри, но выполни. А фронтовая
разведка получала задания от
командования фронтом. Нашим 3-м
Белорусским командовал
удивительный человек, Иван
Христофорович Баграмян,
разведчиков он уважал. После
успешного поиска лично благодарил.
Увидев меня, говорил: "О! Черная
голова! Надежный человек! Живой?! Ну
и слава Богу. — И вполголоса
добавлял: — А ну, ребята, дернем-ка
граммов по двести за победу. "А
кто откажется дернуть, да еще с
командующим? Непьющие разведчики —
большая редкость. У нас во взводе
был еврей Цодак, хороший солдат, с
одним недостатком — пил мало.
Приходилось выручать. Отлично знал
немецкий, ругался по-ихнему как
сапожник. Это выручало нас, когда
нос к носу ночью с немцами
сталкивались.

"Надежным
человеком" Мешкова окрестил
корреспондент в одной из заметок,
которую, очевидно, и прочитал
Баграмян. Ненадежные в разведке не
задерживались. А Мешков, надо
полагать, как нельзя полно
соответствовал такому определению.

3.

Вчистую
Мешков отвоевался незадолго до
Победы. Под Кенигсбергом (ныне
Калининград) был тяжело ранен в
ногу разрывной пулей. Перенес
несколько операций по извлечению
осколков. Но полностью рану так и не
очистили. В сентябре сорок пятого
демобилизовали, но попал не домой, а
опять почти на год в госпиталь,
долечивался в Иркутском институте
ортопедии. Мешков с благодарностью
отзывается о военных хирургах,
творивших чудеса на операционном
столе. Домой выписали осенью сорок
шестого с костылем.

— У меня как
будто крылья выросли за спиной, —
вспоминает он. — С Хогот восемь
километров пешком, считай, на одной
ноге доскакал. Отец не узнал, мать с
трудом узнала. С фронта письма,
деньги — все доходило. А из дома
редко весточки приходили, терялись,
наверное… Только дома я узнал, что
брат Доржи погиб.

Долго еще
рана беспокоила, лет пять свищ не
давал покоя. Потом вроде
успокоилась. А в шестьдесят пятом
рана открылась, нога распухла. Я
тогда работал на комбайне,
приходилось терпеть, семья, дети —
кормить надо. Опять пришлось лечь
на операцию. Оперировала
незабвенная Федосья Гавриловна
Шедоева, бывший военврач. Вынула
осколок, кажется, последний…

Однако на
этом мытарства инвалида войны
второй группы не закончились. Они
повторяются с постоянством
юбилейных дат Великой Победы. А в
последнее десятилетие почти
ежегодно, когда заходит речь о
предоставлении ветеранам войны
автомашин, Мешкова каждый раз
заново обследуют и каждый раз
отказывают.

— Мои ноги:
одна ходи, другая погоди, — говорит
Мешков, — с годами не становятся
здоровее. Чего их каждый раз
обследовать? Вот опять в канун
55-летия Победы два дня гоняли по
кабинетам, тискали, мучили. Сказали
бы честно: не будет тебе, Мешков,
машины, не вышел должностью или
родней. Обидно. Усть-Ордынская ВТЭК
не доверяет заключению врачей
Усть-Ордынского ОМО. Направляют в
область. А там говорят: вы из
другого субъекта, поезжайте в
Москву… Война — страшное дело. Но
не менее страшна и наша бюрократия,
бездушие.

Я не знаю,
заслуживает ли Мешков по
медицинским показателям как
инвалид войны машину. Но когда ее
получает ветеран, раненный в руку
или страдающий туберкулезом, а
Мешкову отказывают с тяжелым
ранением в ногу, невольно начинаешь
думать, что тут срабатывают иные,
далекие от медицины показатели. Ну
ладно, инвалиду отказывают "в
колесах". Но неужели
обследовавшие его врачи не
заметили, что ветеран Мешков
практически ничего не слышит? И в
слуховом аппарате, который по
нынешним временам стоит немалых
денег, он бесспорно нуждается.