45 секунд на
сборы

Н. Файоль

Володя
Ковалевский мог не дослужиться до
майорских погон и навсегда
застрять в капитанах. Спасло
везение, которое у пожарных вместо
ангела-хранителя.

Гостиница
"Сибирь" горела замысловато,
как-то через этаж вроде слоеного
пирожка. На одном сущий ад, а на
другом — полнейшее спокойствие. Они
с Валерой Осиповым каким-то кружным
путем проникли на третий. Шли в
голландских "трельгемах",
ядовито-желтых, странно шуршащих,
но спасительно надежных. В них
прохладно, внутрь заканчивается
воздух, как бы дополнительный слой
защиты — ни одна ядовитая гадость
не проберется. Это не отечественные
"кихи", которые хоть и зовутся
изолированными, способны, в лучшем
случае, уберечь от воды, но не от
химии.

За плечами у них
были аппараты "СВ", баллоны со
сжатым до двухсот атмосфер
воздухом, рассчитанным на 45 минут
дыхания. Но аппараты были не нужны,
на третьем этаже даже не ощущалось
запаха дыма. Трещало сверху, на
крыше, гудело снизу, со второго, а
здесь перед ними, залитый светом,
мирно и маняще лежал коридор.
Словно ничего не случилось, лишь на
минуту отлучились люди. Была в этом
какая-то жуткая нереальность.

Они откинули с
лица маски и пошли по коридору,
сначала осторожно, не доверяя по
выработанной привычке обманчивому
покою, а потом быстрее, спеша к
повороту. Мысленно они уже были там,
за поворотом, где таилось
неизвестное. То неизвестное, за
которым они и пришли. Оставалось
несколько шагов, когда пол
провалился и Ковалевский полетел
вниз.

Упал неудачно, на
спину, кажется, потерял на какое- то
время сознание. Очнулся — вокруг
сплошной туман. Парили головешки.
Видно, пожарные уже здесь
поработали. Но, это, считай, уже
счастье. Попади он в пламя — каюк.
Даже брандспойтами не отстоять.
О-то знает, видел такое.

Сверху крик
Осипова: "Вовка, ты где? Вовка?"
Откликнулся. Осипов радостно
заорал: "Вовка, держись! Счас я!
"Ковалевский перевернулся на
живот, поднялся. Вроде, цел. Ладно,
раз жив — значит выберется. Только
бы правильно соориентироваться. В
этом тумане можно плутать до
бесконечности.

Он принялся
вспоминать план гостиницы. То
ловушку-коридор, которым они шли.
Ясно, что пламя снизу вылизало пол,
оставив в целости лишь тонкую
прослойку линолеума. Что под
коридором? Что? Кажется, ресторан.
Да, точно, ресторан. Уже легче.
Ресторан он и без карты знает,
приходилось забегать.

Расставив пошире
руки, он пошел наугад, стремясь
зацепиться за какую-нибудь деталь,
от которой можно танцевать. Нащупал
колонну. Так, теперь надо
попытаться представить, как эти
колонны располагаются. И
представить точно. Если ошибется,
то второй раз может и не найти.

Он уже почти
добрался до выхода, когда в
просвете мелькнули три фигуры в
спецкостюмах. "Ребята!" —
крикнул он. Те подошли. "Вы что
здесь делаете?" — спросил он.
"Да придурок какой-то провалился,
вот ищем". Ковалевский пропустил
"придурка" мимо ушей и
облегченно засмеялся: "Да я это,
я". Фигуры разглядели в нем
офицера и смущенно забормотали:
"Извините".

Подобных историй
в спецчасти N^ 6 накопилось немало.
Это и неудивительно, вот уже восемь
лет, они ходят по тонкому мостику
над опасной стремниной. С того
самого момента, как в одну минуту
развалился армянский город Спитак
и оказалось, что страна беспомощна
перед такого рода стихией, не имеет
ни нужного оборудования, ни людей
особой выучки.

Людей нашли —
сцедили сливки из пожарных частей,
с миру по нитке, но собрали и нужную
технику, все эти дымососы,
осветительные установки,
бронемашину химразведки… Самым
трудным оказалось сломать психику:
чего зазря держать под ружьем сотню
мужиков, может, через год тряхнет
или взорвется.

Может,
действительно, через год. А может,
через два. Расписания
землетрясений и трагедий никто не
знает. Но когда грянет беда, они
будут готовы встретить ее через 45
секунд. Добежать до машины, одеться
и выехать со двора.

Когда загорелся
кабельный завод, они были там
одними из первых. В подвалах, в
темноте, по грудь в воде с плавающим
поверху маслом. Вылезали, как из
преисподней, с трудом отдирая маски
от лица. И дышали, дышали. Порывами
ветра приносило с пожара смрадные
клубы дыма и они, ругаясь, глотали
его, не зная, что он густо пропитан
убийственными диоксинами. Их ничем
нельзя вывести из организма.
Проникая внутрь, они медленно, не
неотвратимо разрушают печень,
почки, костные ткани, мозг.

С тех пор и начали
они выхватывать людей из строя.
Кого сразу, кого через год. Недавно
списался по инвалидности майор
Валера Осипов, тот самый спутник
Ковалевского в гостинице
"Сибирь". Четыре года он
сопротивлялся, и все же накрыл его
пожар. Скорее, его тень, о которой
даже врачи уже успели забыть.

— Кто знает, кто
будет следующий, — сказал
Ковалевский. Может, и я. Тоже там
был. И винить некого, сами выбрали
эту работу.

Теперь о временах
года. Они имеют непосредственное
отношение к нашему рассказу. Самое
лихое — осень. Не вся, а тот резкий
переход от тепла к холоду.

— Как ударят
первые морозцы, — объяснял капитал
Евгений Балашов, — так бомжи лезут
по подвалам. Тащат туда все, что под
руку подвернется, весь хлам. Костры
жгут, свечи. Ну и, естественно,
горят. Потом, позже, они кой-какой
порядок наведут, и пожаров станет
меньше, но на их новоселье у нас по
два-три вызова за ночь.

Тушить подвальные
пожары — это специализация
аварийно-спасательной службы.
Потому что сложно, даже днем
видимость ноль. Луч фонаря
упирается в стену дыма. Есть
подвалы простенькой конфигурации,
но большинство — римские катакомбы,
где можно кружить часами. А воздуху
за спиной — на 45 минут.

Первое, что учат
спасатели, — это закон правой руки.
Куда бы ни влез, в какую ли гиблую
дыру ни попал — правую руку на
стенку. Так и иди по стенке, куда бы
она ни свернула. Не отрывай руки.
Оторвешь — пропадешь.

В одиночку в
подвалы не ходят. Обычно втроем.
Пожарный рука под мышку и вперед. Но
тоже по особому принципу. Впереди —
командир звена, за ним — кто-нибудь
из новичков, необстрелянный,
последним — самый опытный. Кстати,
весьма разумный принцип. При
возвращении местами не меняются,
просто разворачиваются, и
последний, став первым, выводит
команду из подземелья. По рукаву.
Потому что войти легко, трудно
выйти.

Не менее трудно и
сам пожар найти. Его не увидишь и не
услышишь. Отыскать можно лишь с
помощью осязания.

— Снимешь
рукавицы, поднимешь руку и
начинаешь вертеть, — рассказывал
Евгений Балашов. — Ага, вроде слева
припекает. Давай влево. Лезешь,
лезешь — ни черта там нет. Опять
рукой маячишь. Кажется, прямо. Пока
крутишься — снаружи команда:
возвращайтесь, воздух на исходе.
Сам про воздух не помнишь. Когда
работаешь, времени не замечаешь.

Есть еще одна
команды, вгоняющая новичков в
трепет: ищите единицу. Или две. Так
именуются в их среде трупы. Говорят,
чтобы не травмировать психику.
Смешно, назвать можно хоть райскими
птичками, приятнее от этого не
становится. Ищут обычно ногами.
Наступил на мягкое — давай носилки
и прочее.

Когда собирали
останки московского аваарейса,
сделались как будто
бесчувственными. Погрузили —
понесли, погрузили — понесли… В
ритме роботов. Наверное, сам
организм предохранял от шока.
Какое-то защитное устройство
срабатывало. Отключало.

— Чего нам
недостает, так это хорошего
психолога, — говорил Ковалевский. —
Такого насмотришься… В запале еще
ничего, а потом в голову лезет.

Самое радикальное
средство — стакан водки после
суточной вахты.

Как-то к ним
приехали канадские пожарные,
делиться опытом. Для них устроили
показательные выступления. Бегали,
прыгали, карабкались на стены.
Когда они увидели, как пожарный
галопом поднимается по выдвижной
лестницу, то удивленно спросили
через переводчика: зачем он так
быстро? Как зачем, в свою очередь,
удивилось пожарное начальство:
надо не мешкать, людей спасать,
секунды дороги. Канадцы пожимают
плечами: но ведь это опасно, очень
опасно, зачем рисковать?

Действительно,
опасно. Последнее колено мотает
так, что вцепляешься в перекладины
до синевы в руках. А если зимой, в
морозец на него еще брызнут водой,
то на каждом шагу душа прощается с
телом.

— Они нам показали
видеопленку, снятую на пожарах, —
рассказывал, посмеиваясь,
Ковалевский. — Дом горит, а
инструктор осматривает каждого,
проверяет маски, манометры, подачу
воздуха… Ребята аж ерзали на
стульях: ну чего они тянут. Мы
поняли: у нас разный принцип: они
сначала о себе, потом о деле, а мы
как всегда, очертя голову.