– Евгений Семёнович, как вы занялись резьбой по дереву?

– Можно сказать, что она всегда была в моей жизни. Всё началось с пластилина: в 4 годика мне дали его в руки. Помню, как лепил лошадь, стоящую за окном. В школе у меня были пластилиновые армии. Для того, чтобы изучить обмундирование, вооружение, перелопатил десятки книг. Для армий нужен был антураж, когда играл с соседскими мальчишками во дворе, пластилин уже не подходил. Поэтому из дерева делали самолёты, танки, пистолеты и много чего ещё. Дерево всегда было моим самым любимым материалом.

Папа был учителем рисования в школе. С детства я был окружён книгами по истории искусства, методике рисунка, технологии живописи. Дома было много подписных изданий, периодика – все 9 томов «Школы изобразительного искусства». По книгам постигал премудрости изобразительной грамоты под руководством отца. Помню, как мы вместе с ним рисовали большие плакаты для оформления школы.

– Ваш папа был учителем рисования, а кем работала мама?

– Мама – фармацевт, всю жизнь она проработала в аптеке. С папой они познакомились в Сибири, куда он был эвакуирован после госпиталя. Отец воевал под Москвой, был серьёзно ранен, семь лет носил правую руку на перевязи. В 1942 году они с мамой поженились и остались жить в посёлке Залари. По первой профессии отец зоотехник по коневодству, в 1950 году государство разрешило гражданам получать вторую профессию. Так в 30 лет папа поехал в Иркутск, поступил в Иркутское художественное училище на учителя рисования. Учиться закончил в 1955 году, а в 1956 году родился я – уже в городе Киренске, куда отец получил распределение после окончания училища.

В нашей семье было трое детей. Старшая сестра старше меня на 12 лет, она учитель-физик по профессии. Средняя сестра старше на 10 лет, она была инженером-картографом. К сожалению, её уже нет в живых.

– Получается, что вы младший ребёнок, к тому же мальчик. Наверное, вас все любили, а папа был очень рад вашему появлению.

– Можно и так сказать. Папа проводил со мной много времени, за что я ему очень благодарен. Мы всегда вместе ходили на рыбалку, а потом купили свою лодку и объездили все протоки и острова рек, омывающих наш городок. Мне повезло родиться в очень живописном месте: Киренск расположен на острове, на слиянии двух рек – Киренги и Лены. Там мутноватая вода реки Лены сливается с чистейшей Киренгой, хотя название последней переводится как «тёмная вода». Её можно было зачерпывать и пить, к тому же судоходства там практически не было. Жизнь шла своим чередом: ловили рыбу – тайменя, ленков, хариуса, собирали смородину, бруснику, грибы. По Киренге ездили вплоть до БАМа, до посёлка Магистрального.

У каждого парнишки в Киренске был перочинный нож, а дерева вокруг было очень много. В школе в старших классах у нас был факультатив по обработке дерева, учили на столяров. Когда делали шахматы, кони всегда были за мной. Я много резал из дерева, даже делал настоящие гитары. Мне очень нравится этот материал: работая с деревом, забываешь обо всех проблемах, есть ощущение, что оно забирает весь негатив. И сам материал кажется мне очень тёплым, податливым. После школы я поступил в Иркутское училище искусств, но проучился только год, потому что учёба не задалась.

Из Иркутска вернулся в Киренск, работал рулевым-мотористом на буксире. В зимнее время судоходства не было, поэтому меня отправили в столярный цех, после чего определили в художники-оформители. Но надолго в Киренске я не задержался, понимал, что там практически не смогу применить свои знания и умения. Поэтому я переехал к средней сестре, которая к тому времени жила в Иркутске. Почти сразу меня порекомендовали в кинотеатр «Чайка» на должность художника-рекламиста, где я с перерывами отработал шесть лет.

Моей задачей было сделать рекламу к каждому фильму – большой плакат 2 на 1,5 метра с изображением главных героев картины. Причём нарисовать нужно было похоже. Помню, показывали фильм «Женщина, которая поёт» с Аллой Пугачёвой. Когда я нарисовал Пугачёву, плакат повесили на улице, а утром рекламы уже не было. Видимо, забрали поклонники Аллы Борисовны.

В 1979 году я работал в отделе эстетики Иркутского радиозавода. Тогда такие отделы были модными на предприятиях: аналогичный появился на заводе имени Куйбышева. У нас работали две группы – группа керамистов и группа оформителей, занимались оформлением самого завода и турбазы предприятия. Практически на всех должностях мне приходилось иметь дело с деревом, потому что художник-оформитель должен уметь работать с разными материалами. Что потребовалось, то и делаешь: чеканку, мозаику, рельефы и так далее.

Работал я также в Доме культуры Всероссийского общества глухих, известном как ДК имени Горького. Затем в учебно-производственном предприятии Всероссийского общества глухих (УПП ВОГ). На первом этаже в здании располагался Обком профсоюзов местной промышленности и коммунально-бытовых предприятий, с которым я активно сотрудничал. На третьем этаже у меня была шикарная мастерская с громадными окнами, я до сих пор её вспоминаю.

В УПП ВОГ у меня была ставка слесаря по ремонту швейных машин высшей квалификации, но на самом деле я был художником-оформителем. Работа была интересная: оформил всё, что нужно, и живи себе спокойно. А когда поступал звонок от начальства, мол, едет важная комиссия, можно было пахать ночами, по 2-3 недели не появляться дома, ночуя прямо в мастерской. В Доме культуры глухих я оформлял спектакли, праздники, открытия, конференции.

– Насколько я знаю, в вашей жизни был период, когда вы занимались бизнесом.

– Да, было такое время. В 1989 году профессия художника-оформителя стала практически не нужна, начали образовываться кооперативы.

У нас тоже был свой кооператив. Мы работали с компаниями и частными лицами. В 1990-х годах оформляли иркутский ресторан «Фихтельберг». Работы там было много: колёса, прясла-изгороди из дерева, стилизованные резные ворота, резной колодец и окно на эстраде, прототипом которого стало одно из окон Дома Европы. В числе частных заказов – оформление кафе «Фиеста» на улице Некрасова. Там мы сделали практически всё – начиная с проектирования и заканчивая руководством исполнением. Также оформляли кафе в кредитном техникуме, кафе «Карлсон», офисы, квартиры, коттеджи, где делали лестницы, мебель – стулья, столы и так далее.

Но в частном бизнесе я не задержался. Время было такое, много криминала, нечистых на руку людей. Приходилось сталкиваться и с обманом, и с откровенным «выживанием» меня с территории моего же цеха. Поэтому настоящим подарком судьбы я считаю встречу, которая произошла со мной в обычном иркутском трамвае. Там мы столкнулись с моим знакомым Александром Дмитриевичем Назаркиным и его супругой – художником Еленой Владимировной Киселёвой. И эта рядовая, незначительная встреча оказалась для меня судьбоносной.

В 2002 году Елена Владимировна была приглашена на работу в иркутское ПТУ – интернат для инвалидов – преподавать ИЗО, в училище было вакантно место мастера производственного обучения и преподавателя специальных дисциплин. И меня пригласили на это место. Так я стал педагогом. Надо сказать, что это событие произошло в непростой для меня период. После операции ходил с тросточкой. Там я вёл сразу две группы и именно тогда начал плотно заниматься резьбой по дереву. Тогда я и освоил основные техники резьбы: геометрическую, рельефную, плоско-рельефную, прорезную, домовую, скульптурную и так далее.

Самым интересным для меня в этот период была подготовка дипломных работ вместе с ребятами. Уровень работ зависел от мастерства исполнителя, делали рельефы, рельефные панно, скульптуры, напольные часы, мебель. Последнюю, как правило, увозили на турбазу ПТУ на заливе Мандархан. Один выпускник сделал рельеф Георгия Победоносца. Сейчас эта работа висит в храме при детской Ивано-Матрёнинской больнице в Иркутске.

Поскольку для работы нужно было педагогическое образование, в 2003 году я поступил в педагогический университет, где открылось художественное отделение и второй год шёл набор заочников. В 2009 году я закончил учиться, и в этом же году открылся Дом ремёсел, куда меня, я считаю, привела судьба. В первом выпуске у меня был очень способный ученик, который мог вылепить из глины без картинки любое животное. Мальчик был сиротой, у него очень активный и деятельный опекун Наталья Александровна. Она случайно узнала, что во вновь открывающийся Дом ремёсел нужен мастер по дереву, познакомилась с будущим директором Дома ремёсел Лидией Григорьевной Эверстовой. После чего познакомила нас, и я, продолжая трудиться в ПТУ, работал на полставки в Доме ремёсел. Сейчас я веду там мастерскую «Золотой конёк», где дети и взрослые вместе учатся резьбе по дереву. У меня есть постоянная группа, в Доме ремёсел проводятся мастер-классы для детей и взрослых. Недавно мы подсчитали, что за год на мастер-классах и занятиях побывало более двух тысяч человек.

– Недавно вы вернулись с мастер-класса по резьбе по дереву, который проводили для жителей деревни Харанцы на Ольхоне. Он прошёл в рамках проекта «Возрождение ремёсел: от Анги до Ялги», поддержанного Российским фондом культуры. Какие у вас впечатления?

– Мастер-класс проводился в вечернее время в течение трёх дней. Пришли на него в основном представительницы прекрасного пола самого разного возраста. В первый день участники научились работать ножом, у некоторых это совсем неплохо получилось, особенно если учесть, что большинство никогда не занимались резьбой. Во второй и третий дни мы попробовали работать стамесками в технике плоско-рельефной и даже рельефной резьбы. Я считаю, что мероприятие прошло очень плодотворно, а сами итоговые работы получились очень достойными. Я заберу их к себе в мастерскую, где буду готовить их к выставке, которая запланирована в рамках проекта осенью.

– За последние годы появилось что-то новое в технологии резьбы по дереву? Может, новые материалы или инструменты?

– Инструменты и материалы остались прежними: это дерево, ножи и стамески. Но в последнее время многие современные резчики пользуются бор-машинками. На мой взгляд, это не совсем верно, потому что любую работу, перед тем как к ней приступить, необходимо разложить на плоскости и объёмы, а это постигается только в ручном режиме. Кроме того, такой подход кажется мне немного бездушным. Поэтому таких резчиков я называю «скоблистами». В нашей работе много нюансов, например богородская резьба никогда не обрабатывается наждачной бумагой. Из-под резца выходит маслянисто-блестящая поверхность, никакой наждачки там быть не должно. Кроме того, когда такую работу начинаешь обрабатывать морилкой, места, где потёр наждачкой, становятся темнее. И это очень заметно.

Почти все мастера по резьбе по дереву совмещают своё увлечение с другой профессией. Многие принимают участие в фестивалях, конкурсах. Сейчас там есть возможность получить стипендию за участие и денежный приз – за первое, второе или третье место.

– С каким деревом вам больше всего нравится работать? И где вы берёте материалы?

– Я не очень люблю кедр, потому что он стал слишком обыденным в нашем регионе, мне гораздо интереснее работать с более твёрдыми породами – яблоней, клёном, черёмухой. Какие-то материалы привозят заказчики, какие-то – друзья, которые знают о моём увлечении. Когда было нашествие горностаевой моли на Иркутск, срубили много яблонь. Несколько деревьев я перенёс к себе в гараж, они ждут своего часа.

Несколько лет назад я увлёкся деревянной игрушкой с движением. Во-первых, она сама по себе добрая. А так как я считаю себя таким же человеком, то в этом мы с ней очень похожи. Во-вторых, мне очень нравятся именно ожившие игрушки. Сейчас в коллекции есть поезда, машинки, танки, карусели, качели, целующиеся парочки, заяц, скачущий на скакалке. То есть крутишь ручку – и заяц приходит в движение. В планах у меня ряд живых картин. Дёрнул за верёвочку – и что-то зашевелилось. Например, планирую сделать гребцов. Давно болею темой байкальских ветров. Хотелось бы подготовить персональную выставку на эту тему.