Темный знак
старой беды

Элла
КЛИМОВА, "Восточно-Сибирская
правда"

У Любови
Семеновны Маньковой пятеро детей.
Живет она в деревне Красное Поле,
что в Заларинском районе. Старший
сын уже служит срочную. Пришла
повестка из военкомата и на
среднего. Он скотником в совхозе
"Заларинский" работал — ходил
за скотиной, не беря отгулов и не
зная выходных. И накопилось на его
счету аж три с половиной миллиона
рублей. Поскольку зарплату не
давали и не дают, то эти миллионы
так и лежат нетронутыми. Такая вот
обыденность наших дней. Проза, к
которой вроде бы мы все
притерпелись, но которая мгновенно
способна обернуться трагедией и
сразу ожечь, как только слова,
обесцененные бытом, начнут
озвучиваться живым голосом. Хотя бы
и Любови Семеновны, рассказавшей о
том, как провожала она своего
ушедшего в армию средненького. "Пошли
мы с сыном не милостыню просить, не
помощь, а хоть маленькую часть
заработанных денег. У нашего
директора Ю.В. Бондарева ответ один:
денег нет. Я попросила его помочь
довезти сына до сборного пункта, но
последовал ответ: "Вы что, какие
могут быть машины, пешком
дойдете…" Теперь вот молоко в
счет зарплаты управляющий нашим
отделением не дает с фермы, раньше
давал, теперь нет. А чем младшенькую
кормить? Мне посоветовали
обратиться в народный суд, так я
боюсь, что мои деточки вообще без
крыши останутся…"

На сборный пункт
сын и провожающая его мать пошли
пешком. И чем дальше уходили они от
околицы, тем меньше становились их
фигуры, пока вообще не скрылись из
виду. Но их исчезновение есть не что
иное, как обман нашего внутреннего
зрения. Если говорить сейчас даже
не о материальном положении, а о
моральном состоянии
"маленького" человека из
сибирской глубинки, то вот они, мать
и сын, уходящий служить срочную
вослед старшему брату, медленно, по
сентябрьскому, лениво отдающему
тепло сельскому большаку, бредущие
к сборному пункту, и будут самым
выразительным символом. Если
хотите, то и обобщением тысяч
трудных и чистых судеб, готовых
хоть сегодня, хоть сейчас
предъявить государству свой счет.
Потому что государство для них, как,
впрочем, и для любого из нас, не есть
нечто абстрактное, лишь сменившее
звезды на двуглавых орлов и
расшившее знамена не одним, а тремя
колерами. А вот эти, сидящие на
местах "божки" — вполне
ординарные, часто просто
ограниченные личности, чья власть
никому не подконтрольна и ни от
кого не зависит. До их сознания
порою просто не доходит, какому
унизительному страданию
подвергают они тех, кто зависит от
их воли.

У Риммы
Трофимовны Мартыновой, живущей в
Кумарейке, два года тому назад не по
ее вине случился пожар, вмиг
обративший в пепелище все, что
наживала одинокая женщина за свои
трудовые годы. На этом пепелище она
и существует.

"Обращалась
во все инстанции, — рассказывает
она, — но безрезультатно. К бывшему
губернатору Ножикову писала четыре
раза — безответно. Приезжали из
Балаганска, но что мне вырешили, не
знаю. У нас глухой поселок и
директор ЛПХ Говорков правит как
хотит" (орфография сохранена
такой, какова она в письме).

Сколько же их по
всему Приангарью, этих
"глухих" селений, произвол в
которых никак и, главное, никем не
ограничен! Если и может что-то быть
более компрометирующим самые
здравые идеи, самые благородные
побуждения и высокие цели, так это
"расслоение" нас на два класса:
на тех, кто на местах правит, и на
тех, кем правят на местах. Я не
только о наживе одних и обнищании
других сейчас веду речь, хотя не
может и не должна быть в нормальном
обществе, которое мы пытаемся
построить, столь резкой социальная
грань между людьми. Я сейчас о том,
насколько бесстыдно, бесстрашно,
что называется, "на миру"
творятся темные дела. С северной
Мамы, из акционерного общества
"Рудник "Витимский" пишут 84
инвалида труда: "С января
прошлого года и по настоящее время
не получаем денег в возмещение
вреда, причиненного нашему
здоровью. Задолженность уже
составила порядка трех с половиной
миллиардов рублей. И руководство
рудника во главе с директором
Перфильевым не собирается нам их
выплачивать. В начале нынешнего
года он перешел работать в
совместное предприятие, созданное
при участии АО "Рудник
"Витимский" и белорусской
фирмы. Огромное количество
имущества, некогда
приватизированного на ваучеры,
которые скупила впоследствии
группа лиц во главе с директором,
было передано в уставный фонд
капитала совместного предприятия.
Остальное разворовано, продано,
уничтожено. И это при том, что
имущество фактически
государственное, попавшее волею
случая в руки недобросовестных
людей. Видя такой оборот событий, мы
стали обращаться в областные
управления: внутренних дел, по
борьбе с экономическими
преступлениями, к налоговой
полиции. Обращались в районную
прокуратуру. То же самое: никто
ничего не отвечал существенного.
Волокита выгодна руководству
рудника. Пока у предприятия нет
денег для инвалидов, руководитель
приобретает дорогостоящее авто,
строит недешевое жилье под
Иркутском…"

Вот вам и защита,
вот вам и все наши очень даже
привлекательные лозунги.

"Худо-бедно,
— пишут из Качугского района, — но
мы не один год держали совхозный
скот. А новое руководство совхоза
весь дойный стельный гурт во втором
отделении пустило на мясо, под нож.
Продали мясо, купили иномарку, УАЗ,
"Москвич", а люди, работающие в
совхозе, не получают деньги уже
больше двух лет. Привезут нам под
зарплату продукты — сахар, муку,
дают по завышенным ценам. Никакого
уважения к людям, маты на каждом
шагу, штрафы за каждый пустяк. Нет
разницы, сколько ты работал в
совхозе — двадцать лет или один год.
Если слово поперек — увольнение. На
140 работающих приходится шесть
бухгалтеров и экономист. Но если
по-честному, то порой не знаешь, что
экономить, ребенка одеть не во что.
Люди годами ждут квартиры, а это его
(имеется в виду руководитель
хозяйства) не пугает. Он отгрохал
себе такие хоромы, все выкрашено
сверху донизу, дом обставил мебелью
за счет совхозной скотины. Вот его
слова: "Люди — скоты, и обращаться
с ним нужно по-скотски". Не
подписываемся, потому что жизнь
будет невыносима, уволят. А у
каждого семьи, их кормить
нужно…"

Если честно, то
редакция давно уже не получала
анонимных писем. Я и раньше не была
уверена, что каждая из анонимок
заслуживает корзины. Вполне
возможно, что в процитированном
тоже эмоции бьют через край. Но
разве оно, не подписанное, не
дополняет картины, нарисованной
другими обращениями в редакцию?
Вспомните страх многодетной Любови
Семеновны, проводившей пешком сына
на сборный пункт, что ей теперь не
будут под зарплату выдавать для
маленькой дочери молоко. И станет
ясно: сегодня анонимка из глухой
деревни, как и из большого города, —
темный знак нравственного
неблагополучия, свидетельство
того, что страх вновь овладевает
людскими сердцами, не находящими
нигде понимания. Знак
нарождающейся старой, казалось бы,
уже забытой беды…