…На
всю оставшуюся жизнь

Указ о присвоении
профессору Барабашу
Государственной премии
опубликован в центропрессе нынче
осенью, 2 октября.

Спрашиваю:
Анатолий Петрович, для вас это этап?

— Конечно!
Мне всего 58 лет, могу еще позволить
себе думать о будущем…

Не ищите
противоречий. Жизнь невозможно
разлиновать строчками прошлого,
настоящего и будущего, разбить на
абзацы так, чтобы каждый
обязательно начинался с заглавной
буквы. Внешняя канва, конечно,
прорисуется. И тем резче, чем больше
лет останется за плечами. Только
это ничего не значит: просто
потребуется время на заполнение
личной анкеты. Ну, скажем, такой.
Закончил Благовещенский
мединститут. Сразу — в глушь
Амурской области. Поселок Бурея,
районная больница.
Хирург-травматолог. Вдруг — рывок: в
Курган к человеку, о котором скажет
мне сегодня: "Он вошел в нашу
специальность с совершенно новым
подходом, после него наших больных
лечить по-старому немыслимо". Да,
вы правильно догадались — в Курган
к Гавриилу Абрамовичу Илизарову.
Защита под его рукой кандидатской.
Защита докторской диссертации.
Предопределенность,
просчитанность планов? Тогда
отчего же новый зигзаг? Из Кургана
снова в Благовещенск. На
заведование кафедрой
травматологии в родном институте;
на должность заместителя ректора
по науке. Кажется, наконец-то
обустроенность своей ниши: есть
научное звание — доктор медицины,
есть вузовская солидная должность
— профессор. Есть среда, в которой
душе комфортно, потому что здесь о
тебе помнили, пока ты отсутствовал,
здесь ты предсказуем для
окружающих, а они для тебя. Стоило
все это, словно головой в омут,
бросать? Но ведь бросил! Девяносто
второй год — Иркутск: директор НИИ
ортопедии и травматологии
Восточно-Сибирского научного
центра СО РАМН. Новый коллектив, что
всегда сложно. Новое дело. Не только
более престижное. Подозреваю, что
для Анатолия Петровича Барабаша
это как раз не столь уж важно. Важно,
что самостоятельное, требующее
риска, ответственности, воли. Не
тихая пристань. По его характеру — в
самый раз.

Ну вот и
произнесено важное слово —
характер. У него, на мой взгляд, —
отважный. Стержень, на который так
нанизываются решения-поступки, что
они ни близкими его, ни окружающими
людьми порознь просто не
воспринимаются.

Знаете, как
вошел в его жизнь доктор из Кургана?
Это было время, где-то середина
шестидесятых, когда изобретенный
Илизаровым аппарат для лечения
переломов рук и ног только начал
применяться в травматологии.
Роились вокруг него легенды,
дробясь слухами. Помните
восторженно-праздничное
возвращение на стадион Валерия
Брумеля? Да, после лечения в Кургане
спортсмен уже не брал свои коронные
2,32. Но все равно подымался выше
двухметровой планки. Это был триумф
врачебной мысли, помноженный на
волю спортсмена. Это было чудо, о
котором мечтал каждый
хирург-травматолог. Мечтал в своей
заштатной Бурейской больнице и
Анатолий Барабаш. Он применил
конструкцию прославившегося
доктора из Кургана один раз, другой,
третий. Травмы у пациентов быстрее
не заживали. И молодой хирург из
дальневосточной глуши написал
Илизарову: "Уважаемый Гавриил
Абрамович! Ваш аппарат не
работает…"

Все
травматологи, кому лично или по
переписке приходилось встречаться
с Илизаровым, помнят: тот не терпел
возражений. Поэтому ничего
хорошего районный хирург и не ждал.
А в ответ пришло приглашение на
работу. В Курган.

Уже была
семья. Какая-никакая ясность —
пациенты, дом, младшему сынишке шел
седьмой месяц. Все оборвал разом:
поднял семью и — в неизвестное…

Есть момент в
биографии Анатолия Петровича
Барабаша очень для газетчика
выгодный: выдающаяся личность,
открывшая по сути новую страницу в
мировой травматологии, Гавриил
Абрамович Илизаров остался в его
судьбе навсегда. Как можно было бы
это обыграть, представив нынешнего
директора Иркутского НИИ ортопедии
и травматологии удачливым,
корректным, уважительным учеником.
Ведь даже тема его докторской
диссертации звучала как
"Замещение дефектов костной
ткани по Илизарову".

Только вот ни
податливости, ни стремления просто
следовать за Учителем у тогдашнего
сотрудника центра травматологии в
Кургане не было. Он ведь эту самую
докторскую, между прочим, пять лет
не мог защитить. Не потому, что была
не готова или слаба. Сам Илизаров
время оттягивал, не соглашаясь с
некоторыми выводами Анатолия
Барабаша. Если совсем примитивно,
то суть спора была такова. Гавриил
Абрамович считал, и так до конца
своих дней не изменил этой
убежденности, что растяжение
стимулирует костеобразование
после травмы. Его молодой коллега
утверждал, что причина возрождения
костной ткани — постоянное,
хроническое ее раздражение. Он так
и стоял на своем. У учителя и
ученика оказался разный подход к
объяснению идущих в организме
процессов. И хотя диссертацию
ученик защитил все-таки у
Илизарова, но холодок между ними
никуда не убрался, не уполз тонкой
змейкой бывало, что и жалил изрядно.

Оставим
ученым предмет их спора. Нам-то,
бедолагам-пациентам, важно, чтобы
мы, несмотря на несчастье,
двигались; чтобы мы по-прежнему
суетились. каждый в своих заботах;
чтобы косточки наши срастались. Я
лично подозреваю, что хирургу
Анатолию Петровичу Барабашу
становилось тесновато в стенах
Курганской больницы — мечтал о
создании своего
травматологического центра. И
рвался на "волю".

До последней
минуты не верил Илизаров тому, что
Барабаш покинет Курган. А он, как и
несколько лет назад, бросил все,
поднял семью и вернулся в
Благовещенск.

— Вы
полностью отвергли метод
Илизарова? — спрашиваю напрямую. И
слышу в ответ:

— Ну что вы,
этого сделать никак нельзя. Это то,
что навсегда останется в
медицинской практике. Я попытался
этот метод усовершенствовать,
сделать его более доступным для
рядовых хирургов, более приемлемым
для отдаленных больниц. Хотя бы и
таких, какой была моя первая
районная больница.

…До сих пор
не могу сказать, чем же были для
меня несколько часов, проведенных в
кабинете директора Иркутского НИИ
ортопедии и травматологии. То ли
интервью, на которое Анатолий
Петрович любезно согласился, то ли
наглядным уроком, преподанным
изобретателем-хирургом с учетом
моих жалких "познаний" как в
медицине, так и в технике. Но было
так. Профессор Барабаш положил на
стол большую берцовую кость,
неровно сломанную, "обутую" в
металлический каркас из двух колец
на ее концах и тонких спиц между
ними.

— Вот
смотрите, мы сейчас накладываем
аппарат так, чтобы спицы не
"прошивали" ни сухожилий, ни
мышц и, по возможности, мягких
тканей. У Гавриила Абрамовича — те
же кольца и те же спицы, но только на
травмированной конечности идущие
"вперекрест", задевая
неизбежно и то и другое, и третье.
Сами подумайте, о каком соединении
кости может идти речь, если
страдают мышцы? Вот смотрите, я
сейчас подкручу маленькую
"гаечку" на аппарате. Видите?
Начинает действовать принцип
обыкновенного рычага.

Я замечаю,
как фрагменты большой берцовой
кости начинают плавное движение,
чтобы плотно и ладно примкнуть друг
к другу.

— У нас
каждая сестра может эту процедуру
делать, — говорит хирург Барабаш,
откладывая в сторону свое
"наглядное пособие", чтобы уже
больше не возвращаться к нему. — Но
мне важно, что
продемонстрированный аппарат —
именно его, Барабаша, детище. Что
принцип действия совсем иной, чем у
Гавриила Абрамовича. Что от роду
этому изобретению Анатолия
Петровича всего четыре года.

Впрочем,
"всего" или "уже"? Ведь
новая конструкция — вот она, ей бы
давно пора быть под руками не
только у хирургов академического
НИИ, но и в любом
травматологическом отделении.
Только Минздрав не торопится с
окончательным своим "добро". И
то сказать, много ли мы знаем
случаев, когда умная новизна
запросто, без всяких проволочек,
входила в наш быт — больничный в том
числе? Анатолий Петрович Барабаш
помнит, как непросто пробивал
дорогу своему изобретению доктор
из Кургана. И сам он, честное слово,
дожидаться умеет. Не затаиваясь в
нетерпении, не зацикливаясь на
обидах. И не трясясь скупердяем над
каждым своим изобретением. Их,
между прочим, у заслуженного
деятеля науки и техники Барабаша
двадцать шесть, подтвержденных
патентами. Берите, коллеги,
пользуйтесь! Ему ведь только 58. Он,
по собственным словам, "еще
многое натворить может".

К слову
сказать, Государственная премия в
области науки и техники, которую
Анатолий Петрович разделил с
группой своих коллег и
единомышленников, пришла к нему
тоже далеко не сразу — аж через
двенадцать лет. Прожитых им не ради,
как он выразился, "масла на кусок
хлеба" — ради дела, которое
теперь невозможно представить в
отрыве от его таланта, от его
натуры.

Да, исток
исканий — там, в Кургане. Но он ведь
и в Благовещенск вернулся с
убеждением: метод Гавриила
Абрамовича Илизарова требует
уточнений, адаптации к условиям
работы рядового практикующего
травматолога. Он и сам оставался
все эти годы именно таковым —
практиком, блестяще оперировавшим
во Франции, Италии, Китае. И врачом,
никогда не теряющим интереса к
своим больным. Значит — не
ремесленником.

Мне
рассказывала профессор Галина
Викторовна Сидорова, недавно
защитившая докторскую под
руководством Анатолия Петровича.
Она собирала материал для своей
диссертации. Не только в Иркутской,
но и в Амурской области. Сам Барабаш
еще работал в Благовещенске, уже
заведовал кафедрой в мединституте.
После возвращения из Кургана "он
посадил меня в свой
"жигуленок" и провез по самой
глухомани, в его Бурею тоже заехали.
Оказалось, он всех помнит, кого
оперировал, у кого и как лечение
шло. Но и его помнили люди — шли
запросто, как когда-то, когда он был
рядовым хирургом".

Но вообще-то
мой герой не из "добреньких". К
тем, кто принят в аспирантуру при
НИИ ортопедии и травматологии или в
докторантуру, его требования — по
высшей мере. Что, конечно же, по
нынешним временам очень непросто.
Попробуй проживи три года на 400
"рэ" аспирантской стипендии. И
не соблазнись случайным ночным
дежурством, потому что Барабашу
надо, чтобы голова всегда была
свежей; ему, Барабашу, наука нужна. И
все-таки идут по этой стезе молодые.
За те годы, что он возглавляет НИИ
ортопедии и травматологии,
защитились 14 кандидатов и 5
докторов. А метода у их
руководителя своя. Он говорит
приблизительно так человеку,
рискнувшему в наши дни заняться
наукой: "Мы сейчас с тобою равны
перед неизвестностью. Давай, я
здесь буду смотреть, ты — здесь.
Потом вместе обсудим проблему и
будем решать". Давит ли своим
авторитетом? Вопрос, конечно,
щепетильный. Но мне признался: "Я
уверен, что очень способные должны
менять школу. Чтобы не копировать, а
творить; для настоящего ученого и
врача это очень важно".

Мысленно
возвращаюсь к его курганскому
прошлому. Кто знает — останься он
тогда у Гавриила Абрамовича
Илизарова, появился бы в научной и
прикладной медицине человек,
неординарно действующий и
мыслящий? Хирург, уверенный, между
прочим, в том, что "у настоящего
ортопеда должна быть обязательно
инженерная жилка"? Ученый и врач,
обладающий изрядной долей
самоиронии?

— Вот думаем,
— размышляет вслух, — наложим
"нашу бандуру" (это он о своем
аппарате!) — и все, кость начнет сама
собой срастаться. Не-е-ет, так
просто не начнет. И "бандура"
тут совсем не главное.

Это у него
такая манера: когда подчеркивает
нечто для себя важное, выражает
свою убежденность, чуть заметно
растягивает гласные звуки.
Получается совсем не по-казенному:
хочет не хочет, а собеседника к себе
располагает. Наверное, и на лекциях,
которые он читает уже не студентам,
а врачам в ГИДУВе, у него тоже так
получается. Какова бы ни была узкая
тема, а все равно звучит в них
истина, на которую молилось старое
поколение медиков, увы, тихо
меркнущая под натиском совершенных
технологий и меркантильности:
человека лечить надо. Человека
лечить, а не просто его недуг.

И поэтому не
приемлет примитивности. Ни в чем.
Его, например, страшно раздражают
два слова — удлинение кости: "Эту
терминологию давно пора оставить.
Мы выращиваем, мы созидаем и кожу, и
подкожную клетчатку, и сосуды, и
мышечную ткань, и костную.
Настоящий ортопед-травматолог — он
и есть созидатель. А как же!"

… Приехав в
Иркутск семь лет назад, Анатолий
Петрович Барабаш принес и свое
научное направление в
научно-исследовательский институт
ортопедии и травматологии.
Комбинированный чрескостный
остеосинтез. Для нас, профанов,
звучит холодной абстракцией. Для
лечащих врачей во всем мире,
разумеется и у нас, — живая
конкретика. Чего стоит хотя бы один
остеомиелит, лечение которого вне
этого направления сейчас просто
невозможно. Но семилетие отлетело,
а направление поиска осталось то
же, только диапазон мысли
расширился. В частности, институт
занимается проблемой
костеобразования (если по-научному,
то репаративной регенерацией
костей) в неблагоприятной среде
обитания при растяжении, но в
условиях фтористой интоксикации.
Тут уж нам с вами ничего
расшифровывать не надо. Шелехов и
Братск — наш сибирский алюминий.
Фтор в воздухе городов — неизбежное
зло, с ним связанное. Хрупкость
костей у братчан и шелеховцев,
трудности лечения их — последствия
этого зла, с которыми сражаются
хирург Барабаш и его коллеги.
Кстати, и Государственная премия
получена именно за цикл работ по
теоретическому обоснованию
оптимальных условий репаративной
регенерации опорных органов и
тканей. Это не просто признание
всего, что было сделано за за
отлетевшие двенадцать лет. Еще и
вектор будущего, которое просто
невозможно "начать с нового
абзаца", потому что оно логически
связано с пережитым и прожитым им. И
останется, понятно, на всю
оставшуюся жизнь.

В его
откровенности не было и намека на
рисовку:

— Как
образуется кость в зависимости от
условий нашего обитания — какая
прекрасная тема! Фундаментальная
наука! И это то, над чем я работаю
всю жизнь… И еще буду работать…