Окончание. Начало в № 36 «Восточно-Сибирской правды»

В своей книге воспоминаний «Всё потерять – и вновь начать с мечты…» Туманов так представил читателям Мончинского: «Коренной иркутянин, известный в Восточной Сибири журналист, он пришёл в артель, когда мы начинали работать в Бодайбо, на притоках Лены. Лёня в те годы, не оставляя работу в артели, вместе с Владимиром Высоцким написал роман о людях и нравах уголовной Колымы 1950–1960-х годов. В самые трудные для нас дни он опубликовал в журнале «Коммунист» статью в защиту «Печоры». Мончинский на той публикации не успокоился. Он написал об артели очерк, ещё более аргументированный и острый, и когда тому не нашлось места в советских изданиях, он предложил его эмигрантскому журналу «Вече»…»

От себя добавлю. В этой объёмной, занявшей два десятка журнальных страниц публикации Леонид раскрыл картину того, как уже на излёте советской власти против «Печоры» и её руководителя развернулась кампания по их дискредитации и как в итоге артель прекратила существование. Под заголовком «Нет прощения талантам» в «Вече», издававшемся в Федеративной Республике Германии, очерк увидел свет в 1990 году, а в следующем году его в трёх номерах перепечатала «Восточно-Сибирская правда». При этом надо учесть, что, когда началась травля «Печоры», Мончинского там уже не было (по его словам, с Тумановым он проработал около десяти лет).

– Неординарный человек, – так впоследствии Леонид характеризовал своего бывшего шефа, старшего товарища и друга. – С огромным талантом. Талантом, объединяющим людей. Я сам работал и видел, как работали люди в его артели… У меня с ним были далеко не шоколадные отношения. Но тем не менее это личность. Он очень сильный, мощный человек с большим чувством собственного достоинства…

«Рядом с удивительным человеком»

Теперь вернёмся к Владимиру Высоцкому. Он прилетел по приглашению Туманова из Москвы в Иркутск 14 июня 1976 года. В аэропорту его встречали заведующий базой артели Анатолий Тюркин и Мончинский. Тюркин потом рассказывал, что это он пригласил Леонида встречать гостя и тот «очень обрадовался», причём особенно «ему понравилось, что мы будем фотографироваться с Высоцким».

Как бы там ни было, но это же прекрасно, что у кого-то родилась и затем была реализована идея с первых шагов заснять на плёнке пребывание на иркутской земле человека, который уже тогда воспринимался многими как легенда. Зайдите в Интернет: вы удивитесь обилию снимков, на которых запечатлён Высоцкий в окружении сибиряков. Если бы этих фотографий не было (а снимали на память Тюркин, Мончинский и главный инженер артели Сергей Зимин), то как бы мы себе сегодня представляли его поездку по области с остановками кроме Иркутска на Байкале, в Бодайбинском районе, Нижнеудинске, на станции Зима, в посёлке Чистые Ключи Шелеховского района?

И мне кажется, что наиболее успешным бенефициаром, то есть выгодоприобретателем, от съемок и в целом посещения Высоцким Иркутска и области оказался Мончинский. Смотрите, не успел гость сойти с трапа самолёта, как началось фотографирование его в разных вариантах с хозяевами. Это продолжалось и на берегу Байкала, потом на ленских приисках и так далее. И везде Леонид рядом или почти рядом с Высоцким. А в заключительный день – 21 июня – снова иркутский аэропорт, прощальные кадры семидневной фотосессии. И вот оно – яркое свидетельство: рука на плече, они расстаются друзьями!

Правда, в эссе «Не играл – жил» тому обстоятельству, что они расстались друзьями, Мончинский никакого значения не придал. Наоборот, он заметил: «Быть другом его чести не имел…» Однако тут же последовала оговорка: «…Но в последние годы жизни Владимира частенько с ним встречался, беседовал…»

Хотя понятно, дело не в формальном признании того, друзьями они расстались или нет. Надо лишь пристально всмотреться в улыбающееся лицо Леонида на фотографии и уловить то, что он безмерно счастлив знакомству с рядом стоящим человеком. И от такого счастливого состояния до восхищения один миг, что обнаружилось уже в первой публикации о Высоцком – «Его песне». Вспомните в ней сказ о «необыкновенно деликатном и чутком человеке с задумчивыми голубыми глазами». Или в «Не играл – жил» лирическое отступление о совместной поездке по таёжному краю: «И время то – радостный, светлый уголок жизни, куда (пусть даже мысленно) можно вернуться, чтобы побывать рядом с удивительным человеком. Таким ненавязчиво интересным, таким огромно талантливым и открытым, как лесная хижина на пути измотанных дорогой путников».

И это восхищение потом в каждом интервью, собственных публикациях. Леонид, рассказывая о Высоцком, употреблял только возвышенную лексику: «высокоодарённый», «гений», «великий русский поэт» и так далее.

«Работали вместе над сценарием фильма…»

Среди иркутских журналистов я знал четверых, кто был склонен к разного рода выдумкам, вымыслам, мистификациям, – Бориса Новгородова, Сергея Остроумова, Александра Голованова и Леонида Мончинского. И если у Новгородова «фикция» была наивной и потому безвредной, то у Мончинского она в сравнении с другими хотя и выглядела наиболее искусной, но в итоге тоже оказалась безвредной, а если быть точным, принесла больше пользы, чем вреда.

31 октября 1991 года газета «Советская молодёжь» обратилась к читателям с неожиданной сенсационной новостью: «Советская молодёжь» в кратчайший срок намерена издать неопубликованный роман Владимира Высоцкого и Леонида Мончинского «Чёрная свеча». Долгие годы книга двух друзей – московского барда, поэта, актёра – и иркутского журналиста ждала своего часа… Те, кто прочитал рукопись (а среди них только люди, знающие толк в литературе), в голос утверждают: книга читается залпом. И дело не только в крутом сюжете и колымской лагерной экзотике – авторы задались целью исследовать бесчеловечную систему, которая корёжит и калечит Живую Душу. В книге будут впервые опубликованы многие неизвестные прежде читателям фотографии, связанные с пребыванием Владимира Высоцкого в Сибири. Заключит том авторский словарь так называемой фени. Через несколько дней рукопись отправится в набор. При оптимистических прогнозах книга может быть готова к продаже через 2-3 месяца. А вот продавать её мы будем только «привилегированному классу» подписчиков «Советской молодёжи».

Да, это была неожиданная новость. Ведь Мончинский до этого если и рассказывал о совместной работе с Высоцким, то только не над книгой. В эссе «Не играл – жил» уже приводившуюся выше фразу «Быть другом его чести не имел, но в последние годы жизни Владимира частенько с ним встречался, беседовал» он продолжил словами: «Работали вместе над сценарием фильма (где он надеялся сыграть роль героя – реального человека с почти фантастической биографией)…» èèè

В другом, ещё более расширенном, эссе о Высоцком «Счастливый нищий», опубликованном в 1987 году в двух номерах «Восточно-Сибирской правды», Леонид снова делился воспоминаниями о работе над киносценарием: «В Бодайбо он впервые завёл разговор о фильме, который собирался снять сам. Местом действия должна была стать Колыма… «Всероссийская плаха» притягивает Володю своим угрюмым прошлым. Он ищет свидетелей, он их находит. Одним из героев фильма должен был стать Вадим Иванович Туманов, пожалуй, наиболее экзотическая личность в окружении Высоцкого…»

А в следующем абзаце Мончинский и вовсе красочно описал фрагмент их совместной творческой работы: «Однажды, это произошло осенью 1979 года, Володя сказал мне: «Давай напишем фильм (так в оригинале. – Авт.) о Вадиме, о Колыме, о таких, как те, с кем ты работаешь?» Это было неожиданно, но мне понравилось. Мне очень понравилось! Я согласился быстрей, чем того требовали правила хорошего тона. Работать над сценарием мы начали позднее: получился некоторый перекос с личными делами. Но начали… В первые же дни работы стало ясно – партнёр я слабоватый, никудышный, можно сказать, партнёр. Попытки компенсировать обыкновенность старанием оканчивались плачевным результатом: герои получались духовно хилыми, злодеи – весёлыми, на поиски настоящих слов уходила масса времени, и вся моя творческая неустроенность грозила перейти в запой. Володя приносил с собой новую жизнь, яркие, самобытные образы рождались на моих глазах. Он говорит:

– Что это у тебя измотанный каторжной работой зэк бежит, как классный спортсмен, от сытой собаки? Сто метров – он сбит с ног. И вот здесь, отчаявшись, потеряв всякую надежду, он даёт собаке бой. Делает так…

Высоцкий принимает на левую руку удар собачьих клыков, рывком опрокидывает воображаемого пса и… сам переворачивается через спинку кресла. Смеёмся. Он остаётся сидеть на полу.

– Так Вадим рассказывал… – пытаюсь оправдаться я.

– Что слова?! Кто про себя скажет – испугался?! Им владеет страх. Понял?! Отчаяние! Ей ведь только до глотки дотянуться, и представление окончено…»

И тут выходит в свет роман «Чёрная свеча»…

В предисловии к нему Мончинский пишет: «Идея написания книги принадлежит Володе. Правда, он настаивал на сценарии, по которому мечтал поставить фильм в США и сыграть главную роль. Мне удалось его уговорить (затрудняюсь сказать, на пользу ли дела): вначале будет роман. Совместно работали урывками. Иногда – неделю, иногда – ночь. Многое согласовывали по телефону. Поэт, конечно, он был замечательный, огромный поэт, в прозе слегка тороплив. Не по своей частенько воле. Популярность его росла стремительно, требовала присутствия во многих местах… Володя не успевал… Володя ушёл, когда первая часть романа – «Побег» – была практически готова. Вторая часть – «Стреляйте, гражданин начальник!» – писалась в Бодайбо, Инте, Ухте, на Воркуте. Где старался, там и писал. Первыми читателями тоже были старатели артели «Печора». Потом наша работа привлекла внимание «компетентных органов». Оставил книгу в библиотеке своего друга. Там она пролежала несколько лет».

Появление романа об ужасах ГУЛАГа, на обложке которого стояли две фамилии, вызвало настоящий бум и некоторое смущение среди части читателей. Кто-то зачитывался книгой, кто-то не находил сил дочитать до конца, а кто-то вопрошал: а как так, почему две фамилии? Поэтому Леониду, с одной стороны, было приятно слышать, что «Чёрная свеча» пользуется спросом, издаётся большими тиражами, а с другой – едва ли не до конца жизни в общении с читателями, журналистами, поклонниками и исследователями творчества популярного поэта, певца и артиста приходилось отвечать на этот назойливый вопрос. Приведу его ответ в 2009 году живущему в США известному знатоку наследия Владимира Высоцкого М. Цыбульскому:

– Я могу сказать так… Большая часть (романа. – Авт.) была написана мною, потому что я-то писал об известном мне. Володе приходилось ещё немножко объяснять некоторые вещи, поэтому в основном приходилось писать мне. Это во-первых. Во-вторых, он был занятой человек, ограничен во времени. То, что писал он сам, хранилось в его квартире…

Однако, как выяснилось, в домашнем архиве Высоцкого сохранилось единственное письменное подтверждение непосредственного участия в создании совместного произведения – в треть страницы написанный его рукой план глав или сцен. Да и вообще с момента только объявления о предстоящем издании «Чёрной свечи» возникло устойчивое мнение, что, как кто-то выразился, «это труд Мончинского с подключением известного имени для его раскрутки».

Я не согласен с этим мнением. Не «раскрутка» книги и тем более не извлечение других выгод двигали Леонидом, а исключительно преклонение перед человеком по имени Владимир Высоцкий и благодарность судьбе за то, что свела его с ним.

«Ему собирались подложить в багаж золото»

Вспоминая о вызове в обком партии в день публикации в «Восточке» эссе «Не играл – жил», я ничего не сказал о том, что наша беседа с Антипиным проходила в присутствии начальника областного управления Комитета Государственной Безопасности генерала Степана Лапина. Вернее, вначале он где-то задержался, и Евстафий Никитич даже забеспокоился, почему его нет, а когда генерал появился, молча сел у окна, и ни одного слова я от него не услышал.

Поначалу мне казалось: его присутствие на беседе было связано с тем, что в том же 1981 году из-за крупной кражи золота в Бодайбинском районе застрелился директор комбината «Лензолото» Мурат Зафесов, и подозрение могло пасть на артель «Лена», куда приезжал Высоцкий. На самом деле к тому моменту Туманов со своей командой уже более года как перебазировался на приполярный Урал, и крупное хищение драгоценного металла было обнаружено в другой бодайбинской артели – в «Тайге».

Однако, если верить Мончинскому, «золотое дело» в отношении Высоцкого, а значит, и «Лены», готовилось и должно было случиться раньше. В опубликованном в 1998 году в газете «СМ Номер один» очерке под названием «Кто кончил трагически, тот истинный поэт» он писал: «После поездки по Сибири Володя должен был лететь домой рейсом Иркутск – Москва. И ему собирались подложить в багаж золото (так мне объяснил один из осведомлённых людей). Провокацию прервал генерал милиции. Позднее, уже в Москве, я попытался разговорить генерала. Он деликатно отмалчивался. Впрочем, другого и не следовало ожидать. Но я знал и знаю: это был действительно достойный офицер, способный на благородный поступок».

Об этом же Леонид через какое-то время поделился с читателями «Аргументов и фактов», что дало повод уже упоминавшемуся М. Цыбульскому спросить его:

– Вы писали, что была идея у «органов» подбросить Высоцкому самородок, чтобы потом его с этим самородком арестовать… Это было?

– Да, было… Но потом они сами и разобрались, сами и проявили себя по-человечески…

После Высоцкого…

– Мою жизнь, – делился вслух уже на восьмом десятке лет Леонид Мончинский, – можно разделить на ту, что была до знакомства с Высоцким, и ту, что после. Наверное, вообще всякая встреча с гением накладывает отпечаток на человека, мы начинаем по-новому осмысливать действительность…

О том, как он по-новому осмысливал действительность и что с ним происходило после знакомства с Владимиром Высоцким, мы уже многое выяснили. Осталось кратко сказать об остальном.

Кроме «Чёрной свечи» (есть данные, что до неё) Леонид написал роман «Прощённое воскресение», посвящённый гражданской войне в России, и его в 1989 году в Мюнхене в литературном приложении к журналу «Вече» опубликовало издательство «Российское национальное объединение в ФРГ». По истечении ряда лет в интервью «Восточно-Сибирской правде» он объяснил: «Дома…не пропустила цензура, приняв роман, видимо, как поклёп на советский строй, на советский образ жизни. А русским читателям за рубежом он понравился. Наверное, поэтому мне и присудили (уже на родине. – Авт.) премию имени Василия Шукшина… Нелегко складывалась и судьба повести «Лизавета». Она тоже дебютировала за границей. Только её напечатали в сборнике «Русское золото», подготовленном к выпуску редакцией одноимённого журнала»

В середине 1990-х в Иркутске увидела свет новая повесть Мончинского «Особо опасное животное», относящаяся к жанру милицейского детектива. Казалось, на подходе был и следующий роман под названием «Сучья зона» («Сумерки жизни: бандитское время удачи»). Во всяком случае, его публикацию с продолжением на своих страницах однажды анонсировала местная газета. Но до читателей этот роман так и не дошёл.

Будучи деятельным, контактным и обладая, как кто-то сказал, «огромной внутренней силой», герой нашего повествования никогда не испытывал дефицита в друзьях, приятелях, знакомых. Общался, например, с начальником гарнизона Дальней авиации Белая в Усольском районе, будущим президентом самопровозглашённой Чеченской республики Ичкерии Джохаром Дудаевым. «Мои знакомые, – делился он спустя время подробностями, – привозили его ко мне. А я его возил к Виктору Телятьеву, нашему «травнику», лечить от язвы. На меня он не произвёл какого-то особого впечатления. Маленький, щуплый человек… Нормальный вроде был мужик. Тогда у него не было каких-то идей, которые появились позже».

Леонида, прошедшего школу «артельного дела» у самого Туманова, иркутские предприниматели братья Голышевы пригласили в созданную ими в конце1980-х годов фирму «Агродорспецстрой». Он помогал Павлу избраться в Совет Федерации Федерального Собрания РФ, на почве обоюдного увлечения литературой и искусством близко сошёлся с Валентином. Там, в «Агродорспецстрое», уже в начале нынешнего века мы с ним в последний раз встречались и долго беседовали.

Минуло несколько лет, и Мончинский с женой переехали на постоянное место жительства в Краснодар. Позже к ним присоединилась дочь с тремя внуками. Там, на Кубани, 5 марта 2016 года Мончинский скончался. Божественную литургию вёл его сын – митрополит Белгородский и Старооскольский Иоанн.

Есть необычайно яркие личности, не всегда однозначные в восприятии других. Таким был Леонид Мончинский. Он ушёл, но оставил о себе благодарную память.