Родовое гнездо
[<- На пред.
часть] [На начало
статьи] [На след. часть
->]
Родовое гнездо
Начало
Нельзя не сказать
несколько слов о торговле, которая
в Култуке процветала. Много разного
люда ехало через Култук в
Забайкалье, Монголию и Китай. Всех
надо было обеспечить ночевьем,
накормить, напоить; большой
постоялый двор таможни, где, кстати,
работала моя пробабушка, не
справлялся с этой задачей. Работали
трактиры, самый большой, известный
не только в Култуке трактир
Шишкина, о котором упоминает в
своих воспоминаниях еще Дыбовский,
работал круглосуточно. В лавках
можно было купить все, что нужно
было в дороге.
В начале нашего
века в Култуке проживал знаменитый
на всю округу татарин с необычной
фамилией Лейка, его так все и звали,
не зная ни имени, ни отчества. Он
имел громадный ледник и содержал
мясную лавку, в которой торговал
только парным мясом. Я
интересовался у стариков, почему
именно парным мясом торговал Лейка,
ведь надо каждый день колоть быка.
Он так и делал, закупал годовалого
бычка и в четыре утра, привязав его
за телегу, гнал на бойню, а в шестом
утра уже торговал парным мясом,
оставшееся от продажи увозил
обратно на бойню и сдавал по
приемлемой цене. И так каждый день,
особенно летом, когда никто из
крестьян до морозов скот не
забивал.
Денег с крестьян
за мясо Лейке сразу не требовал,
обычно продавал в долг, под
"крестик", как раньше говорили.
Такая форма продажи, не только мяса,
была очень распространена в
Култуке. Часто Лейка продавал мясо
"под сено", "под овес",
"под муку" и т.п.
В Култуке можно
было в то время купить и не парное
мясо, его было много, даже очень
много. Сюда почти ежедневно
приезжали оптовики закупать мясо и
вывозили в Иркутск.
Кроме местного
скота, на култукской бойне, одной из
крупнейших в губернии, забивали
много монгольского скота, который
Россия гнала только до Култука. Не
случайно Култук в конце прошлого
века, о чем я прочитал в одном
документе, много лет поставлял на
экспорт скотские языки, залитые в
бочках жиром, и в соленом виде. А
мясо в соленом и мороженом виде
култукская бойня поставляла в
основном в воинские части Дальнего
Востока и в ближние регионы.
Скот из Монголии
гнали култучане и наемные из других
мест. Гурт могучих хайников и
сарлыков, под два метра в лопатке,
гнали из Монголии два человека за
две головы. За лето пригоняли
два-три гурта. А за гурт овец,
который гнали три-четыре человека,
каждый скотогонщик получал десять
голов овец. Деньгами тогда не
платили.
В тридцатые годы
пришли в наше село кооперация и
коллективизация, последнюю никто
не звал и не ждал, она была для
крестьян разорительной. В Култуке
был открыт первый кооперативный
мясной магазин. У татарина Лейки
появился конкурент. Култучане
стали обходить кооперативный
магазин, уж очень поздно
открывался, и мясо в нем было не
первой свежести, и в долг не давали,
по-прежнему шли покупать парное
мясо к Лейке. Кооперация не
выдерживала этой конкуренции,
несла убытки, мясо из-за
длительного хранения приходилось
списывать. Тогда руководство
кооперации вместе с коммунистами
пригласили Лейку на заседание
правления, где ему было предложено
закрыть свою лавку и принять мясной
магазин. Лейка наотрез отказался от
этого предложения, сказав, что он не
может по стольку спать, как
бездельники из кооперации, и
торговать мясом, которое никто не
будет брать. Кооперация стала его
притеснять, строить разные козни, и
он вынужден был закрыть лавку и
выехать в Иркутск на новое
местожительство.
Кто же были
первыми русскими поселенцами в
Култуке? Есть несколько версий.
Один из старожилов села, ныне
покойный Дмитрий Захарович
Гаврилов, двоюродный брат моего
деда, участник строительства
Кругобайкальской железной дороги,
член Географического общества
бывшего СССР, рассказывал мне, что
все Гавриловы в Култуке были
выходцами из Калужской губернии, а
Демины, Бачины, Кобелевы, Мясниковы,
Сороковитовы, Асламовы, Шульгины,
Пашнины, Семеновы в разное время
пришли из станиц Дона, кто по
доброй, а кто не по доброй воле. Были
и более ранние засельщики Култука,
пришедшие из северных губерний
России, например, служилые
новгородцы Шелонин, Бурмакин и
другие, они тоже много интересного
привнесли в уклад жизни култучан.
Достаточно сказать, что в начале
второй половины 18 века в Култуке
все кровли изб стояли на
"курицах", без гвоздей, секреты
этого конструктивного элемента
стропильной системы привез
Шелонин. Будучи реставратором
памятников деревянного зодчества,
я как-то приехал в Култук и обратил
внимание на дом, в котором родился,
и обнаружил следы этих "куриц",
в Култуке оказалось всего два таких
дома, которым сегодня по 200 с лишним
лет от роду. Кроме строительных
секретов новгородец Шелонин привез
на Байкал и название ветра
"шелоник", так на его родине
называли юго-восточный ветер на
реке Шелонь, впадающей в озеро
Ильмень.
Больше всех из
засельщиков Култука, пожалуй, было
Деминых, и большая часть из них
состояли в родственных связях, и
селились они не только в Култуке, но
и по всей Тункинской долине. От
Култука до пограничного села Монды,
от которого до Монголии рукой
подать, это и сейчас наблюдается,
нет деревни, где бы не жили и не
живут Демины. Многие из них служили
в Иркутском казачьем войске на
границе с Монголией, где
располагался своего рода гарнизон,
носивший название "тункинская
сотня". Мои родственники и сейчас
проживают в селах Быстрая,
Зун-Мурина, Монды.
Интересные
спорные сведения о родословной
култучан оставил в своих
воспоминаниях и письмах из Польши
Бенедикт Иванович Дыбовский,
первый исследователь Байкала,
награжденный за это золотой
медалью, живший в Култуке в 1868-1872
годах Как ученый-биолог именно
здесь он получил мировую
известность. Но исследования не
мешали ему с большим интересом
всматриваться в окружающих его
людей. Теперь сто тридцать лет
спустя мы получаем возможность его
глазами увидеть култучан, живших в
прошлом веке.
Старики
рассказывали, что култучане народ
был набожный, часто из-за
употребления матерных ругательств
в присутственных местах,
каким-нибудь залетным, а их в
Култуке проездом бывало немало,
возникали драки, особенно в
трактирах. Приезжих у входа в
трактир, где находились дамы и
господа высокого чина, половой
предупреждал: "Опасайтесь, в
трактире за матерное слово могут
избить". Избивали, да еще как.
"Вообще говоря,
— писал Б.И. Дыбовский в письме за
15.04.26 г., — култучане составляют
особый вид сибиряков, я их описал
подробно и при объезде из Сибири
вручил манускрипт
делопроизводителю… вместе с
манускриптом Черского". К
сожалению, я до сих пор разыскиваю
эти манускрипты и не могу найти. В
них, как рассказывают, — вся
родословная култучан за вторую
половину прошлого века.
В этом письме
Бенедикт Иванович очень тепло
отзывается о хозяине култукской
таможни Николае Чикулаеве: "Этот
начальник составляет единственное
исключение на земном шаре —
честностью и безвзяточничеством
своим. Я не знаю ни одного
чиновника, служащего при таможне, —
честного, за исключением
Чикулаева". И в этом же письме
несколькими словами дает
характеристику священнику: "Отец
Иоанн научал бесплатно детей в
школе, его жена преподавала
бесплатно для девочек. Они
составляли счастливую пару,
посвятившую все свои нравственные
и умственные силы служению
ближним".
Дыбовский был на
редкость общительным и
хлебосольным человеком. К нему в
Култук приезжало много разных
гостей, простых и знатных. Часто
бывал Ян Черский, польский ученый,
мечтавший здесь обосноваться
навсегда. Проездом в уссурийскую
тайгу посетил Култук и бывал в
гостях у Дыбовского великий
русский путешественник Н.М.
Пржевальский, восхищался
угощениями из свежей рыбы на рожне
и свежей дичи, а также хлебом,
который выпекала бывшая стряпуха
Пермикина. Иркутский профессор С.Н.
Лаптев, занимаясь сбором
воспоминаний култучан, записал как
Дыбовский "умело лечил всех с
ходу и без денег", как жители шли
к нему со всеми вопросами и
жалобами.
В большом
пятистенном доме, в котором жили
Дыбовский и его коллега Годлевский
(тоже ссыльный), я бывал много раз, и
даже по молодости работал в нем, в
1944-1947 гг. в доме размещалась
мастерская рыболовецкого колхоза,
где строили и ремонтировали невода,
а в людской, которую с домом
связывали сени, жила семья.
Стены этого дома
хранили память о выдающихся людях,
жизнь и деятельность которых
связана с Култуком. Первым его
владельцем и строителем был
Григорий Маркианович Пермикин.
Маркьяныч, как любовно его называли
култучане, еще мальчиком поступил
подмастерьем на завод по огранке и
распилу камней. Потом он перешел на
Петергофскую гранильную фабрику,
поставлявшую камни для отделки
дворцов и предметов роскоши.
Одаренность его скоро была
замечена, ведомство уделов,
ведавшее камнерезной
промышленностью направило
Пермикина учиться, и он блестяще, с
наградой — именные часы — окончил
Петербургский технологический
институт. В 27 лет он становится
чиновником особых поручений по
поискам цветных камней, и
командируется сначала в Казахстан,
где находит прекрасные яшмы, а
затем в Восточные Саяны на поиски
драгоценных камней.
Поиски Пермикина
на юге Байкала увенчались
открытием коренного месторождения
нефрита. Им же было разработано и
быстринское месторождение
лазурита, организована добыча и
доставка его в Култук, где в 1852 году
Пермикин построил дом, в котором
перед отправкой в Петербург хранил
и резал драгоценные камни. Эрмитаж
и многие Петергофские дворцы по сей
день украшают лазурит и нефрит
быстринского месторождения,
добытые Пермикиным.
В 1865 году
пермикинская фабрика первичной
обработки драгоценных камней в
Култуке была закрыта из-за высоких
цен за доставку их тележным и
санным путем в Петербург.
После закрытия
своего дела в Култуке Пермикин
уехал в Петербург. Перед отъездом
его домашний врач Лаговский,
ссыльный поляк, сообщил ему, что в
Култук приезжает группа ссыльных
польских ученых и им необходимо
жилье. Речь, в частности, шла о Б.И.
Дыбовском, ему и передал свой дом
Пермикин в аренду за 15 рублей в год,
со всеми хозяйственными
постройками и лугом.
Многие историки,
не видевшие этого дома на месте, где
он раньше стоял, утверждают, что
якобы после строительства
Иркутской ГЭС он попал в зону
затопления и был снесен. Это не так,
он находился до 1957 года в
двухсотпятидесяти шагах от крутого
берега Байкала, у взвоза. Его снесли
по другой причине, сносили этот
уникальный исторический памятник
такие же иваны, не помнящие своего
родства, которые в 1932 году
разрушили култукский храм, а в 1976
году, если память не изменяет,
снесли несказанно красивую
церковно-приходскую школу, которая,
как и дом Пермикина, могла бы
украсить
архитектурно-этнографический
музей "Тальцы" на 47 км
Байкальского тракта.
Никогда не забуду
печального момента, когда отмечали
90-летие култукской школы. При входе
в теперешнюю, где проходила
торжественная часть, у входа в фойе
стоял обложенный цветами тесаный
камень, взятый из фундамента, на
котором мастером были выбиты слова
"Основана в 1902 году И.
Чуриновым", последним
первосвященником култукского
прихода, которого первым коснулся
беспредел крушения наших духовных
ценностей. Этот камень-памятник
предупреждает, что опасность
"разрушить все до основания"
еще не миновала. Не замахнулись бы
разрушители на землю в церковной
ограде и на прилегающую к
уцелевшему срубу храма территорию,
которую, пока не поздно, надо
объявить заповедной. Если
култучане этого не сделают, может
быть нарушен и бесследно исчезнуть
целый пласт нашей духовной
культуры. Придет время, храм
восстановят, снимут наслоения
земли в церковной ограде, и
предстанут перед глазами наших
внуков и правнуков, в своем
печальном величии, надгробия наших
предков, на которых написана наша
история.
Забегая вперед, я
немного нарушил хронологию событий
и участвующих в них людей, но это не
меняет сути повествования о давней
истории моей малой родины. Хочу
обратить внимание читателя еще на
одну легендарную личность,
связанную с Култуком, который питал
"бузумную" страсть к природе и
камням.
На одной из первых
ранних карт Байкала, составленной
лоцманом Пушкаревым и геодезистом
Лосевым в 1772 году, в четырех верстах
от Култука, между устьем реки
Похабиха и Шаманским мысом, стоит
точка с надписью "Дом
Лаксмана". В литературе
упоминание о доме есть только в
книге географа Карла Риттера
"Землеведение стран, входящих в
азиатскую Россию". По его данным,
остатки дома нашли почти через сто
лет после смерти Лаксмана, и
местность, где стоял дом
исследователя, назвали
"Лаксманой". Самого Эрика
Лаксмана он характеризовал как
открывателя "замечательной
култукской местности".
Что это за
местность удостоившаяся названия
"Лаксмана"? До каких же пор она
будет значиться как точка на карте?
Эту местность, заслуживающую
внимания моих земляков, никто
никогда не описывал. Попытаюсь это
сделать, поскольку мне еще в
детстве не раз приходилось бывать в
этих девственных местах, не знавших
цивилизации.
В то далекое время
междуречье — место между реками
Слюдянка и Похабиха, включая
предгорье и озерный ландшафт.,
простирающийся до южного склона
Шаманского мыса, занимавшее около
пяти квадратных километров, было
одним из самых диких живописных
уголков южного Байкала. И
упомянутые реки были разные,
Похабиха — полноводной, в которой в
изобилии водилась рыба, Слюдянка —
карстовой и безрыбной, и никогда не
была полноводной, а разливалась,
сметая все на своем пути только во
время ливневых дождей в верховьях
Хамар-Дабана.
На этой небольшой
территории и климат был совершенно
другой, безветренный и теплый, с
обилием всякой растительности, в
которой паслись как домашний скот
изюбри, сохатые, козы, лоси, горные
козлы. Было в этом благодатном
месте очень много разной величины
озер, полных всякой дичи и
водоплавающего зверья, сплошь
заросших летом лилиями, в которых
водилось несметное количество
сказочно красивых бабочек размером
в ладонь и стрекоз с размахом
крыльев до пятнадцати сантиметров
и других редких диковинных
насекомых, виды которых
сохранились вплоть до тридцатых
годов нашего столетия.
В шведских музеях
и сегодня можно найти эти виды
насекомых и гербарии растений,
которые получал отсюда знаменитый
шведский ботаник Карл Линней. Мне
самому в детстве не раз приходилось
наблюдать за этими экзотическими
существами и добывать с плотов в
топких озерах лилии. Особенно много
этих полураспустившихся
кувшинообразных цветов, с большими
белыми лепестками и метровой
ножкой было у того самого места, где
сейчас находится свалка г. Слюдянки
и железная дорога предприятия
"Перевал". Это были
"лежачие" цветы, которые не
могли стоять в вазах, их дарили
молодые люди девушкам "с
плеча".
Так вот, этот
уголок, "подмышкой"
сохранившийся по воле создателя в
своем первозданном виде, куда до
Эрика Лаксмана,
ученого-исследователя ступала нога
только курыкана и тунгуса, и стало
излюбленным местом для его
исследовательских работ на южном
Байкале и в окрестностях Култука.
Первое впечатление, произведенное
на него этой местностью, было
ошеломляющим. Вот оно: "Взор,
устремленный через великое святое
море, величайшее в мире
пресноводное озеро Старого света,
поражается видами, которые по
красоте и величию соединяют в себе
все прелести Альп, Кавказа и
Кордильер". Через 45 лет
следовавший в Забайкалье декабрист
И.Д. Якушкин дополнил эту картину
одним небольшим штрихом:
"Положение Култука прелестно,
вид Байкала с окаймляющими горами
истинно прекрасен. Мне думалось
тогда, что быть поселенным тут, жить
в этом отдаленном уголке с семьей
было бы верхом счастья".
Академия наук
России не раз отзывала Лаксмана из
Сибири и направляла в самые
различные места Российской
империи. Но самую большую любовь он
отдал Восточной Сибири, где бы он ни
был, он всегда говорил, что его
влечет чистый воздух Саян. Култук,
по его выражению, "открыл перед
ним животный мир, богатый и
разнообразный, свободный и
независимый, как будто сбереженный
для исследователя".
В Култук ему
доставили письмо великого
шведского ботаника, короля цветов,
Карла Линнея с просьбой знакомить
его с сибирской флорой и методикой
изучения ее. Он отправляет не
только ему и многим европейским
ученым семена растений, корни,
гербарии. Его заинтересовал ревень;
который считался одним из
целебнейших растений и был
предметом азиатской торговли.
Монополистом его был Китай, у
которого Россия покупала ревень за
золото. Европейские ботанически
сады имели ревень, но не обладающий
целебными свойствами. Лаксман стал
искать лечебный ревень в Сибири, и
он его нашел между истоками реки
Белой и Иркута.
"Я до безумия и
до мученичества влюблен в камни
дикой Сибири", — записал он в
дневник. Большим событием в его
жизни был день, когда охотник,
култучанин Война вручил ему кусок
лазурита. Вскоре Европа узнает, что
драгоценный лазурит есть не только
в Бухаре, но и вблизи Култука, в
верховьях реки Быстрая.
Мало кто знает,
что горячие источники курорта
Горячинск и черемховское
месторождение угля были открыты
Лаксманом. "Я чувствую себя, —
писал он другу, — что посредством
простых опытов открыл важную эпоху
в искусстве приготовления стекла.
Используя этот опыт, он открыл
первый стекольный завод в
Восточной Сибири, стоял этот завод
на берегу Ангары, где сейчас
размещается
архитектурно-этнографический
музей "Тальцы". Это был
единственный завод, выпускающий
изящные стеклянные изделия.
Эрик Лаксман был
членом академии и некоторых ученых
обществ в Германии, Швеции и России.
Будучи в Култуке, он очень много
получал из России и Европы писем.
Ему писали и он отвечал знаменитому
немецкому поэту Гете, первому
изобретателю паровоза в России И.И
Ползунову и многим другим
знаменитостям.
Были и среди
современников много трудолюбивых и
талантливых людей в Култуке, к
сожалению, рассказать о всех
невозможно. Но о некоторых, просто
нельзя.
Виктор
Демин
(Окончание
следует)
