Политрук
Иван Червов

Леонид БОГДАНОВ,
журналист

Когда-то
захаживал к нам, на Иркутское радио,
где я работал, персональный
пенсионер Алексей Степанович
Головных, комсомолец 20-х годов. Был
он человеком очень общительным,
всегда готовым поделиться своими
воспоминаниями о прошлом,
подсказать адреса людей,
интересных для журналистов.
Алексей Степанович и меня
познакомил с таким человеком. Звали
его Иван Михайлович Червов, и был он
директором Кишиневской
инкубаторно-птицеводческой
станции. Человек действительно
непростой судьбы, он остался в моей
памяти. Сейчас, в дни подготовки к
55-летию Великой Победы, мне хочется
рассказать о мужестве человека,
по-настоящему не оцененного при
жизни.

Суровая и
печальная осень 1941 года. Иван
Червов — начальник политотдела 164-й
стрелковой дивизии, занимающей
оборону на восточном берегу Днепра.
Идут ожесточенные бои. Враг рвется
в глубь страны. Однажды
обескровленная дивизия
оказывается в окружении. Командир
выбыл из строя, Червов принял
командование над остатками полков.
Набралось всего 850 бойцов при 16
пулеметах и 2 орудиях. Сила не такая
уж маленькая, если бы не сотня
раненых. А с ними, известно, далеко
не уйдешь.

Одни
предлагали рассредоточиться и
мелкими группами выходить из
окружения, другие — остаться в тылу
партизанить. Червов отверг оба
предложения.

— Будем
вместе прорываться к своим, — решил
он.

Почему решил
именно так? Да потому, что хотел,
чтобы сохранилась 164-я стрелковая,
чтобы не канула в пропасть
забвения. Для этого и берегли они
свое знамя, принимали жертвы и муки,
но прорывались через вражеские
заслоны и продвигались на восток.
Наконец настал день, когда остатки
дивизии вышли из окружения.

Надежды
Червова не оправдались: дивизию не
стали воссоздавать. Всех
"окруженцев" влили в
пополнявшуюся 99-ю стрелковую.
Червова назначили начальником
политотдела этого соединения.
Вскоре снова начались бои.

Первая
военная зима принесла определенные
успехи нашим войскам и на
Юго-Западном фронте. Но в мае сорок
второго обстановка резко
ухудшилась, и дивизия, на этот раз
99-я, попала в окружение под
Харьковом.

Степь гудела
от рева моторов, скрежета гусениц,
топота сотен ног. Люди двигались
молча, без выстрелов. Но внезапно от
взрывов как бы распался воздух. На
огромное тело колонны обрушился
немецкий огневой вал, хлестанул
шквалом раскаленных осколков.

Не многие
вырвались тогда из окружения. Не
оказалось среди них и Червова.
Позднее его боевой соратник по
политотделу С. Квицинья сообщил
жене: "Иван Михайлович в мае 1942
года был тяжело ранен и пропал без
вести".

Ивана
Михайловича действительно ранило в
первые же минуты прорыва. Ранило
тяжело, в бедро. Он не мог ни стоять,
ни ходить. Танкисты попытались его
вывезти, но были подбиты и сгорели.
Полкового комиссара спасли
пехотинцы. Обессилившего от потери
крови, переложили на подводу. Та не
проехала и трех километров, как ее
стали догонять немецкие
мотоциклисты. Собрав силы, Червов
успел сползти с телеги в канаву и
зарыть свое удостоверение и
партбилет. Подошедший автоматчик,
указывая на Червова, спросил:
"Комиссар?" "Нет,
командир", — ответил кто-то.

Случилось
самое страшное, чего Иван
Михайлович боялся больше всего: он
оказался в плену.

Хотя
находился он в "госпитале для
военнопленных" в Житомире, ни о
какой медицинской помощи нечего
было и думать. Здесь только в его
корпусе каждые сутки умирало по 20-30
человек. Черви разъедали раны,
голодные люди пухли, надуваясь
водой. И ежедневно — массовые казни.
Некоторые военнопленные не
выдерживали и сходили с ума. Другие
бросались на колючую проволоку,
окружавшую "госпиталь".
Часовые добивали их из автоматов.
"Может быть, чем быстрее, тем
лучше? — спрашивал он себя. И
отвергал эту мысль: "Нет, надо
жить. Жить и бороться!.."

Помощь
товарищей и сильный организм
сделали свое дело: рана
зарубцевалась. Теперь можно было
подумать и о побеге.

Как бы
разгадав помыслы своих пленников,
немцы стали перевозить их из лагеря
в лагерь, подсылать провокаторов.

Шли месяцы,
казавшиеся годами, прошел год,
похожий на десятилетие…

Однажды весь
лагерь загнали в вагоны и повезли
на запад. Через несколько дней они
оказались в Восточной Пруссии.
Здесь так же издевались и били,
морили голодом, гестаповцы
выискивали коммунистов. Некоторые
пленные знали, что числящийся под N
27776 Василий Кузьмич Шульга на самом
деле полковой комиссар Иван
Михайлович Червов. Но никто не
выдал.

Все
новоприбывшие попали в блок
пересылки. Хоть немного, но они уже
знали друг друга. "Кузьмич"
умело прощупывал, кто чем дышит, и,
не торопясь, стал подбирать группу
для побега. Дело постепенно
налаживалось.

В самый
ответственный момент произошла
трагедия. Оказалось, пленные
соседнего блока давно готовились к
побегу. Немцы узнали об этом и рано
утром все население блока вывели за
территорию лагеря, раздели и… Иван
Михайлович видел из окна своего
блока, как под присмотром
охранников лагеря, подгоняемые
штыками бежали к яме обреченные.
Методично звучали хлопки
пистолетных выстрелов. Когда
раздался последний, Червов
медленно прошел на свое место в
углу и лег, уткнув лицо в ладони. О
чем он думал тогда?

О том, что
легче бывает умереть самому, чем
быть беспомощным свидетелем
убийства товарищей? О том, что в
фашистских лагерях даже одно
неосторожное слово может привести
к гибели многих людей? Прав ли он,
что в таких условиях поднимает
пленных на борьбу, рискует не
только своей, но и их жизнями?

…Вспомнилась
молодость. Деревня Жураковская.
Родная дедова хата на ее краю. И
ясно-ясно увидел его самого: всегда
немного лохматого, с острым
взглядом серых глаз из-под
насупленных бровей. Дед был с
Украины. За участие в бунте против
помещика его выслали в Сибирь.
Когда Ивана призвали в
колчаковскую армию, он бежал с
призывного пункта, не желая
защищать богатеев. Его поймали и
посадили в черемховскую тюрьму.
Иван не стал ждать, когда поведут на
расстрел. Бежал и из тюрьмы.
Скрывался в Заларях, в доме Степана
Головных. С его сыном Алексеем,
черненьким и худеньким хлопцем, они
стали тогда друзьями и позднее
совместно организовали
товарищество по обработке земли.
Это была первая в уезде
сельскохозяйственная артель. Его,
Ивана Червова, избрали первым ее
председателем.

Он
добровольно ушел в Красную Армию. В
рядах 35-й стрелковой дивизии
прославленной 5-й армии принял
участие в разгроме банд барона
Унгерна. После демобилизации был на
партийной и советской работе,
упорно учился. Окончил Высшую
партийную школу при ЦК ВКП(б), и в 1938
году стал председателем
Красноярского крайисполкома,
депутатом Верховного Совета РСФСР.
А через год снова на учебе — в
Академии земледелия. С началом
войны с Финляндией он опять ушел
добровольцем, был заместителем
начальника политотдела дивизии. И
сколько тогда пришлось пережить
горького, обидного за нашу армию,
какие трудности преодолеть!

После
демобилизации направили его в ЦК
Компартии Молдавии заместителем
заведующего сельхозотделом. На
этом посту и встретил Великую
Отечественную. Мог, наверное, войти
в состав рабочей группы по
эвакуации, с каким-нибудь эшелоном
уехать в глубокий тыл. Но он сразу
попросился в армию. Не мог себе
позволить прятаться за спины
других…

Долго
пролежал Иван Михайлович на нарах,
а когда поднялся, вся голова
"Кузьмича" оказалась седой. Но
с прежней уверенностью и энергией
продолжил он подготовку к побегу.
Правда, осуществить его и в тот раз
не удалось.

Их по тревоге
подняли ночью и под усиленным
конвоем погнали на железнодорожную
станцию. Загнали в вагоны,
опутанные колючей проволокой, и
повезли. Куда? Никто не знал. Только
днем все разъяснилось: они увидели
улыбающиеся лица, приветственные
взмахи рук, выкрики:
"Здравствуйте, браты!".

Это была
Чехословакия. Их привезли в город
Рокицаны, в заранее подготовленный
лагерь. На следующий день, не дав
охране осмотреться на новом месте,
Червов с двумя товарищами бежал.
Его надежными спутниками стали
Яков Плотников из Ростовской
области и Николай Касьянов,
москвич.

— Каждый из
нас тогда понимал, — рассказывал
Иван Михайлович, — что попадать в
руки немцев нельзя. После страшных
истязаний все равно расстреляют
или повесят. Поэтому мы стремились
уйти подальше от лагеря. Делали за
ночь по 60-70 километров. Уставали
сильно, голодали, но были счастливы:
мы на свободе!

Со стороны
чехов встречали самое доброе
отношение. Как только они узнавали,
что мы русские, убежавшие из плена,
нам давали продукты и одежду,
устраивали на отдых в свой дом,
провожали через немецкие посты…

Так дошли они
до лесного района
Вешково-Простеево, где скрывалось
много чехов, бежавших с
принудительных работ в Германии. И
сам собой родился партизанский
отряд, командиром которого избрали
Червова.

— Мы делали
налеты на немецкие обозы и
транспорт, — вспоминал Иван
Михайлович, — взрывали мосты,
портили дороги и обрывали
телефонные провода. В конце апреля
осуществили взрыв радиостанции в
городе Бродске…

Наконец
наступил незабываемый день: в
лесное чешское селение вошли
советские танки. Навстречу им вышли
партизаны и местные жители.
Взаимной радости не было предела.

Прошло с тех
пор много лет. Не дожил до наших
дней Иван Михайлович Червов. Он
очень долго восстанавливался в
партии — никто не мог подтвердить,
что он укрыл партбилет при
экстремальных обстоятельствах. И
хотя за действия в тылу врага его
наградили орденом Красной Звезды,
отметка — "был в плену" —
мешала жить и трудиться. Бывший
крупный руководитель стал всего
лишь директором
инкубаторно-птицеводческой
станции.

С той поры
многое в мире изменилось. К
сожалению, не всегда к лучшему. Не
стало державы-победительницы.
Распалась на два государства и
Чехословакия. В обоих не очень
жалуют воинов-освободителей, хотя
когда-то чех-учитель писал Червову:
"Вы освобождали нашу страну от
гитлеровцев, не жалея своей жизни.
Мы все благодарны за это вам, наши
русские друзья! Пусть наша дружба
будет залогом мира на земле".

Хочется
верить: так оно все же и будет.