«Лежачий – ну что он сможет?»

Игнатов – смуглый, невысокий 27-летний парень с выбритыми висками. Волосы он собирает в хвост. Андрей носит на пальцах два серебряных кольца, на шее у него висит медвежий клык. Он любит строгать из дерева мечи и пистолеты. Игнатов говорит, что у него в роду были цыгане. Мать Андрея лишили родительских прав, когда ему было четыре года. Она много пила.

2,5 года назад Андрей переехал в социальную деревню, которая находится на окраине села Баянгол в Бурятии. До этого он жил в комплексном центре социального обслуживания «Баянгол». По сути, это психоневрологический интернат. Жители села так и называют центр – «интернат».

Кроме Андрея в социальной деревне ещё 10 человек. Самому младшему – 22 года, старшему – 31 год. Они тоже когда-то жили в интернате. Всем поставлен диагноз «умственная отсталость».

За обитателями деревни присматривают 52-летняя опекун Жаргалма Бадмаева и её муж Иван. Больше тут никто не живёт, только периодически приезжают две нянечки из комплексного центра. Они обходят квартиры и помогают подопечным – кому с уборкой, кому с приготовлением еды.

Жаргалма Бадмаева говорит, что в интернате «ребят этих выбрали, потому что они более-менее могут сами что-то делать»: «Лежачий – что он сможет? Глубоко умственно отсталый – ну что?»

Вся деревня – два больших деревянных дома. Их построили на территории бывшего подсобного хозяйства интерната.​ В каждом доме четыре однокомнатные квартиры площадью 30 «квадратов». Восемь человек в деревне – собственники квартир, как дети-сироты или дети, оставшиеся без попечения родителей. Ещё трое – «квартиранты», их подселили к троим хозяевам: Женю – к Диме, Юру – к Андрею, Олю – к Никите.

У жителей соцдеревни своё хозяйство – 5 коров, 50 куриц, теплицы, огород. Жители сами ухаживают за животными, чистят коровник и курятник.​

«Такими шмотьями стругают»

В квартиру 25-летней Людмилы Болдиной Жаргалма Бадмаева зашла без стука. В руках у Жаргалмы был полиэтиленовый пакет, в котором лежал очищенный и нарезанный брусочками картофель. Он немного потемнел. «Некоторые так и не научились резать, – вздохнула Бадмаева. – Такими шмотьями стругают. Вот, помогаю – чтобы суп сварили или ещё что». Люда повертела картошку в руках. «Ну, пожарю», – сказала она, глядя на опекуна, и положила пакет на кухонный стол. Жаргалма одобрительно кивнула.

Бадмаева считает, что её миссия – «приучить подопечных к своему дому, чтобы они могли вести быт». Это значит готовить еду, сервировать стол, убираться, стирать вещи, выращивать овощи, следить за скотиной. Бадмаева не узнавала, как устроена жизнь в других соцдеревнях в России и мире. Она «просто начала что-то делать с чистого листа».

Жаргалма родом из Баянгола. Семь лет она проработала учителем истории и начальных классов в поселковой школе. В 2000 году перешла на работу в интернат. Сначала учила детей читать и считать. Через шесть лет стала специалистом по социальной работе. В 2017 году, когда в Баянголе начали строить соцдеревню, директор интерната предложил ей стать опекуном – больше никто не хотел. После долгих раздумий Жаргалма согласилась. Она оформила опекунство и переехала в соцдеревню. Муж Иван устроился сюда же – на хозяйственные работы. Сначала Жаргалма с Иваном​ жили в старом доме подсобного хозяйства, а летом прошлого года построили свой дом.

Бадмаева говорит, что потеряла в зарплате: сейчас она числится сиделкой в интернате и получает около 20 тысяч рублей в месяц. Больше ей ничего не положено. «Но дело благое, и если вкладываться в ребят, то виден результат, – объясняет она. – Главное – строгость нужна маленько. В начале я нежнее была, жалеючи, что они вот такие. И они на шею сели. Теперь я могу голос на них повысить, но руку, конечно, не поднимаю».

Первые месяцы жизни в деревне опекун вспоминает с ужасом. Говорит, что у неё «даже были мысли уйти». «Бегала от одного дома к другому, – говорит Бадмаева. – Они всё делали не так». Квартиранты забывали мыть посуду и убирать мусор, неэкономно расходовали воду, не умели пользоваться стиральными машинами-полуавтоматами. Тумэн однажды включил кипятильник и ушёл к гости. Вода выкипела, кипятильник пригорел к ведру. А у Арсалана обогреватель упал на пол и прожёг линолеум.

«По тебе не скажешь, что ты умственно отсталый»

У 25-летнего Тумэна Доржиева, как и у Андрея Игнатова, ДЦП. До десяти лет Доржиев не мог ходить и был, как говорит, «ползучим». «Вот на руках мозоли остались», – показывает Тумэн твёрдые подушечки пальцев. Подняли его на ноги нянечки интерната. Тумэну делали массаж. «Заставляли меня: «Ходи, иначе всю жизнь пролежишь», – вспоминает он. – Ну я и ковыляю в итоге».​

У себя в квартире парень ходит без трости, а на улицу берёт её с собой. Чтобы одеться, выйти из квартиры и дойти до уличного туалета, Доржиеву нужно примерно пять минут.

В социальной деревне нет центральной канализации. Поэтому подрядчики пристроили к каждой квартире по уличному туалету и бане. Два раза в неделю в деревню приезжает водовозка. Жители таскают вёдра с водой и выливают её в баки, стоящие в квартирах.

Бани топить можно, а вот сами квартиры – нет. В домах печи не установлены, потому что местным жителям они не полагаются. «Из-за ментальных особенностей ребят. Вдруг пожар», – объясняет опекун Жаргалма Бадмаева. Отапливают дома электрические батареи. В морозы батареи не тянут, и в квартирах холодно даже в шерстяных носках.

В министерстве социальной защиты Бурятии нам объясняют, что подрядчик построил дома «в соответствии с установленными нормативами». Тумэн Доржиев предполагает, что строители «считали, что ничего страшного не будет: мы же не пойдём жаловаться». «Ну да, многие думают, что у нас голова не варит, – рассуждает Тумэн. – А у меня варит. Мне часто говорят: «По тебе не скажешь, что ты умственно отсталый».

Вечером Тумэн пришёл играть в карты к своим соседям – Диме Крылову и Жене Плюснину. Диме 24 года, Жене 22. В их квартире шкаф, стол, кровати, табуретки, диван, рукомойник, кухонный гарнитур, телевизор, коврики на полу. Это стандартный набор мебели, во всех квартирах он одинаковый. Специально для Крылова у печи «Мечта» подрезали ножки, чтобы Диме было легче дотягиваться до конфорок. Его рост – 110 сантиметров.

«Всё идёт в один котёл»

Жаргалма Бадмаева открыла на жителей соцдеревни номинальные счета. Каждый месяц туда поступают пенсии – по 15 тысяч рублей на человека. Бадмаева может распоряжаться этими средствами как опекун. Каждый год Жаргалма сдаёт отчёт, в котором расписывает, на что тратились пенсии.

Больше никаких средств на содержание деревни не выделяется.​

«Всё идёт в один котёл, и я равномерно распределяю, – объясняет Жаргалма. – А если каждому в отдельности покупать, ни на что не хватит».​

Ежемесячно с каждой пенсии за электричество зимой уходит по 3–5 тысяч рублей, летом дешевле. 67 рублей стоит вывоз мусора, привоз воды – 119 рублей, на мобильную связь выделяется по 350 рублей. На продукты и одежду уходит всё, что остаётся. Закупаться Бадмаева старается в супермаркете города Закаменска, что в 60 километрах от Баянгола. Так дешевле.​

Пенсий на карманные расходы не хватает. Поэтому летом жители деревни подрабатывают на огородах баянгольцев – полют поля, выкапывают картошку. За день получают по 200–300 рублей на руки. Заказов в сезон много, можно заработать до 10 тысяч.

На центральной площади в Баянголе три магазина. В продмаг «Надежда» заходит женщина лет 40 в грязной куртке и резиновых тапочках. Посетительница пошатывается и просит продать бутылку водки. «А ведь у неё шестеро детей», – вздыхает Бадмаева, тоже наблюдающая за этой сценой.

Соцдеревню сначала хотели поставить в центре посёлка. Но потом передумали. Побоялись, что воспитанников могут испортить местные жители, например спаивать алкоголем. Опекун Жаргалма Бадмаева говорит, что тогда бы она «не спала круглые сутки». Ещё были волнения, что баянгольцы устроят «террор» воспитанникам. «Ну, щас будут дураки рядом с нами жить», – цитирует Жаргалма тогдашние высказывания односельчан. Но, когда решили деревню построить на отшибе, «все тут же успокоились», вспоминает Бадмаева.

Продавщица Елена говорит, что жители соцдеревни часто бывают в магазине и покупают мороженое и газировку. «Они культурные по сравнению со многими поселковыми, – подчёркивает Елена. – Всегда скажут «извините», «спасибо». И денежка у них имеется». «Дай мне водку, я тоже человек, деньги завтра принесу», – требует у продавщицы мать шестерых детей. Елена отворачивается, но бутылку даёт.

Баянгол долгое время был богатым рабочим посёлком. В 30-х годах прошлого века здесь обнаружили уголь, начали строить шахты. В 1990-х шахты закрылись, а единственным градообразующим предприятием стал бывший дом-интернат, теперь – комплексный центр социального обслуживания населения. Из тысячи жителей Баянгола здесь работают 118 человек.

Сейчас в комплексном центре живут 205 человек. Есть женский и мужской корпуса, а также отделение милосердия. Директор центра Сергей Гулгенов говорит, что у женщин атмосфера «очень хорошая и дружная». А вот в мужском корпусе «бывают разные стычки и так далее».

Совсем недавно в центре «Баянгол» произошло убийство. Один подопечный зарезал другого. 62-летнему мужчине не нравилось, как его лечат в центре. Он взял нож в открытой комнате для дежурного персонала, вышел в коридор и ударил первого попавшегося пациента. Тот скончался на месте. В Баянголе ходят слухи, что убийца сказал: «Я лучше в тюрьме буду, чем с этими дураками».

«Гражданский брак»

Вечером в социальной деревне отмечали день рождения Ольги Дубининой. Ей исполнился 31 год. К праздничному столу Оля со своим парнем Никитой Виноградовым пожарили пирожки с картошкой и позвали гостей – Диму, Женю и Тумэна.

Ольга и Никита​ – показательная пара, у которой часто берут интервью журналисты.​

У них единственных двуспальная кровать в квартире. Ольга не может ходить с рождения. Она передвигается в инвалидной коляске. Каждое утро Никита пересаживает Ольгу с кровати на инвалидную коляску. Вечером – обратно.

Никита и Ольга познакомились в интернате в 2012 году. Ему было 18 лет, ей – 23 года. Квартиру в соцдеревне дали Виноградову. Олю к нему сначала подселять не хотели. «Она колясочница же, справится или нет, – объясняет Жаргалма Бадмаева. – Я боялась её брать». Но Ольга заплакала, сказала, что любит Никиту. И ей разрешили жить с Виноградовым.

Отношения с Никитой Ольга называет «гражданским браком». Она говорит, что хотела бы выйти замуж за Никиту, но тот «пока не предлагал». У Дубининой частичная недееспособность. Все остальные жители соцдеревни недееспособны, в том числе Никита. А значит, по российским законам вступать в брак они не могут.

Ольга не может иметь детей по состоянию здоровья. «Насколько нам доступны сексуальные отношения? – переспрашивает она. – Можно это не комментировать? А то Никите это совсем не понравится».

«Дурак дурака видит издалека»

Арсалан Гармаев хочет жениться на Людмиле Болдиной. Они соседи в социальной деревне, квартиры – через стенку. Гармаев уже придумал, что ожидает их в будущей совместной жизни: они уедут в райцентр Закаменск, он станет работать грузчиком в супермаркете, а Люда – растить двоих детей. Но Арсалан и Люда недееспособные, вступить в брак у них не получится.

Арсалан показывает татуировку, которую ему набили в интернате: рядом с сердцем, пронзённым стрелой, выведено «Люблю Люду». «Любовь – это когда я не могу без неё, – монотонно говорит Гармаев. – А я без Людки не могу». Люда сидит рядом с Арсаланом и улыбается.

Опекун Жаргалма Бадмаева в искренность чувств Арсалана не верит. «Это как бы любовь», – считает она. «Арсалан приспособился ходить к Людке, потому что она еду готовит. Вот и всё», – рассуждает Жаргалма. «Дурак дурака видит издалека», – подбирает Жаргалма пословицу, чтобы описать отношения пары.

Жаргалма не разрешает Арсалану и Люде жить вместе – «полноценной жизнью, как муж и жена». Однажды в окно она увидела, как пара «пыталась сделать это». Но «Арсалан элементарно не смог», рассказывает Бадмаева.

Бадмаева не хочет, чтобы в социальной деревне появлялись малыши. «Разве от больных здоровые дети будут? – спрашивает она. – Ну родят – а ухаживать они смогут? Нет. Это же всё на мои плечи ляжет. Нянчиться, пелёнки. А детей потом в дома-интернаты, мамки-папки недееспособные же!»

«Тяжёлый труд, аскеза и нищета»

Социальная деревня в Баянголе – проект республиканского минсоцзащиты. Про неё часто выпускают новости и релизы, сюда организовывают пресс-туры. Большинство релизов начинаются так: «В селе Баянгол успешно реализуется проект «Социальная деревня».

Бурятские чиновники при создании соцдеревни в Баянголе ориентировались на опыт других стран. Первый подобный проект появился в Великобритании в 1955 году. Сейчас в мире больше ста социальных деревень. Российских – единицы. В Бурятии первая соцдеревня «Отрадный сад» появилась больше 15 лет назад. Её создала семья Малых, в которой был особенный ребёнок.

Сейчас в трёх больших домах «Отрадного сада» живут 19 человек – с ДЦП, синдромом Дауна, аутизмом. Внутри – тёплые туалеты и души. Есть водонапорная станция, система видеонаблюдения, в каждом доме – собственная котельная. У деревни свои пять гектаров земли.​

Глава «Отрадного сада» Юрий Малых ничего не слышал о баянгольской соцдеревне. Говорит, что «Отрадный сад» дружит с подобными деревнями в Иркутске, Владимире, Пскове, Казани. Малых подчёркивает, что организация любой соцдеревни – это «тяжёлый труд, аскеза и нищета». «Я этим занимаюсь, потому что у меня брат – инвалид, и мы хотим обеспечить ему достойную жизнь, – говорит он. – А другие-то люди почему? Я не понимаю».

Педагог и арт-терапевт социальной деревни «Светлана» в Ленинградской области Ирина Андреева соглашается с тем, что работают в таких проектах «очень мужественные люди с горячим сердцем». «Мы негосударственная организация и справляемся, как можем, – рассуждает она. – Деревня в Баянголе тоже, скорее всего, справляется, как может. Люди пришли работать в такую область, где мало кто хочет работать». Андреева говорит:​ жители деревни рады жить в любых «неинтернатовских» условиях, «даже если нужно ходить в горшок на улице».​

Социальные деревни могли бы стать хорошей заменой психоневрологическим интернатам, и министерство соцзащиты Бурятии планировало их строить и дальше – в других районах. Но Управление капитального ремонта Бурятии недавно изменило нормативы, и теперь дома для детей-сирот должны быть не из бруса, а только из негорючих материалов. Это гораздо дороже. «Всё упирается в деньги», – объясняют в пресс-службе минсоцзащиты. Новых соцдеревень в регионе пока не будет.

Под иконкой – тёрка

Все жители соцедеревни в Баянголе – крещёные. Ещё в интернате к ним приходил священник, вместе читали молитвы. Сейчас самая воцерковлённая – Юля Намсараева. В её квартире целый угол выделен под иконостас. Иконы подпёрты пачкой глянцевых журналов для женщин. На кухонной стене висит изображение Богоматери. Под иконкой – овощная тёрка. «Господи, помилуй, помоги, пожалуйста, чтобы всё хорошо было, чтобы болезней не было, чтобы с друзьями всё хорошо было», – говорит Юля, обращаясь к образку.

Через стенку от Юли Андрей Игнатов готовится к намазу. Ему рассказала про ислам сестра, которая в США вышла замуж за мусульманина. Теперь Андрей молится шесть раз в день. У него есть коврик, на котором Игнатов стоит «сперва ногами, а потом на коленях и полностью лицом». Во время намаза Андрей включает арабскую молитву на телефоне.

«Мусульманское меня успокаивает, – говорит Игнатов. – От христианства было тяжело, я не находил себя. Теперь я могу с людьми общаться нормально». Андрей говорит, что у него появился свой наставник, который живёт в Пакистане. Они общаются по видеосвязи. «Если меня разозлить, я начинаю кричать, и все пугаются, – рассказывает Игнатов. – Тогда я звоню наставнику, и он меня успокаивает».

В соцдеревне все знают, что Андрей стал мусульманином. «Ладно, делай свой массаж, ой, намаз», – говорит ему Люда, пришедшая в гости. Опекун Жаргалма считает, что Игнатов религиозен «на неосознанном уровне». «Вера, как и любовь, для моих ребят непостижима», – заявляет она.