Взлет

Элла
КЛИМОВА,"Восточно-Сибирская
права"

Сегодня
хирургу Евгению Георгиевичу
Григорьеву исполнилось 50 лет. Мои
ему пожелания: поскорее прожить и
пережить этот день, наполненный
праздничными вокруг него
хлопотами, озвученный высокими
словами, расцвеченный грамотами и
букетами. Одним словом, всем тем,
что диктуется юбилейным торжеством
и так резко не совпадает с его
мироощущением. Хирург Григорьев
очень терпеливый и терпимый
человек:всеобщее внимание,
заставляющее его внутренне
съеживаться, переносит с трудом.
Если бы не врожденная деликатность,
не страх обидеть коллег, и, что
очень важно, если бы не его
уверенность в их искренности, ни за
что бы не согласился на такую суету.
Но в том-то и дело, что, устраивая
этот праздник, никто из окружающих
хирурга Григорьева людей никакой
задней мысли не преследовал. Не
было и нет зависти к сделанной им
карьере: доктор медицинских наук,
профессор, заведует кафедрой
госпитальной хирургии
медицинского университета;
директор академического института
хирургии и одновременно — научного
центра реконструктивной и
восстановительной хирургии ВСНЦ
Сибирского отделения Российской
Академии медицинских наук; наконец,
с прошлого года член-корреспондент
этой Академии. И все — на взлете лет,
когда до пика, обозначающего
конечную точку восхожения, еще так
далеко!

Это, конечно,
не значит, что за 27 лет врачебной
практики не было у Евгения
Георгиевича проколов или что
обсуждения неясных пациентов
всегда проходят мирно. Хирурги
вообще балансируют на острие
случая, а хорошие хирурги вдобавок
соотносят риск операции с риском
потери больного. Такая уж эта
врачебная специальность, не дающая
права на ошибку. И безжалостно
отвергающая нерешительных и
слабых. Но профессор Григорьев — не
только хирург божьей милостью, как
признают сегодня в медицинском
мире России и в чем совершенно
уверены им спасенные. Он еще
руководитель, чье слово на
консилиумах всегда последнее и,
следовательно, поглощающее
сомнения коллег. Жить с таким
грузом на сердце трудно, но, как
всех умных и сильных людей, его
выручает самоирония:

— Мне по
должности положено заключать, и это
очень удобно,- с намеком на шутку
говорит он. — Потому что выслушиваю
разные мнения, тем более что это
бывают мнения моих учителей.

Ну что ж,
судьба распорядилась таким
образом, что он шагнул дальше тех,
кто учил его в институте. Но и много
лет назад, когда имя его еще не
звучало так громко и был он только
ассистентом на кафедре, которую
теперь возглавляет, свой голос
имел. Один из его учителей, сам
блестящий и смелый хирург,
профессор Моисей Борисович
Скворцов рассказывает о случае из
своей практики, когда лежал в
клинике госпитальной хирургии
трудный больной с пороком пищевода.
Чтобы избавить человека от
страданий, нужно было, удалив
пищевод, заместить его желудком.
Риск был огромен. Либо оставить все
как есть, и пусть человек страдает
от физической боли и комплекса
неполноценности до конца своих
дней. Либо… на операционный стол
его, а там уж как угодно будет року.
На кафедральном совещании, когда
рассказывал Скворцов свой план
операции, никто его не поддержал.
Никто, кроме вчерашнего ученика, и
его слово решило спор в пользу
скальпеля. И человек выписался,
освобожденный, избавленный от
своих страданий. А жизнь покатилась
дальше обычной чередой надежд и
драм, видимых разве что самим
медикам да еще близким их
пациентам. Но ту поддержку
профессор Скворцов до сих пор
помнит и говорит мне: как только
возникают у меня сомнения, я
мысленно советуюсь с Григорьевым, и
если он поддерживает, принимаю
решение.

— Но как же
так, — на полном серьезе удивляюсь
я. — Он же вас не слышит?

— Он сейчас
завкафедрой — все понимает, — слышу
в ответ.

Между прочим,
ту операцию, они так и не описали —
не нашли времени. И я думаю о том,
какие драгоценные крупицы их
хирургического опыта, медицинских
знаний, добытых путем горьких
сомнений, отчаянной храбрости и
уникального просчета всех
возможных вариантов, рассеяны в
буднях больничных палат и
операционных. Сейчас почему-то
припомнилось, как докладывал сам
Евгений Георгиевич на заседании
Президиума Восточно-Сибирского
научного центра СО АМН о новом,
разработанном им самим
хирургическом методе лечения
гнойных заболеваний легких. Он
говорил негромко, кратко, даже сухо,
в обычной своей манере, отвергающей
малейший намек на сенсационность,
которую терпеть не может. Но по
напряженной тишине переполненного
зала, по обвалу вопросов можно было
понять, какие никем ранее не
обкатанные идеи, какой уникальный
метод операций, им уже
опробованный, предлагал хирург
Григорьев. Кстати, уже существует
статистика, позволяющая судить о
степени совместимости, скажу так,
его новаций с самой жизнью. Одним из
первых в России Евгений Георгиевич
Григорьев применил
эндовоскулярный тромболизис
(способ, позволяющий рассасывать
тромбы в сосудах крови) при
инфаркте миокарда, что снизило
смертность в остром периоде этого
заболевания фактически в два раза.
И вообще, слова "первый",
"впервые" по справедливости
следовало бы говорить и писать,
предваряя весь перечень его
научных званий, административных
должностей и сопрягая эти понятия
только с одним, самым для него
важным — с делом, которому он
служит.

В одном из
ведущих медицинских журналов об
этом деле сказано так: " В
соответствии с актуальными
проблемами хирургии, под
руководством Григорьева
произведена перестройка
клинической базы: созданы
гнойно-септический центр,
отделения колопроктологии,
сосудистой хирургии, лаборатория
диагностического изображения в
хирургии, что сегодня обеспечивает
высокий уровень хирургической
деятельности, научных исследований
и педагогического процесса. По
существу речь идет о факте
сформированной в Иркутске
хирургической школы".

Но его
сокурсники, с кем вместе получал
диплом Иркутского мединститута
Евгений Георгиевич, предпочитают
более лаконичное, но столь же
строгое определение феномена
Григорьева. Они вообще вошли в
жизнь одной удачливой плеядой:
хирурги-выпускники 1973 года. Юрий
Всеволодович Желтовский, Сергей
Павлович Чикотеев, Юрий Антонович
Бельков. Ну так вот, однажды доктор
медицинских наук Бельков назвал
Григорьева "поливалентным"
хирургом. Значит, разносторонним,
разноплановым, поднявшимся над,
кажется, неизбежной нынче узкой
специализацией. Это прозвучало в
ответ на мое, каюсь, не совсем
уместное сравнение. Врач, одним из
первых в России выполнивший
коронарографию, блестяще
оперирующий на легких, на органах
брюшной полости, на кишечнике и…
Моцарт, искрометно творивший
музыку. Миф, конечно! Чем щедрее
талант, подаренный Всевышним, тем
тяжелее труд, востребованный им.
Учителя хирурга Григорьева:
Николай Романович Зеленин, Михаил
Степанович Чекан, Евгений
Авраамович Пак — могут
свидетельствовать, что их бывший
студент и нынешний коллега делал и
делает себя сам. Считайте, со
второго курса — постоянные
дежурства в хирургических
клиниках; в ущерб досугу и сну, вне
всяких расписаний и графиков. А всю
самостоятельную жизнь — три идола,
которым он поклоняется. Пациент,
скальпель и медицинская книга. Сам
теперь преподаватель, он внушает на
своих лекциях: "Наша
специальность во многом
обусловлена запоминанием. Много
терминов, много понятий, вариантов
хирургического вмешательства. Так
что читать, читать и читать. Что
наберете в студенчестве, то с вами
останется навсегда".

Впрочем,
молодым, похоже, больше нравится
повторять его любимое присловье:
мол, хирург — это медный лоб, но
золотые руки. Опять же — юмор. Мне он
эту шутливую формулу развернул так:
даже обезьяну можно научить
входить в операционную; но если не
ориентируешься в ситуации, если не
можешь поставить своему пациенту
диагноз как терапевт, если не
владеешь мануальными навыками, а
просто держишь скальпель — ну какой
ты хирург?

Скорее всего,
этот взгляд на профессию он
унаследовал от человека, безмерно
им уважаемого — бывшего
заведующего кафедрой госпитальной
хирургии доктора медицины
Всеволода Ивановича Астафьева, чей
портрет над письменным столом в его
рабочем кабинете. И чей дух, во
многом благодаря Евгению
Георгиевичу, по-прежнему витает в
кафедральном коллективе. Я точно
знаю: коллеги благодарны ему за
такую верность памяти и об этом
тоже скажут ему сегодня. В такой
трудный для него день, среди
кутерьмы которого, быть может,
откликнется на зов его сердца
детство. Крохотный Заярск, где он
родился, стынущий на сибирском
морозе, и мама, сельский фельдшер,
торопящаяся на вызов зимней ночью.
А что? Детство ведь остается с нами
навсегда, сколько бы лет нам ни
стукнуло. А у хирурга Григорьева—
какие еще годы…