От дяди Сэма — к
матушке России

Евгения
МАТАПОВА, журналист

Это его
слова о самом себе. Он потерял, нет,
скорее, нашел себя "между дядей
Сэмом и матушкой Россией". Вот и
опять он улетает из Сан-Франциско
на берег Байкала. Там, в лесу, рядом
с небольшим умирающим и
возрождающимся поселком Большое
Голоустное, он построил свой
маленький сруб из круглых сосновых
бревен. Там все деревенские жители
будут, улыбаясь, здороваться с ним и
оглядываться вслед :
"Американец!"

Когда русские
семьями покидают родину и все чаще
слышны вздохи о безысходности
происходящего в нашей стране, тяга
Хенка Бирнбаума в Сибирь из,
казалось бы, более благополучной
страны, и даже его мысли о
российском гражданстве, вселяют в
сердце надежду: может, все-таки
выкарабкаемся, одолеем?.. А на
Байкале сейчас лето. Голубая вода
плещется о серую гальку… Прогретый
солнцем воздух пахнет целебным
чабрецом. Красотища!

Лесничий
Прибайкальского национального
природного парка Хенк Бирнбаум
живет на берегу озера, в пяти милях
к югу от поселка Большое
Голоустное, в 100 километрах от
Иркутска. Работает с местным
населением в экологических
проектах. С помощью организации
"Экологически устойчивое
развитие" и гранта от Агентства
по международному развитию США
проложили две ознакомительные
тропы с "точками интересов"
для посетителей парка. Напечатали
сопроводительные буклеты, чтобы
ближе знакомить туристов с
особенностями местности.
Написанные Хенком тексты с
интересными экологическими и
краеведческими сведениями трогают
искренностью и заботой о природе
(не "окружающей среде"). В их
стиле чувствуется перевод с
английского, и это наводит на
старую мысль: "нет пророка в
своем отечестве". И нет денег. На
американские доллары при участии
того же "Экологически
устойчивого развития" в
Голоустном восстановлена
разрушенная церковь. Создается
ландшафтный парк там, где когда-то
леспромхоз валил лес и сплавлял его
по озеру. Фешенебельных гостиниц и
ресторанов в Голоустном, к счастью,
пока нет, и на этом вакантном месте
понемногу формируется собственная
обслуживающая сеть
"постель-завтрак", которая, как
и другие проекты, приносит доход
здешним семьям.

В 1986 году в
Большом Голоустном был закрыт
леспромхоз и образован
национальный парк. Местные жители,
поначалу настроенные против парка,
не только оставившего их без
работы, но и запретившего охотиться
на старых угодьях, постепенно
меняют свое отношение к нему. "Но
это не просто, — пишет Хенк в своей
статье для американского журнала
"Выживем вместе", — одного
туризма недостаточно, чтобы
поддержать местных жителей. Более
того, в бывшем Советском Союзе
недавно образованные национальные
парки испытывают жесткие бюджетные
сокращения. Зарплаты маленькие, и
работники иногда трудятся месяцами
без оплаты… Когда от неуверенности
я падал духом, Байкал и люди,
живущие у озера,
"восстанавливали" меня. Я
учусь резьбе по дереву, рыбачу и
огородничаю все лучше и лучше и
напеваю бурятские мелодии. Может
быть, я даже попробую построить
традиционную байкальскую лодку… В
центре экономической, политической
и социальной бури мои деревенские
друзья кажутся одаренными
спокойствием и способностью
позаботиться о себе. Они выращивают
то, что им нужно, ухаживают за
скотом и кормятся в лесу, как это
делали их отцы и деды"…

В первый раз я
встретила его зимой 1994 года, когда
приезжала в Голоустное на сельский
сход. Заметила его сразу. Уж очень
он выделялся на общем сельском
русско-бурятском фоне. Большой,
бородатый. Одежда и очки выдают, что
не здешний, какой-то другой. Уже не
иностранец, но еще не местный, не
деревенский. Во всяком случае,
внешне. Спокойный, очень теплый
взгляд… Полюбопытствовав, я
узнала, что это Хенк — американец,
работающий за символическую плату
в национальном парке, тот, о котором
я слышала много раз.

Он поил нас чаем в
парковском доме. Чем-то угощал. Мы
болтали, смеялись. Хенк был с нами и
одновременно где-то в стороне. Не
сам по себе, но как будто в своем
отдельном мире, в котором спокойно,
основательно, нет ненужных
страстей и суеты. Его скромность
заставила меня пересмотреть
убеждение в том, что скромных
американцев не бывает: один
все-таки остался. Потом мы
встретились весной на какой-то
экологической конференции. И еще на
десятке околоэкологических
мероприятий судьба сталкивала нас.
Мы даже вместе тушили начинающийся
пожар в окрестностях мыса
Кадильного. Конечно, я
"напросилась " на интервью…

— Я родился на
полуострове Сан-Франциско. Вырос в
Колорадо, в национальном парке
"Скалистые Горы". Там получил
свое самое глубокое образование —
от материковой породы, в лесу, под
открытым небом. Позднее, после
учебы в Калифорнийском
университете в Беркли и в
Фольфдорфском колледже в Англии, я
получил степень бакалавра искусств
в маленьком колледже либерального
искусства в Бермонте. Но, конечно,
наше образование никогда не
прекращается, если мы открыты для
окружающего мира. Как только мы
уходим в глушь, "на край света",
и подавляем в себе возбуждение и
стресс с помощью тишины и покоя, мы
постигаем мир природы, нашу
биологическую основу, фундамент
жизни. Затем мы начинаем не только
созерцать и учиться от природы, но
также чувствовать себя частью
ритмов, циклов, процессов роста и
законов жизни…

… Интервью с
Хенком. По иронии судьбы, оно стало
для меня делом не меньше, чем двух
лет. Мне недоставало времени и
желания приехать в Голоустное. А
потом не удавалось поймать Хенка
между его проектами и перелетами…
Но, наверное, так выходило к
лучшему. О нем и его миссии хотелось
бы рассказать без спешки,
неторопливо. Мы встречались много
раз. И понемногу я узнавала его…

— Как ты впервые
приехал в Россию и почему живешь
здесь?

— Впервые я
приехал сюда в 1983 году. Я только
закончил колледж и был, как и
многие, напуган расширением
пропасти непонимания, которая
разделяла мою родину и Советский
Союз. Будучи молодым, энергичным и
наивным, я объединял усилия в
Америке, чтобы помочь людям двух
стран понять друг друга. Я помогал
приютить советских граждан,
посещающих Америку, мы пытались
организовать гражданский диалог
между Штатами и Советским Союзом и
таким образом в какой-то мере
предотвратить ядерную войну.

Затем я ездил в
Россию сам, шесть недель на машине с
палаткой путешествовал по
европейской части России, Украине и
Грузии. Я влюбился. Я почувствовал и
до сих пор чувствую, что наши люди,
культуры и истории имеют так много,
чем можно поделиться друг с другом.
Я "зацепился за крючок", и
ничто не могло уже остановить мои
визиты в Россию и разорвать мои
связи с ней.

Так я был вовлечен
в движение народной дипломатии,
путешествуя с американскими и
европейскими группами в Россию,
оплачивая дорогу работой
руководителя групп или помощника.
Затем я в конце-концов посетил
Россию и Байкал, которые напомнили
мне мой любимый Запад, американских
индейцев и особенно "Скалистые
Горы". И я почувствовал любовь к
Байкалу, к Иркутску, к сибирякам. И к
одной особенной иркутянке… Так, в
конце концов, мы поженились, и я
остался в Иркутске, и с тех пор
последние восемь лет живу половину
времени в Сибири, половину — в
Америке…

Некоторые люди
считают мой двухконтинентальный
образ жизни безумной и неловкой
попыткой усесться в два кресла
одновременно. И, может быть, они
правы, как иногда кажется мне. Но
чем дальше, тем сильнее я ощущаю
свою жизнь и связь с обеими
странами более гармоничной,
естественной и необходимой… Как
серый кит в Тихом океане веками
живет между летними (пищевыми)
местами обитания на севере и
зимними (там, где рождаются киты)
обиталищами на юге или, скажем,
птицы мигрируют туда и обратно,
пересекая континенты и океаны в
течение веков и веков, то же делаю я,
путешествую между двумя странами и
культурами, каждая из которых
уникальна, особенна и необходима
для меня. Я чувствую себя
ответственным за них, патриотом
обоих берегов и нашего общего дома
Земли…

Язык Хенка — язык
высоких слов, которые часто
вызывают озноб, произнесенные
политиками и дипломатами, далекими
в своих делах от высоты своих речей.
Хенк — другое дело. Его язык
передает его отношение к жизни, его
философию. Я верю ему больше, чем
городским интеллектуалам, пьющим
водку и философствующим о
"судьбе народа". Хенк работает
с этим народом, делит с ним кров и
пищу. Местные мужики заходят к нему,
чтобы поговорить, спросить совета
или занять денег, когда они (деньги)
есть. Говорю ему: "Тебе бы, Хенк,
священником быть в вашей новой
церкви". Он улыбается. Он и так
как священник…

— Считаешь ли ты
Россию страной третьего мира?

— Россия — это
Россия. Может быть, внешнее,
"техническое" развитие России
— не первого мира, но "внутренний
мир" людей и общества очень
развит. Не должно ли это также
характеризовать "развитие"
страны? Сейчас России нужно стать
более независимым или
взаимозависимым членом, а не рабом
мировой капиталистической
экономики и для голодных до денег
московских бюрократов производить
больше собственных товаров и
развивать местную сферу
обслуживания. Но в этом процессе
очень важно не забыть и не потерять
другие ценные качества, в которых
Россия — развитая страна, имеющая
что предложить миру…

Не нашедши
времени в кипящих событиями буднях
России, мы встретились в Америке, на
озере Падающих Листьев, на встрече
выпускников Тахо-Байкал института.
Хенк работает с Тахо-Байкалом почти
с самого начала этого молодежного
экологического обмена. Он знакомит
студентов с Байкалом, они помогают
ему строить тропы… Конечно, на
встрече выпускников Хенк был
чудовищно занят, интервью
откладывалось на некоторое время и
перенеслось в дом его мамы, в
Конкорд, Калифорнию…

— Твое видение
России до первого приезда, после и
теперь?

— "До": пустое
место на карте, неизвестное,
загадочное, невыразимое, пугающее —
тсс! Как сказал Черчилль:
"Мистерия, покрытая тайной,
тайна, обернутая загадкой".

"После":
большинство иностранных туристов
видят отрицательные, неудобные
стороны России… но я всегда
выделял позитивное. Многие
иностранцы видят только то, чему
они могут научить русских, но не то,
чему они могут научиться.

"Сейчас":
Россия — часть меня, нас ничего не
разделяет. Знакомая и все-таки
загадочная: в этом ее
привлекательность.

— Это правда, что
ты хочешь получить российское
гражданство? Что это значит для
тебя?

— Люди — последние
особи на земле, пришедшие к
пониманию, что значит быть
"гражданином" места. Для них
это был долгий, с препятствиями и
кровью, процесс, который для других
особей, камней и деревьев,
заключается в простом понимании
права рождения. Птицы в небе,
воспринимают ли они себя
гражданами своих гнезд? Вместо
того, чтобы думать о таких вещах,
как гражданство или верность, они
просто живут в созвучии, гармонии и
балансе со своим окружением. Для их
же выживания… Так же ограниченно,
как смотреть не дальше своего носа,
думать только о себе или семье, и
чувствовать верность только их
нуждам, так же глупо считать свою
нацию, свою страну островом. Каждая
нация — только один из членов
большого сообщества наций, часть
лживой и дышащей планеты.

С детства у меня
была особенная возможность
путешествовать и жить в разных
частях мира. В течение более восьми
последних лет я живу то здесь, то
там. У меня есть разрешение жить в
России и оставаться американским
гражданином. Я люблю обе страны,
чувствую верность обеим и не
собираюсь расставаться со своим
американским гражданством,
чувствуя, как безответственно
отворачиваться сейчас от политики
в стране, еще слишком молоды и
незрелы, чтобы стать гражданами
мира… Так и я не знаю, возможно ли
официально становиться
гражданином более чем одной страны,
и иметь два паспорта…

Я познакомилась с
мамой Хенка. Миссис Элиз. Уже на
пороге ее дома я поняла, с какой
целью жизнь так долго водила меня
за нос, точнее, за Хенком.
Познакомиться с миссис Элиз и
умереть. От восторга! Эта женщина
("Мне 69, или 97, или 89…" и ей
действительно 69, 97, или 89, или 18), она
просто шокировала меня своей
душевной энергией! В молодости она
работала клоуном в цирке. Она
родилась и осталась артисткой
навсегда. Ее шутки, трюки, ее дом,
наполненный сюрпризами и дурацкими
колпаками для каждого гостя,
потрясают на каждом шагу.

До меня в доме
миссис Элиз побывали многие
иркутяне, в том числе и знаменитые.
Например, "в кровати Хенка"
сладко спал" (строчка из
стихотворения спавшего) Марк
Сергеев. Не знаю, приезжал ли кто за
интервью, но здесь у меня с ним
ничего не вышло. Без работы было так
хорошо!

Бродя по этому
дому, отведывая его тепло и
гостеприимство, я представляла
себе сибирскую избушку Хенка. Вряд
ли в ней есть даже электричество.
Пару лет назад два американских
студента-филолога, изучающих
русский язык и литературу, решили
отведать сибирской зимы в ней,
"прочувствовать корни
культуры". Сбежали через пару
месяцев, зимы так и не дождавшись.
Жизнь здесь тяжеловата. Особенно
для тех, кто не привык топором
махать и таскать воду ведрами из
Байкала. Электрификация всей
страны до Голоустного так и не
дошла. В местном магазине иногда не
бывает даже хлеба…

— Ты не
американский шпион?

— Я собираю
информацию как любая
чувствительная, блистательная и
ответственная личность. Мы можем
столькому научиться от всего, что
нас окружает! Америка многому может
научиться на примере России. И
наоборот. Я говорю, конечно, не о
военных секретах, но о секрете
лучшей жизни, которые помогут нам
защитить себя от трудностей мира. Я
не шпион и никогда не считал себя
им, потому что я всегда на переднем
плане, открыт и ничего не прячу… и
отвечаю только перед моей
собственной совестью.

Мне кажется,
Россия сейчас находится в стадии
формирования. Кризис и надежда
встретились. Россия встречается с
Западом и в чем-то принимает
западную культуру и пути, и мы, кто с
Запада, кто нашел себя в России,
стараемся помочь этому процессу —
процессу распознания и отбора
хорошего (и стабильного) от плохого
(и временного)…"

— Что привлекает
тебя в России?

— Многое из того,
что привлекает меня в России, может
быть найдено в США и других странах:
понимание друга, невинность
ребенка, мудрость старика, красота
природы. Но есть и особенные
качества, которые можно найти
только здесь. Эти
сибирско-российские подарки стали
существенной частью моего
благополучия, простого
удовольствия в жизни: Байкал;
радость приобретения того, что
долго ждал, как весну после зимы,
ради чего много работал и даже
страдал?; умение различного и
ценить; неизбалованный и
бесхитростный образ жизни; умение
ценить друзей и отношения;
прочувствование души места,
момента, личности, не просто
скольжение по поверхности в спешке;
забота друг о друге; связь и родство
с землей (те же грибы и ягоды); время
(меньше спешки и стресса); суровость
и ликование природы (кусающийся лед
и летнее солнце, и травы, короткая и
энергичная весна; русские
православные и бурятские
фольклорные традиции, ритуалы
(посидеть на дорожку, тосты,
брызганье), хаос, неохватная
вечность, пылкость, власть;
сырьевой потенциал Сибири;
потенциал опыта на прошлых ошибках
и успехах; красивый облик Иркутска,
его классическое барокко.

Конечно, я задала
Хенку вопрос о русских женщинах.

— Русские женщины
могут быть полными жизни,
таинственными и прекрасными и
одновременно очень земными. Факт,
что я женился на русской женщине и
буду всегда близким другом для нее,
несмотря на наш взгляд, выражает
гораздо лучше, чем слова, мое
постоянное влечение, любовь и
уважение к русским женщинам.

Традиционный
русский символ женщины — береза —
достаточно выразителен. Береза —
дрожащая и одновременно
восприимчивая и рефлектирующая. И
упорная. В сравнении с
американками, мне кажется, русские
женщины лучше понимают и
олицетворяют силу и слабость
женственности. Они надежны,
чувствуют свое равенство и свою
особенность. Они не пытаются быть
чем-то иным, чем есть на самом деле.

В следующий раз
Хенк приехал в гости к нам по пути
на экологическую конференцию,
кажется, в Огайо. Мы как раз
достраивали крышу своего дома.
Метеорологи пообещали очень
хороший дождик, и нужно было
поднатужиться. Сидя на крыше,
заметила, что этот человек,
летающий с одного континента на
другой несколько раз в году, боится
высоты! Хенк помог нам довести до
конца крышу. И уехал. Времени на
интервью вновь не осталось. Но… на
этот раз мы с Хенком проявили
находчивость. Находчивость
заключалась в том, что я просто
написала вопросы на тетрадном
листке и попросила Хенка ответить
на них когда-нибудь в перерывах
между жизненными событиями. Так что
интервью вышли в письменном виде.
Ответы Хенка оказались
немаленькими (признаться, и вопросы
я задала безразмерные). Я тщательно
переводила их с английского
несколько дней. Резала, как от
сердца отрывала, так хотелось
сохранить побольше Хенка, его
цельность и основательность, его
связь с живыми и неживыми (только на
первый взгляд) существами, с землей
и населяющими ее людьми.

— Байкал — великое
мировое сокровище, ресурс
биологического и культурного
разнообразия, хрупкий,
невозместимый, и почти бездонный,
непостижимый для тех, кто живет на
его берегах, и для тех, кто живет
где-то еще. И меня всегда поражает,
даже ранит то, что люди могут жить
так близко к такому чуду и… никогда
не видеть его! Я знаю столько
иркутян, которые никогда не были на
Байкале, коротко посетили его
берег, скажем, в Листвянке, не
отходя далеко от машины. Это все
равно, что никогда не посмотреть в
глаза своего ребенка или дедушки.
Как мы можем быть такими
бесчувственными и глупыми?

Мне кажется, что
если бы достаточно людей однажды
пришли и внимательно, не торопясь,
разглядели Байкал и тайгу, ничего
не было бы потеряно из этих
богатств. Но это целый скачок, перед
которым стоит человечество, — между
жадностью и щедростью, эгоизмом и
целостностью. Мать- природа
подарила нам так много, но часто ли
мы спрашиваем себя, чем мы можем
отплатить ей?

К людям Байкала я
испытываю огромное уважение и
восхищение за их силу, находчивость
и мудрость. И я говорю о сельских
людях, живущих в лесу, в степи и на
берегу Байкала. Школа природы дает
им лучшее из образований.
Рационализированное мышление
ограниченно в сравнении со знанием,
которое мы берем из жизни, работы и
борьбы за существование, благодаря
элементам, оставшимся в нас
открытыми для мира природы. Мне
очень нравится, как проницательно
описывает внутренний ландшафт
сибирского характера Валентин
Распутин. Как беден был бы наш мир
без этих качеств души!

— Самые, на твой
взгляд, большие российские
проблемы?

— Разница между
словами "проблема" в русском и
английском языках ключевая. В
английском "проблема" обычно
значит что-то отрицательное, что
должно быть разрешено или обдумано,
пройдено или побеждено. В то же
время в русском, насколько я
понимаю, "проблема"
подразумевает что-то, что должно
быть изучено, проникнуто,
разрешено, но только после изучения
и постижения. Это одно из
достоинств и бед России — такой
серьезный подход к "проблеме".
Иногда Россия кажется погрязшей в
ее бедах и даже испытывающей
удовольствие от чувства
безысходности, барахтанья в грязи…
Затем кланяется небесам для
спасения с тихой, чистой и
целомудренной верой, что все будет
спасено… Или пребывает в полном
отсутствии надежд, с пораженческой
психологией…

Мне кажется, что
русские люди иногда просто
стараются не замечать мучительных
проблем и даже не замечать света
дня. В прекрасный погожий день в
России замечают: погода скоро
сделается плохой, вместо того,
чтобы ценить момент. Люди живут
долговременной реальностью, но
ведь солнечный день — тоже
реальность…

Он потерял, нет,
скорее, нашел себя в другой,
отличной от всех других, российской
реальности. С ее мучительными
проблемами, с ее выносливыми и
суровыми людьми, с дикой природой,
красота которой кажется гораздо
ярче и экзотичней со стороны. Я
пытаюсь объяснить себе его
поступки. С обратной стороны
видимого благополучия стабильных
капиталистических стран — душевная
пустота. В обществах, построенных
на индивидуализме, где каждый
ответствен за себя (что хорошо),
люди становятся не очень нужны друг
другу (что плохо). И чем
благополучней становятся люди, тем
бесполезней они друг для друга. В
России даже в самых грязных,
несчастных, загазованных городах и
самых бедствующих поселках нет
душевной пустоты. Есть
насыщенность, напряженность,
болезненная откровенность,
неудовлетворенность. Здесь люди
нужны друг другу, потому что
поодиночке не выживешь, пропадешь,
замерзнешь. И он почувствовал здесь
свою необходимость.

"Россия стала
частью меня. Я стал частью ее.
Сейчас нас ничто не разделяет.
Возможность смотреть на жизнь
глазами другой культуры обогащает
и дает больше мастерства и
понимания, как жить более полно…
Пожив в России, я начинаю лучше
понимать Америку, становлюсь лучше
как американский гражданин, как
гражданин мира".

Иркутск —
Озеро Падающих Листьев — Конкорд —
Невада Сити.