Спаси,
и спасешься сам!

Нина КАЛИНИЧЕНКО

55 лет со дня
Великой Победы пронеслись как один
миг. А какими бесконечно долгими
казались страшные дни чудовищной
войны!

Не могу не
поделиться воспоминаниями о
нескольких эпизодах из жизни моей
мамы Ксении Евгеньевны Кабалюк.
Неутомимые руки ее не знали покоя,
беспокойное сердце было всегда
распахнуто для других. Ничего она
не боялась, никогда не унывала, а
все пела и пела до конца дней своих,
в грусти и радости.

Выпала на ее
долю лиха немало. Война настигла
маму в Жмеринской больнице, где она
лечилась от воспаления легких. Мне
тогда едва исполнилось пять
месяцев, поэтому в больнице с ней
находилась и я.

Стали
привозить раненых. Крики, стоны,
страдания. Из больной мама
превратилась в санитарку. Врач
отгородил ширмой кровать, здесь она
и жила.

Вскоре немцы
оккупировали Винницу, Жмеринку,
окрестные села. Занятую территорию
они поделили на зоны, установили
границы.

К тому
времени многие благополучные семьи
эвакуировались, мама же с маленьким
ребенком перебралась к брату, в
еврейское местечко Межиров. Те, кто
остался, приняли на себя все удары
жестокой войны.

Однажды
черным утром немцы с автоматами
выгнали из домов евреев, собрали на
площади, повели к яру… Племянник
доктора Жмеринской больницы,
двенадцатилетний мальчик чудом
сумел убежать к дяде Матвею на
мельницу. Узнав от насмерть
перепуганного мальчика о страшной
беде, Матвей Львович решил
присоединиться к несчастным: ведь
среди них находились его мать, жена,
двое детей, семья брата и другие
родственники.

Леня
вцепился в дядю, умоляя остаться на
мельнице: мальчику так хотелось
жить! Но кто-то из местных жителей
доложил немцам, что на мельнице
скрываются два еврея. Немцы
появились здесь с овчарками, но
никого уже не нашли.

Глубокой
ночью мама через Черный (грабовый)
лес увела Ленечку и Матвея Львовича
в село Билыковцы, где их приютили
мамины друзья. Эти добрые люди
прекрасно понимали, на какой риск
шли.

В лесах
начал действовать партизанский
отряд, державший тесную связь с
местными жителями, надежными и
честными. Среди них была и мама.
Ведь молодость не ведает страха!
Мама не отказывалась ни от одного
поручения, оставляла меня у
знакомых и отправлялась на опасное
дело.

Ночами она
пробиралась из одного села в
другое: в Щучинцах прятался брат
Матвея Львовича, врач Зиновий
Львович с женой и маленьким сыном
(сын потом работал корреспондентом
ТАСС). В Тылыновке, в Браилове,
Семаках, Большой и Малой Жмеринке
ждали маму, доверяли ей.

Покров.
Мокрый снег падал на землю,
пронизывающий ветер хлестал в лицо.
Маме во что бы то ни стало надо было
попасть в Жмеринку. На этот раз мама
несла на руках меня. Добиралась, как
всегда, ночью. Пошла вброд через
ставок, уже подернутый тонким
ледком. Мост был взорван. На
середине мама начала тонуть,
держала меня на вытянутых руках и
прощалась с этим миром.

Неожиданно
услышала: "Halt! Halt!" Солдат на
коне объезжал границу, зашел в воду,
взял на руки ребенка, вытащил маму
из омута. "Лучше было бы утонуть.
Расстреляет. Не мучилось бы дитя,
сама ушла бы из этой страшной
жизни", — думала мама. Но на этот
раз судьба смилостивилась. Пожалел
несчастную женщину румын, вывел на
дорогу, отпустил.

Но сколько
еще тягот придется ей вынести на
своих хрупких плечах! Глубокий
рубец на всю жизнь остался на кисти
левой руки от долго не заживающего
пулевого ранения.

Тогда она с
людьми из партизанского отряда
вызволяла приговоренных к сожжению
селян из хаты, охраняемой немцами.
Завязалась перестрелка. Пуля
прошила рукав телогрейки, задела
руку.

К 1944
году наши войска изгнали проклятых
немцев, освободили лежащие в руинах
украинские города и села. Страшный
голод пришел на смену фашистскому
игу: не сеяли, не пахали, не снимали
урожай. В поисках еды брели из села
в село обессилевшие молдаване,
белорусы, украинцы, поляки. Они
надеялись выжить в этом кошмаре,
летом объедались сырыми грибами,
дурели, гибли целыми семьями, даже
селами. От голода покинула белый
свет моя бабушка Юстина. Опухла и
мама, почти не ходила. Последнее
довоенное шелковое красное "в
вафельку " платье выменяла на
пять картофелин. Помню, ночуем у
чужих людей, поляков. Из чувства
жалости пустили они нас в летнюю
кухню, пристройку к хате.

Внутри
сколоченный из грубых досок стол,
нары-топчан между всегда ледяной
печуркой и промерзшей стеной,
глиняный пол, от которого тоже веет
холодом.

Нары
застелены соломой, полосатым
холщовым рядном и ветхим одеялом.
Под этим одеялом мы, тесно
прижавшись друг к другу и укрывшись
с головой, тщетно пытаемся
согреться, "хукаем", дрожим от
стужи до утра.

Пять
драгоценных картошин мама положила
на стол, прошептала: "Может, еще
протянем несколько дней, а дальше
не знаю, что будет".

Неделю
продержались. Мама кормила меня
запаренной похлебкой пополам с
дымом, следила голодными горящими
глазами…

Стояла
дивная послевоенная весна, весело
пели птицы, распустились нежные
подснежники. Мама не поднималась.
Рассвело. Будит она меня, просит:
"Посмотри, что там у двери. Мне
уже мерещится…" Босыми ногами я
прошлепала к порогу. Дверь заперта
изнутри на крючок. Возле порога
горкой накидана картошка.

Откуда этот
божий дар, спасший нас? Загадка
раскрылась намного позже.
Бездетная полячка, сестра хозяйки,
ночью тайком в отдушину возле двери
набросала картошки, подарила
женщине с ребенком жизнь.

А потом
заработала мельница, дядя Мотя с
первого помола зерна отсыпал
темной муки. Ничего вкуснее этой
"затирухи" с тех пор я не ела!

Как мы
выжили? Не имели ни своего
порога, ни крыши над головой, ни
посуды, ни одежды, ни обуви.
Истерзанная весенним лихолетьем и
послевоенным голодом, Украина
невольно отторгала своих лучших
людей.

В поисках
счастливой доли мама оказалась в
Иркутске. В 1951 году приехала она в
неведомую Сибирь. Приютила нас
радушная сибирячка, вдова с двумя
детьми. Впервые угостила вкусной
белой сайкой. Мама была на седьмом
небе от радости: ее приняли на
работу в локомотивное депо станции
Иркутск-Сортировочный.

Теперь она
имела возможность купить еду,
одежду. Вплоть до ухода на пенсию
трудилась мама сначала в душевой,
потом в заготовительном цехе.
Сметала металлическую стружку и
пела чудные украинские песни. Очень
уж тосковала по родным местам!

Как же пела
она! Удивительно сильный, звучный
украинский голос заставлял
умолкать птиц. "Коло млина,
крелинина, зацвила калина…", —
словно слышу сейчас…

Ее ценили за
веселый, добрый нрав, мягкий
характер, умение ладить с людьми.
Никогда не жаловалась она, не
роптала, довольствовалась малым,
окружающим заявляла: "Как хорошо
жить! Тихо, мирно, солнышко светит,
хлебушек есть! Что еще надо". А
вот фильмы о войне не могла
смотреть, закрывала глаза ладонью,
покидала комнату.

Перелистывая
свою память, спустя много лет,
написала я письмо Леониду
Леонидовичу Ш. в Москву. Он позвонил
в тот же день, как прочел весточку
из Иркутска. Радовался и плакал
семидесятилетний мужчина, говорил,
что до конца дней не забудет
Ксеничку, обещал приехать и встать
на колени перед женщиной с золотым
сердцем. Но годы берут свое.
Пошатнувшееся здоровье не
позволило осуществить давнюю
мечту.

Летом
прошлого года встречал Леонид
Леонидович ее внучку Светлану,
маленькую правнучку Анночку в
своем доме как самых дорогих
гостей.

Он собрал
документы и подал прошение в
Израильское посольство с просьбой
о присвоении Ксении Евсеевне
Кабалюк звания Праведника Мира.

С Леонидом
Леонидовичем мы поддерживаем
тесную связь, часто общаемся по
телефону, ведем переписку. Нет у
мамы наград, но есть благодарная
память тех, кто ее помнит и любит!
Свою скромную частицу в Великую
Победу внесла и она.

Жили мы в
мире и согласии без границ и
разделения по национальности. А
сейчас грустные слова приходят на
память:

"Украiна
дорогая,
Рiднесенька мати,
Ты теперь аж за кордоном,
Як тебе дiстати?"