За более чем пятнадцатилетнюю историю этого популярного формата, предметом зрительского внимания стали десятки постановок, а участниками — сотни школьников и студентов областного центра, Шелехова, Куды, Пивоварихи, Аларского района, воспитанников порядка двадцати учебных заведений региона. На ближний контакт с ними неоднократно выходили лучшие мастера сцены: народная артистка России Наталия Королёва, заслуженные артисты Геннадий Гущин, Николай Дубаков, Александр Булдаков, Владимир Орехов, Степан Догадин, режиссёр Геннадий Шапошников, молодая гвардия актёров — Иван Гущин, Алексей Орлов I, Зоя Соловьёва, Иван Алексеев, Надежда Савина, Алёна Бочкарёва и другие.  О сценической версии тургеневского шедевра с лицеистами говорили Екатерина Константинова, сыгравшая Катю Локтеву, Николай Стрельченко, воплотивший образ Базарова, и Сергей Дубянский, многолико представленный сразу в нескольких ипостасях. Их адресно пригласили сами ребята. Все трое — спикеры-рекордсмены проекта, часто и с удовольствием вступают в диалог с публикой, можно сказать, собаку на этом съели.

Карнавал животных

 Кстати, о собаке. Прикол о героях- оборотнях спровоцировал вопрос из зала, почему сестра Одинцовой Катя в первый раз выскакивает на сцену на четвереньках. Вспомним текст. «Красивая борзая собака с голубым ошейником вбежала в гостиную, стуча ногтями по полу, а вслед за нею вошла девушка лет восемнадцати…». Режиссёрская воля совместила тут два образа в одном. Катя в романе постоянно ходит с породистыми провожатыми и, по-видимому, в глазах главенствующей Анны вписывается именно в эту гламурную свиту, в эту примету светского блеска имения. Так постановщик подчёркивает неуютные отношения между девушками. Тут, понятно, легко было добалагуриться и до лягушки — главного героя, и припомнить про Аркадия Кирсанова, что Базаров видит в нём галку — «самую почтенную и семейную птицу». Такой вот зооморфизм приключился. Тургенев, возможно, и не рассчитывал…

Публика на встрече собралась пытливая, цепкая, думающая. Шелеховские лицеисты — театралы, на  спектаклях частые гости. Несмотря на то, что между просмотром драмы «Дети» и долгожданным визитом охлопковцев прошло больше месяца, воспоминания подростков были свежи и ярки, замечания точны и содержательны, вопросы ёмки и умны. Это отметили наши артисты.

— Вот с такими собеседниками ценно и увлекательно выходить на разговор, — подчеркнула Екатерина Константинова. — Интересно, когда приходится ещё и самой поразмыслить, как отвечать, когда приходят неожиданные откровения.

Учитель словесности, заместитель директора лицея по воспитательной работе Татьяна Дикун сделала ценное замечание:

— Классику сегодня на сцене надо подавать очень аккуратно. Нам кажется, что у Иркутского академического театра это получается прекрасно. Всё очень бережно по смыслу, и в то же время как-то по-новому. И ключевые акценты расставлены снайперски точно, и при этом много неожиданных решений, смелых образов, сценический язык понятный и интересный для современного ровесника молодых героев произведения. Для меня всегда показатель — тишина после занавеса. Мы возвращались домой в молчании, в каждом продолжала вершиться магия спектакля. Назавтра мы не смогли приступить к следующей теме на уроке, нам важно было поговорить об увиденном.

Классика без пыли вековой

Юные зрители спрашивали артистов, как расшифровывать режиссёрские метафоры: камни в дорожном чемодане Базарова, сцену с яблоком, которая заменила восьмистраничный диалог Евгения и Анны, динамичную машинерию сценографии. Исполнители помогали в прочтении приёмов и знаков, с помощью которых постановщик превращает текст книги в мир и жизнь на подмостках, напоминали, что каждый зритель вправе воспринимать и толковать эти инструменты по-своему.

— Для меня финальная трава в чемодане Базарова, который он так упрямо набивал мёртвым камнем, стараясь избежать пустоты, — огромное эмоциональное потрясение, — призналась Екатерина. — Человек, который всю жизнь варится в концентрированном растворе яда, отодвигается, открещивается от всего человеческого, но который признался, что полюбил, сдался хотя бы на миг на пороге вечности, обнаруживает эти зелёные всходы чувства, надежды, утешения. Замирает на этом невероятном островке босыми ногами…  Лично меня это опрокидывает, размазывает напрочь.

Лицеисты пытали гостей в целом о том, до каких пределов доходит режиссёрский произвол в работе над текстом первоисточника. Ответ вылился в небольшой экскурс на режиссёрскую кухню. Для кого-то из постановщиков исходный текст священен, его требуется максимально и буквально сохранять. Другие обращаются с ним очень вольно. Дмитрий Крымов, например, переписывает радикально. В его спектакле «Серёжа» в МХТ с куклой-марионеткой в роли сына Анны Карениной процент толстовской прозы рекордно мал, да ещё и дополнен строками из романа «Жизнь и судьба» Василия Гроссмана. Андрей Прикотенко для своей постановки «Идиота» в новосибирском театре «Старый дом» переписал-перевёл Достоевского на современный новояз сегодняшней России. «Отцы и дети» в интерпретации Андрея Шляпина тоже претерпели серьёзные изменения по репликам, не в ущерб смысловым моментам, а для ясности восприятия. Из фразы: «Ужотко четыре часа прошло…» — бесследно испарилось архаичное словечко. А вот афористичный пароль «Вёрсты тутока немеряны!» — прозвучал в неприкосновенной чистоте. Какие-то фразы персонажей рождались в совместном творчестве режиссёра и актёров во время глубочайшей вспашки тургеневской прозы.

— Мне люб такой подход, — признаётся артистка Константинова, — когда автор не застывает, как недостижимый, неприкосновенный монолит, а является активным вдохновителем твоей фантазии. Мы словно садимся с ним рядом, уста в уста взвешивая хрестоматийные строки. Именно так, мне кажется, сдувается с классики вековая пыль. И тебе сразу становится понятно, что в какие-то моменты ведешь себя, как Базаров, что друг твой — ни дать ни взять Аркадий, что сами великие писатели — не обитатели эмпиреев, а живые люди, которых волнуют те же проблемы, что и нас с вами.

Артисты — супергерои

Расспросы о трансформере декораций, которые создал для постановки главный художник театра, заслуженный деятель искусств Александр Плинт, приоткрыли щекотливые, даже конспирологические аспекты театральной изнанки. Порой, выходя на сцену, лицедеи ступают на почву тернистую, в лабиринт «ловушек» и опасностей. Однажды на показе «Детей» случился форс-мажор.  Подъёмные механизмы, ответственные за метаморфозы пространства сцены, отказали. Команде исполнителей пришлось затянуть антракт и без того продолжительного спектакля, чтобы в режиме супер-блиц договориться, как играть второй акт без механической поддержки, изменить мизансцены, обыграть недостающие детали. Мальчик из зала намекнул, что в декорациях тургеневской истории, которые почти не находятся в покое, наверное, вообще сложно существовать. Но это для охлопковцев — привычная часть ремесла.

— Когда всё исправно работает, нет проблем, — заверил  Николай Стрельченко, один из лучших виртуозов в «сценическом паркуре», — Для меня нет затруднения спрыгнуть с вращающегося круга или вписаться в проём сдвигающихся кубов.

К сюрпризам надо быть готовыми на любом представлении. Бывают, например, такие покрытия пола, которые током стреляют. На «Поминальной молитве», вспомнил Николай, несколько партнёров взялись за руки — и всех пронзил вдруг разряд статического электричества, до боли в венах. Зритель, конечно, ничего не заметил. Волшебникам на сцене нередко приходится маскировать какие-то незапланированные реакции и эксцессы. Чаще всего именно так рождается импровизация. Например, Сергей Дубянский в образе царя Фёдора Иоанновича должен кромсать пером взбесивший его документ. Ему принесли грамоту, но забыли про перо. Как сыграть драматический момент без недостающего реквизита? Сергей нашёлся: он в ярости пинал и топтал проклятую бумагу. Бывает, откровенничали спикеры, что «заклинит» по тексту, все мы люди, а пьеса ещё и в стихах. Исхитряются на ходу сочинять фразы, не меняя смысл, причём даже попадают в ритм и рифму. Об этом ходит множество актёрских баек — все из жизни.

Подготовка к новому спектаклю, к каждой отдельной роли — всякий раз новое приключение, новые вызовы. Очень измотал исполнителей Фёдор Михайлович с его длиннотами, синкопическим синтаксисом, лихорадочной спутанностью некоторых монологов. Николай Стрельченко в «Идиоте» с исповедью Ипполита, готового совершить самоубийство, 11 минут стоял один на один с прикованным к нему зрительским залом, и это всегда было для него огромным испытанием. Сергей Дубянский для погружения в роль князя Мышкина к психиатру ходил, пытался постичь поведенческие реакции и уловить мироощущение людей с клиническими расстройствами психики. Чтобы засверкал на охлопковской сцене пластический шедевр «Холстомер» по рассказу Толстого, большая команда исполнителей несколько месяцев изводила себя многочасовыми движенческими тренингами, суммарно труппа похудела на девяносто, как помнится, килограммов. Когда репетировали «Смертельный номер», девять месяцев ходили за опытом и энергией к артистам Иркутского цирка, усваивали не только их профессиональные навыки, жонглёрские, акробатические, клоунские, но и специфику актёрского существования на манеже, пропитывались, образно говоря, ароматом арены.

По актёрскому мастерству и театральным методикам написаны корифеями солидные талмуды. Но древо жизни несоизмеримо богаче, и у каждого артиста свой инструментарий, свои секреты, находки и даже талисманные, суеверные «фишечки», которые постоянно обогащаются. Работа над ролью — определённо таинство, оно вершится загадочным образом, сознательно и бессознательно, в режиме двадцать четыре на семь.

А как с волнением перед выходом на сцену? К нему вырабатывается иммунитет? Ничего подобного, свидетельствуют испытанные гвардейцы Мельпомены.

— Я человек по природе очень тревожный, — откровенничает Екатерина, — меня первые несколько лет колбасило самым жестоким образом, ноги тряслись, зубы стучали, нервный тик начинался. Это сильно мешало. Сейчас стало поспокойнее, научилась предвкушать спектакль, испытывать интерес, как он сложится, как проявятся мои партнёры, какой зритель придёт.

— На шкале волнения между лёгким мотивирующим трепетом и паникой надо стараться держаться ближе к первому полюсу, — глубокомысленно резюмировал Сергей.

А Николай назвал «священный ужас» перед сценой необходимым:

— Мы выбрали эту профессию, чтобы испытывать эти острые эмоции, это своего рода наркотик, адреналин. Я всегда волнуюсь, делая первый шаг навстречу залу, и мне это нравится. Не дай Бог, это пройдёт, тогда, наверное, надо будет заканчивать карьеру. Но я не представляю, чтобы такое произошло.

Диалог талантов с лицейскими поклонниками спелся, как по нотам, и продолжался ещё во время раздачи автографов. Лягушку Базарова исследовали в поисках истины, под наркозом искренней симпатии и подкупающей любви. Его счастливой жизни на охлопковских подмостках ничто не угрожает.