Рыцарь
поющего безмолвия

Актер,
режисcер, профессор,
член-корреспондент Международной
академии информатизации, автор
многочисленных книг Илья
Григорьевич Рутберг на фестивале
пантомимы Сибири и Дальнего
Востока "Мимолет-2" возглавлял
работу жюри. Он проводил обсуждения
просмотренных спектаклей и вел
тренинги. Участники смотрели на
него с почтением, внимая каждому
слову — он живая легенда искусства
пантомимы.

В 1956 году
Илья Рутберг закончил Московский
энергетический институт, получив
квалификацию электроэнергетика.
Спустя десять лет — режиссерский
факультет Государственного
института театрального искусства,
курс Марии Осиповны Кнебель.

— Мне вообще
повезло с учителями, — говорит Илья
Григорьевич. В энергетическом
математику преподавали ученые с
мировым именем, которые отнеслись к
предмету как к искусству гармонии.
В ГИТИСе кроме Марии Осиповны,
ученицы Станиславского и
сокурсницы гениального Михаила
Чехова, преподавали Аркадий Райкин
и Сергей Юткевич. Что бы ни делал
сегодня, обязательно буду помнить
своих учителей и отдавать им дань
уважения. Так же хотел бы воспитать
и своих учеников.

— В
шестидесятые годы и физики, и
лирики действительно стремились
поверять "алгебру гармонией".
Наука и искусство шли рука об руку.
Как родилась любовь к театру у
Рутберга?

— Я был
убежденным физиком и ни о чем
другом не помышлял. Однажды на
первом курсе подошел ко мне
секретарь комсомольской
организации курса и спросил, какая
у меня общественная работа. "Да
никакой", — всю зиму я проболел и
мечтал только об одном — сдать
сессию. "Комсомолец без
общественной работы — не
комсомолец", — и секретарь
отправил меня в драматический
кружок.

Спектакль
"Машенька" Афиногенова
репетировал студент четвертого
курса нашего института,
впоследствии замечательный
режиссер Отар Махарадзе, который
вручил мне текст одной из
центральных ролей пьесы — геолога
Кореева. Времени до премьеры
оставалось немного, тексты я
заучиваю плохо, ходил и только и
думал о комсомольских взысканиях,
об исключении из института,
обещанных мне в случае
невыполнения поручения.
Генеральную репетицию смотрели
партком и комсомольский актив.
Текста я, конечно, не знал, путался и
запинался отчаянно. "Вечер
отменять нельзя, пусть будет как
будет", — сказало начальство и
зловеще удалилось.

Помню
эмоциональное состояние своего
первого в жизни выступления — это
будто пробка из шампанского
вылетела, и оно, играя и искрясь,
стало бить фонтаном из бутылки. Я
был счастлив: текст (пусть и не
афиногеновский) словно лился из
меня. Что ни выход на сцену —
аплодисменты.

— Молодец, —
сказал после вечера парторг
факультета, — выгонять не будем,
отделаешься простым выговором за
обман (он так и не поверил, что еще
вчера текста я действительно не
знал). Вот так все и началось.
Драмкружок института вел тогда
молодой режиссер театра Советской
Армии Борис Равенских, который
впоследствии долгие годы
возглавлял Малый театр. Он
окончательно "заразил и
отравил" меня любовью к театру…

— Как дальше
складывалась творческая судьба?

— По
окончании моей первой высшей школы
три года работал в проектном
институте, но уже тогда начал
сниматься в кино, познакомился и
подружился с Аксельродом и
Розовским, вместе создавали студию
"Наш дом". Надо было выбирать.
Свой окончательный интерес я
сосредоточил на искусстве. С тех
пор снялся более чем в сорока пяти
фильмах, ставлю спектакли и
пантомимы почти во всех театрах
Москвы, постоянный участник
фестивалей, конкурсов. В 1988 году
организовал Всесоюзный (сегодня
Всероссийский) центр пантомимы, вел
творческую лабораторию Союза
театральных деятелей (горжусь
своим учеником Валерием Шевченко —
руководителем Иркутского театра
пантомимы), основное место работы —
Всероссийский институт
переподготовки работников
искусства, культуры, спорта.
Лауреат, профессор — это вы уже
знаете.

— Когда вам
впервые довелось выступить чисто в
жанре пантомимы?

— В 1955 году
началась подготовка к Всемирному
фестивалю молодежи и студентов в
Москве. Прошел антисталинский
съезд, наступило потепление, в
одной из газет прочел статью о
французском актере Марселе Марсо.
Что-то меня подтолкнуло
попробовать себя в этом жанре. На
фестивале 1957 года выступил уже в
качестве мима. В том же году при
Центральном доме работников
искусств была создана студия под
эгидой Леонида Утесова — "Первый
шаг", в которой занимались
Енгибаров, певица Кристалинская,
музыканты Саульский, Гаранян,
актеры Майя Булгакова и Савелий
Крамаров. Параллельно ставил
спектакли в "Нашем доме", где
тоже была недурная компания. В
искусстве пантомимы мы, жители
страны за "железным
занавесом", начали "изобретать
велосипед" по книгам, статьям,
журнальным публикациям (изданным
на французском и английском
языках), стали изучать опыт других
стран и других народов.

— Но почему?
Пантомимой владели актеры
таировского Камерного театра и
несравненная Алиса Коонен.

— Не
забывайте, что опыт работы Таирова
тогда был запрещен, как и изыскания
европейских актеров. Правда, долгие
годы — до, во время и после войны —
пантомиму во ВГИКе преподавал
актер Камерного театра Александр
Румнев. С риском быть арестованным
и расстрелянным он, можно сказать,
совершал подвиг во имя искусства.

—
Режиссерскому мастерству вы хотели
учиться только в ГИТИСе?

— Нет, скорее
во ВГИКе. Семь раз я поступал в
разные театральные вузы Москвы, во
ВГИК, и семь раз меня вышибали за
капустники. Делаем вечер с Элемом
Климовым — его оставляют, меня
вышибают, с Арменом Медведевым
(ныне министром кинематографии)
повторяется та же история. Но я
оказался жизнестойким, сегодня
преподаю в тех вузах, из которых
ранее был исключен.

— Вы
упомянули, что в студии "Первый
шаг" вашим учеником был клоун-мим
"с печальными глазами" Леонид
Енгибаров. Были у вас впоследствии
такие же талантливые ученики?

— Позже нет, а
одновременно — несколько. Из УДРИ
мы переместились в студию Михаила
Шатрова Театра Ленинского
комсомола. Там занималась Аида
Чернова (сегодня руководитель
театра пластической драмы Москвы),
Юрий Медведев — неоднократный
лауреат многочисленных
международных фестивалей и
конкурсов. Гениальной актрисой
пантомимы могла бы стать Ирина
Мирошниченко (актриса МХАТ),
которая в ту пору училась в десятом
классе. В драматических театрах
одними из самых пластичных актеров
были Андрей Попов и Вячеслав
Невинный (несмотря на их габариты).

— Вы написали
несколько книг-учебников по
навыкам овладения искусством
пантомимы. Как практические
занятия актера и режиссера перешли
в теоретические обобщения?

— Существует
колоссальный опыт работы мирового
театра в области сценического
движения. Но многие театры учат
актеров в своей эстетике и только
для себя. Например, актер японского
театра "Кабуки" не сможет
работать в театре "Но". Я искал
и находил некую универсальную базу
для пантомимы, основывая ее на
объективных законах движения и
художественных образах
выразительности.

— Пантомима
может существовать только в своем
чистом виде или соединяется с
другими видами искусств?

— Пантомима
нужна везде — в драме, мюзикле,
балете, клипе, в кино и на
телевидении. Правда, не все
осознают, что осваивать ее элементы
нужно так же профессионально, как и
другие дисциплины актерского
мастерства. Когда-то режиссер
Всеволод Мейерхольд на занятиях
лаборатории драматургов сказал,
что отобрал бы у писателей слово.
Пусть учатся мыслить в действии.

— Движение
пантомимы — это движение
человеческой души, — подвел итог
беседе Илья Григорьевич Рутберг. Он
убежден, что в России талантливых
людей много больше, чем в Европе.
Некоторые исполнители — участники
фестиваля соизмеримы с
великолепным французским актером,
учеником Марселя Марсо — Лораном
Деколем, который показал здесь, в
Иркутске, на "Мимолете-2" (это
единственный город России, в
котором он выступал) свой
блистательный спектакль
"Тимолеон". Но и актеры из
Красноярска, Улан-Удэ, Владивостока
и Байкальска были тоже чрезвычайно
интересны…

Беседу
вела Светлана ЖАРТУН.