Сибирский
феномен: "сборный, зато
отборный"

Борис ШМАКИН,
доктор геолого-минералогических
наук

Почему мы,
начинающие научные работники
европейской части страны и
выпускники столичных вузов,
переезжали в Сибирь? Конечно,
увлечены были идеей создания
научного форпоста на востоке,
радовались возможности работать
самостоятельно, иметь для этого все
необходимые условия. Вряд ли многие
задумывались о каком-то особом
сибирском стиле научной работы или
особой организации творческого
труда. И все же по прошествии всего
восьми-девяти лет со времени
организации Сибирского отделения
Академии научное сообщество вдруг
обнаружило: да, создано
"нечто". Несмотря на большое
количество времени и сил, ушедших
на обустройство на новом месте, на
участие в строительных работах
своими руками и спинами, —
сделанное сибирскими учеными в
науке явно выделялось на общем фоне
научных успехов страны. Именно этим
восхищались многочисленные
визитеры из центра и из других
стран.

В чем же
природа "феномена" сибирской
науки? Сейчас существует уже
обширная литература, посвященная
созданию и развитию научного
центра в Новосибирске, есть книжка
И. Дубовцевой о нашем научном
центре, написаны десятки серьезных
статей науковедов об особенностях
Сибирского отделения Академии
наук. По примеру "большой"
Академии созданы аналогичные
отделения в Сибири, академии
медицинских и
сельскохозяйственных наук. И все
же, все же… Для широких народных
масс многое осталось непонятным.
Надо ли было вкладывать такие
большие средства в создание новых
институтов и жилых городков, в
оснащение их оборудованием? Не
лучше ли было использовать эти
деньги на коренное улучшение
старых институтов, на их
переоборудование и т.д.? Особенно
остро эти вопросы встают сейчас,
когда многие всерьез говорят об
отставании отечественной науки.

Попробуем
объяснить некоторые вещи с позиций
участника этих событий. Пусть и не
самого рядового, но и наверняка не
из "начальства", — ведь выше
должностей завлаба и заместителя
директора автор этих заметок не
поднимался. Все же глазами
писателей, журналистов и даже
специалистов-науковедов,
наезжающих в наши академгородки,
далеко не все отчетливо увидишь .

Итак, в чем
причины быстрого и плодотворного
развития научных исследований в
сибирских условиях, в этом когда-то
"богом забытом" краю, месте
ссылок и тюрем? Прежде всего — в
своеобразном отборе наиболее
смелых и инициативных людей. Так же,
как когда-то уезжали в Америку
самые трудолюбивые и не
страшившиеся новых условий
представители Европы, так же, как
потом из восточных штатов Америки
уходила на "дикий Запад" самая
смелая и сильная часть уже
сложившегося там нового общества,
так случилось несколько раз и с
Сибирью. Кого ни возьми из
сибирских поселенцев прошлых эпох
— вольных крестьян, старообрядцев
или политических ссыльных, — все
они были, как говорят, не робкого
десятка. Хорошо сказал о сибирском
народе А. Твардовский: "Хоть
сборный он, зато отборный!". Ведь
не каждый решится на новую жизнь в
далеком краю, которым и до сих пор
пугают…

Далеко не
каждый работник научного института
или вуза был внутренне готов
откликнуться на призыв академика
М.А. Лаврентьева и его сподвижников.
Конкурса среди уезжавших никогда
не было, как не было и какого-либо
давления сверху, что уже случалось
при освоении целинных земель, на
других "стройках коммунизма".
Все переходили в Сибирское
отделение добровольно, всем
предоставлялась возможность
подумать в течение трех лет (срок
бронирования оставленного жилья) о
правильности сделанного выбора.
Некоторые, разумеется,
возвращались, но большинство
оставалось. Не надо объяснять
слишком подробно, что за каждым
решением остаться были и
решительность, и понимание
важности сделанного шага. Тем
более, что во все времена жизнь в
столицах была в бытовом отношении
значительно налаженнее, чем в новых
местах.

Из вузовских
выпускников легче уезжали в Сибирь
те, кто не имел московской или
ленинградской прописки. Но и среди
них происходил своеобразный отбор.
Особенно серьезные поступки
совершали, конечно же, приезжавшие
в Сибирь молодожены, имевшие
возможность остаться в центральных
научных учреждениях, начинать
жизнь рядом с родителями. Я
припоминаю приехавших в наш
институт супругов — выпускников
МГУ Елену и Леонида Чернышевых.
Хочется вспомнить также Наталью и
Вячеслава Коваленко, которые
приехали в Иркутск после окончания
МГРИ. Немало ленинградских
супружеских пар приехали в
Энергетический институт и в
Институт географии.

Несколько
другой характер имел процесс
отбора среди тех, кто жил в Сибири
всегда. Ни для кого не секрет, что
зарплата научных сотрудников у нас
всегда была ниже, чем на
производстве, а в академических
институтах — несколько ниже, чем в
отраслевых. Поэтому в науку шли, как
правило, "отрешенные" от
материальных и бытовых забот, но
заинтересованные в научной
тематике молодые люди.

Так, к нам в
Институт геохимии из Иргиредмета
перешли ведущие специалисты по
методам анализа минерального сырья
Н. Лосев и Я. Райхбаум. Аналогичные
переходы можно было видеть и в
Новосибирске. В институты
тамошнего Академгородка
перебрались многие специалисты из
отраслевых институтов и вузов
города, а также из Томска, Кемерова,
Новокузнецка. Перешли нередко со
снижением заработной платы и с
ухудшением жилищных условий.

Вторым
важным фактором, способствовавшим
быстрому развитию сибирской науки,
была острая назревшая потребность
промышленности Сибири в решении
научных проблем. Проблем разного
масштаба и разной направленности,
но всегда актуальных и важных. И
институты разу же смело взялись за
их решение, порой за 2-3 года доводя
исследования до конечного
результата. Столичные институты не
отличались такой разворотливостью,
да и проблемы представлялись им
порою мелкими или непрофильными.
Для наших же коллективов это были
своеобразные испытательные
"оселки", испытательные
задания. И в большинстве случаев
параллельно с решением
практических задач удавалось
совершенствовать методику
исследований, делать что-то новое и
для фундаментальной науки.
Сибирские ученые все чаще и чаще
становились авторами статей в
столичных периодических изданиях.

В качестве
третьего фактора следует назвать
рациональную структуру научных
учреждений. Начав организацию
институтов в большинстве случае на
чистом месте, руководители новых
коллективов смогли использовать
опыт, накопленный к этому времени
мировой наукой. В середине 60-х годов
сложилась новая научная дисциплина
— науковедение, "наука о
науке", по определению
родоначальника этого направления —
английского физика Джона Бернала.
Развернул свою деятельность в этой
области московский Институт
истории естествознания и техники,
появились многочисленные
переводные статьи и сборники, а в
Киеве в 1966 году вышла книга Г.
Доброва "Наука о науке". Одним
из важнейших выводов зарубежных и
отечественных науковедов был вывод
о рациональном соотношении
численности подразделений в
институтах и различных категорий
сотрудников внутри лабораторий и
отделов.

В отличие от
московских НИИ, где было
недостаточно вспомогательных
служб, где численно резко
преобладали научные сотрудники,
где в каждой комнате сидели иногда
по 8-10 сотрудников, мы постарались
сделать все "по науке". И скажу
откровенно — весьма и весьма в этом
преуспели.

Все эти
факторы, на мой взгляд, и стали
основой для формирования особого
научного сообщества — сибирского.