"Родной
язык — это мы, все мы…"
23
ноября исполняется 70 лет доценту
ИГУ В.Ф. Мейерову

Валерий
КАШЕВСКИЙ, журналист

Был я
студентом у Мейерова почти сорок
лет назад. Но и сегодня невольно
подбираюсь, как-то внутренне
сосредотачиваюсь, когда иду по
коридору филфака, а из-за двери,
насколько бы плотно она ни была
прикрыта, накатывается его крепкий,
напористый голос, рассказывающий
что-то о чистицах НЕ и НИ. Почти
сорок лет прошло, а уроки Мейерова,
его каверзные диктанты помнятся
так, будто это все было вчера…

В первое
воскресенье октября к обычным
заботам у Владимира Фадеевича
добавляется еще одна. Надо следить,
чтобы дверь в подъезде была
незапертой. В это воскресенье —
День учителя, и к нему, Мейерову,
обязательно придут ученики.
Владимиру Фадеевичу не забыть, что
именно они, ученики, поддержали его,
пожалуй, в самый черный день жизни,
вот так же пришли с цветами.

Он не думал
избрать лингвистику делом жизни. И
учеником школы, и студентом, и
преподавателем в школе он отдавал
предпочтение литературе. С первого
курса был секретарем
университетского литературного
кружка, зазывал на встречи со
студентами то Левитанского, то
Маркова, то Седых. А поступил в ИГУ
Володя Мейеров, обратите внимание,
в 1946 году, том самом, когда вышло
постановление о журналах
"Звезда" и "Ленинград".
Что называется, идеологические
гайки были затянуты без зазора.

За
литкружковцами присматривали.
Стоило одному из студентов в своем
выступлении назвать Троцкого не
Иудушкой Троцким, как полагалось, а
Львом Давидовичем, поднялся шум
невообразимый — с
разбирательствами, оргвыводами,
исключениями из партии. Я
расспрашивал: об этом случае помнят
не только те, кто был студентом в те
годы, но и позже.

В
университете учился Мейеров, вел
общественную работу так, как он
единственно умеет — отдаваясь весь
тому, чем занят. Получил диплом с
отличием, был безусловным
кандидатом в аспирантуру, но… на
дворе 1951 год, разгар борьбы с
космополитизмом, в анкете
аспиранта не должно быть ни одной
компрометирующей графы, в том числе
обозначающей (разоблачающей)
национальность. В общем, документы
в аспирантуру просто не стали
оформлять.

—
Послевоенная бедность, — говорит
сегодня Владимир Фадеевич, — нас
вроде и не угнетала, мы ее не
замечали. Ну ходила моя будущая
жена все пять студенческих лет в
одном и том же платьице, так и что ж?!
Молоды были, во что-то верили. Но
теперь я понимаю, что та жизнь — по
стойке смирно, по протоколу — она
меня обузила, не дала развиться,
обкарнала.

После
университета преподавал Мейеров в
9-й школе, потом ему предложили
принять 26-ю. Директор, которому не
было и тридцати, сумел заразить
своей энергией, рабочим настроем
учителей и учеников. Школа
преобразилась изнутри, для всех
стала своей школой. Даже
обязательные
пионерско-комсомольские обряды
Мейеров обратил в пользу
творческой работе. И когда,
например, 26-я шла со знаменем в
театр, город говорил: это идет
образцовая школа.

Энергии
директору доставало и на другое.
После нескольких мейеровских
публикаций в журнале "Русский
язык в школе" его пригласил
преподавать на университетской
кафедре профессор Г.В. Тропин.
Параллельно ректорат назначил
Мейерова ответственным секретарем
приемной комиссии ИГУ. Должность и
по тем временам, и по нынешним
хлопотливей не придумаешь. Но
Мейеров проявил себя так, что был
отмечен министерством, выезжал с
проверками, обменом опытом в
университеты других городов.

Потом он еще
на несколько лет уходил в школу,
пока окончательно не вернулся на
кафедру. Произошло это 30 лет назад.
Но со школой Владимир Фадеевич не
расставался никогда. Он говорит, не
стесняясь пафосных ноток: "Моя
единственная пламенная страсть —
школа. Все, что связано с
преподаванием языка в школе, — это
мое внутреннее направление в жизни.
Это и моя боль".

Почему боль?
Потому что, считает Владимир
Фадеевич, школьный урок часто лишен
содержания, превращается в общее
говорение либо в игру. Учитель
преподает орфографию и пунктуацию,
сводя все к зубрежке правил, не
представляя, что язык — это система,
суть которой надо передать ребенку
посильно его пониманию. Этого чаще
всего, увы, нет, и не случайно в ходе
опросов школьники называют уроки
русского языка самыми
неинтересными.

Владимир
Фадеевич не только посмотрел в
корень неудач, связанных с
преподаванием, но проделал
колоссальный труд, разработав
программу уроков для 5—7 классов,
тех самых, когда решается на всю
жизнь, будет ли человек знать
русский язык так, чтобы
пользоваться им как инструментом
мышления.

Первыми,
естественно, применили новую
программу ученики доцента
Мейерова, его вчерашние студенты,
дипломники, ныне учителя иркутских
школ — Л. Красильникова, Т. Чугреева,
Н. Пономарева, И. Маковская, И.
Кыштымова и другие, а также учителя
из Ангарска, прослушавшие курс его
занятий. В нескольких школах вел
научные консультации, семинары,
факультативы.

Той самой
пламенной страстью продиктована
вся научная работа В.Ф. Мейерова, 80
его публикаций — статей и книг.
Каждая из них — практическое
пособие для школы, подчас учителя
рекомендуют его книги школьникам
как обязательную литературу. И это,
конечно, ценнее диссертаций,
рассматривающих узкие вопросы и
забываемых тотчас после защиты.

Голос
Мейерова звучал и запомнился на
конференциях языковедов в Абакане
и Новгороде, в Москве и Омске.
Несколько раз В.Ф. Мейеров читал
спецкурсы в Новосибирском
университете, за что получил
благодарность ректора.

Мы не
говорили с Владимиром Фадеевичем о
политике, о кризисе, о нынешней
взъерошенной жизни. Но когда я
спросил, поддерживает ли он точку
зрения, что сегодняшняя реальность
губит русский язык, то услышал в
ответ:

— Язык — это
самоочищающийся механизм. Ему не
страшны ни заимствования, ни
жаргон. Это все наносное, это
речевое бескультурье, которое язык
отбрасывает. Когда народ живет
стабильно, язык расцветает. Когда
же общество распадается, ему не до
здоровья родного языка. Язык — это
мы, все мы…