На территории пролива Малое Море вслед за снегом идёт «метла» – особенный ветер с Байкала. Он может дуть несколько дней. Как только стихает, 67-летний житель Песчанки​ Валерий Вокин надевает старый овчинный тулуп, овчинные рукавицы, берёт снеговую лопату с широким совком, ледоруб на тяжёлом металлическом черенке и отправляется прочищать дорогу на берегу. «Метла» превращает снег в твёрдый наст, наметает метровые надувы, похожие на сугробы. Если скот на них попадёт, выбраться не сможет. В соседних Харанцах бывало, что коровы замерзали насмерть.

У Вокина 19 коров, и он знает: кроме него дорогу никто не сделает. Соседи вернутся сюда только в начале лета. Всю зиму Валерий и его жена Надежда живут одни в​ Песчанке, посёлке на 20 домов в северной части Ольхона, единственного населённого людьми острова на Байкале. В Песчанке нет электроснабжения, воды, Интернета, магазина, аптеки и почти нет сотовой связи.

«Мужики спрашивали: «Ты чё, турбазу построил?» А это мой дом»

С берега Вокину хорошо видно свой дом. Он стоит в 150 метрах от воды, самый большой и приметный на фоне полуразвалившихся деревянных построек Песчанки. Вокин купил его 25 лет назад и за это время полностью перестроил. «Раньше идёшь с моря – такая хламина стояла, – говорит Вокин. – А теперь издалека видно. Мужики спрашивали: «Ты чё, турбазу построил?» А это мой дом». Жёлтые доски покрыты специальной пропиткой, из-за которой они блестят, словно мокрые. Крыша из гибкой черепицы вишнёвого цвета выглядит ярким пятном.

Рядом с домом Вокина старая изба 89-летней Катерины Каргапольцевой. Соседи в шутку называют её «генеральшей Песчаных карьеров». Она приехала в Песчанку в 1953 году и прожила здесь всю жизнь. С 12 лет работала в рыболовецкой бригаде, получила звание «Ветеран тыла». Только последние два года она соглашается зимовать в городе у детей.​

В конце 1930-х годов дом Катерины Каргапольцевой был построен как лагерный барак для зеков. В то время в урочище Песчаном разместили исправительно-трудовую колонию системы ГУЛАГ на 1,5 тысячи человек. Сюда ссылали осуждённых со сроками​ от 1 года до 4 лет. Старожилы рассказывают про 76-летнюю бабушку из деревни Петрово на Байкале, которую​ осудили на пять лет за кражу пяти килограммов картошки. В Песчанке она умерла через два дня после прибытия.​ ​

В 1950-х годах зеков перевели с острова на большую землю, а в Песчанку направили спецпереселенцев – поляков, литовцев, эстонцев. Зеки и ссыльные чистили дно Байкала от топляка – старых брёвен, ловили рыбу, строили рыбзавод. Его развалины ещё стоят у самой воды​ в Песчанке.​

Здесь делали консервы – бычок в томате, хариус в желе. Консервный цех сгорел в 1960-х, восстанавливать его не стали. К этому времени ссыльным разрешили возвращаться на родину,​ люди из Песчанки начали уезжать. Хотя формально рыбзавод существовал до 2000-х годов, к этому времени в Песчанке почти никого не осталось.

Перед закрытием предприятие предложило работникам приватизировать бараки. В одном из таких бараков жила баба Катя, его и оформила в собственность. Другой дом, 1952 года постройки, купил Вокин. Песчанку они с женой выбрали, потому что у брата здесь был небольшой домик. В 2009 году Вокин приватизировал земельный участок и дом, получил свидетельство о собственности и прописался в Песчанке.

За последние пять лет в Песчанке на месте старых лагерных бараков построили два десятка небольших домов, похожих на дачные. Хозяева приезжают сюда на лето. В основном это дети бывших работников рыбзавода, коренные ольхонцы и почти все – родственники между собой.

От дачных посёлков Песчанка отличается тем, что здесь ни у кого, кроме Вокина, нет огородов. На песке ничего не растёт, даже трава. У Вокина растут морковь, капуста, в теплице вызревают помидоры и огурцы, потому что уже 25 лет подряд он добавляет в песок навоз от своих коров. Но даже у него нет ни одного куста малины или смородины – не приживаются.

«Я упал на землю и завыл по-волчьи»

Вокин родился на Ольхоне, в Куртуне, работал в Иркутске. В 1990-х был заместителем начальника подразделения в «Иркутскгражданстрое», который делал панели для иркутских девятиэтажек. Когда его приватизировали, а потом начали выводить активы, Вокин поспешил уволиться. Решили с женой Надеждой вернуться в деревню, на Ольхон.​ «Да всё нормально в городе складывалось. Но хотелось в лес, в тайгу, чтобы сидеть и ни с кем не разговаривать. Думал, как хорошо здесь. Тихо, никто не трогает. Рыбалка была открыта, охота, скот можно держать. Мы решили, что земля нас прокормит», – говорит Вокин.

Он просыпается рано, даже если плохо спал ночью. По ночам ему мешает собачий лай. Это только кажется, что в Песчанке зимой никого нет, кроме Валерия и Надежды. Но у них за огородом два года стоял старый «Москвич», так с него прошлой зимой кто-то снял двигатель. Сразу за забором начинается лес. Собаки чуют: там кто-то ходит. То волки подойдут слишком близко к дому, то лисы. В первый же год волки задрали у Вокина молодую тёлочку. В 200 метрах от огорода Вокин нашёл кровавую шкуру и копыта. Вокруг было много кровавых следов от волчьих лап. «Я тогда сел на землю и завыл по-волчьи», – говорит Вокин.​ ​

В нацпарке ему сказали, что численность волков в норме и отстреливать их на особо охраняемой территории в Центральной экологической зоне Байкала запрещено. С тех пор Вокин почти каждый год недосчитывается по корове. В прошлом году кто-то подстрелил бычка, утащил в лес и бросил. Найти его помогли вороны – стая кружилась над​ воняющей тушей. Вокин позвонил участковому, но у того не было машины, и он не приехал. «Ни разу ещё никого не нашли, – говорит Вокин. – Либо воры, либо браконьеры орудуют».​ ​

Утром Вокин топит печку, заваривает порошковый кофе из банки, завтракает. Жена Надежда уехала в Хужир лечить зубы и живёт там две недели. Из Песчанки в больницу не наездишься. Вокин переливает кипяток из чайника, который стоит на печи, в большой термос. Электроснабжения в Песчанке нет, а в термосе вода будет горячей целый день, не нужно её подогревать на газовой плитке. Потом Вокин идёт убирать навоз за коровами, поить их, закладывать в кормушки сено. В обед едет чистить лесные дороги – собирать дрова на растопку. Зимой печку нужно топить утром и вечером. На это уходит не меньше 10 прицепов сосновых поленьев. В Хужире один прицеп дров стоит не меньше 5-6 тысяч рублей, а с доставкой в Песчанку – все 8 тысяч.

Вокин помнит времена, когда проблем с дровами не было. Местным жителям выделяли деляну в лесу под заготовку дров. Но пять лет назад делать это запретили. Сначала Вокин ругался с руководством нацпарка. Ему казалось, это несправедливо: жить отшельником в лесу и не иметь права срубить на дрова сухую лесину. Потом он нашёл выход.

Четыре года назад устроился в лесхоз чистить противопожарные дороги от валежника, упавших сучьев и веток. Денег лесхоз не платит, но разрешает забирать себе упавшие сучья и валежник. «Но я больше на лесхоз работаю, – говорит Вокин. – Гнилушка упадёт – её тоже надо убрать. Иногда целый день хлещешься, а домой увезти нечего». Два года назад вышел закон, который разрешает местным жителям собирать валежник. Но Вокин говорит, что им всё равно никто не пользуется, слишком много условий нужно выполнить.

«Почему какой-то чиновник решает, кто в мой дом приедет?»

Когда Вокин только поселился в Песчанке, собирался зарабатывать на омуле, туристах и коровах. Сейчас в этом списке остались только последние. Рыбалка на Байкале 25 лет назад была прибыльным делом: омуль хорошо продавался. С 2017 года вылов омуля запретили. Но Вокин к этому времени почти не рыбачил, потому что переключился на другой способ заработка.

В районе Песчанки останавливалось много туристов с палатками, Вокин называет их «отдыхающими». Он начал продавать отдыхающим шашлыки из своей говядины и пирожки, которые пекла жена Надежда. Дела шли хорошо, пока 12 лет назад на подъезде к Песчанке нацпарк не установил шлагбаум и сделал въезд на территорию платным. За посещение урочища Песчаное с жителей Иркутской области стали брать​ 50 рублей в сутки, с иногородних – 100 рублей. Побывать на самой северной точке острова – мысе Хобой – можно за 300 рублей.

Отдыхающие сразу перестали ставить палатки – дорого. В Песчанке с тех пор останавливаются только автобусы с китайскими туристами. Они шашлыки у Вокина не покупают, быстро фотографируются на фоне Байкала и уезжают.

Жителей Песчанки сотрудники нацпарка тоже перестали пропускать в посёлок без специального разрешения. Получить его можно в офисе островного лесничества в Хужире, если предъявить паспорт и прописку в Песчанке. Сосед Вокина Игорь Иванов летом в 8 часов вечера поехал в Хужир за хлебом и не взял пропуск. Дома остались двое сыновей 10 и 12 лет. На обратном пути у шлагбаума его остановили сотрудники нацпарка. «Мужики, я ж на полчаса отлучался, я к себе домой еду. У меня там дети одни», – ответил Иванов, но его не пропустили. Пришлось ехать обратно в Хужир, за разрешением. Офис лесничества был уже закрыт. Так и не получив бумагу, Иванов в тот раз пробирался домой по берегу, в объезд шлагбаума. Машина не застряла на бездорожье только чудом. Похожую историю может рассказать почти каждый житель Песчанки.

Несколько раз местные ломали шлагбаум. После этого правила смягчили: жителям Песчанки разрешают вписывать в пропуск близких родственников, чтобы они приезжали бесплатно. Остальные должны платить так же, как и все. «Почему какой-то чиновник решает, кто в мой дом приедет? – возмущается Вокин. – Вот этот – дальний родственник, пусть платит, а вот этот – близкий, его так пустим. Почему вообще я должен брать разрешение, чтобы попасть в собственный дом?»

С января 2021 года в Прибайкальском нацпарке ввели систему электронных пропусков, они стоят дороже. На сайте можно выбрать только один маршрут до Песчанки – «Север острова Ольхон» – по цене 420 рублей вместо привычных 50 рублей. «За посещение и услуги – 350 рублей, сервисный сбор – 20%», – объясняется на электронном ресурсе. Сейчас Байкальская межрегиональная природоохранная прокуратура начала проверку информации о повышении платы. Там говорят: по документам размер оплаты за посещение нацпарка не менялся с марта 2017 года.

В 2019 году Ольхон посетили более 140 тыс. человек, в провальном для туризма 2020-м – на 20% меньше. «Нацпарк берёт деньги ни за что, только за посещение, а у местных жителей бизнес отнимает», – говорит Вокин.

19 февраля пресс-служба нацпарка заявила, что 20-процентный сервисный сбор отменён. Это сделали после проверки природоохранной прокуратуры.

Мороженое на дизеле

Когда отдыхающие перестали покупать шашлыки, Вокин решил продавать мороженое китайским туристам. Купил специальный холодильник, который работает от дизеля, потому что централизованной электролинии в Песчанке нет. В холодильник помещалось совсем немного порций, основную часть товара Вокину приходилось хранить в ближайшей деревне Улан-Хушин, где есть электричество. Иногда свет отключали и там, тогда вся партия товара портилась. Надежда пыталась стряпать на растаявшем мороженом пирожки, но они получались невкусными. А в этом году из-за пандемии исчезли и китайские туристы. Пришлось от мороженого отказаться.

Электричество в Песчанке отключили в 2005 году – вскоре после того, как на Ольхон по дну Байкала протянули электрический кабель с материка. До этого электроэнергию на острове вырабатывали дизельные станции. После прихода централизованного электроснабжения дизели заглушили. При этом до Песчанки новую линию не дотянули. К тому моменту в посёлке круглый год жили трое старожилов. Вот и получилось, что свет в Песчанке погас именно тогда, когда на острове его стало много.

Жители Песчанки сбросились примерно по сто тысяч рублей и заключили договор с «Иркутскэнерго». Но, когда компания разработала проект, выяснилось, что линия электропередачи должна идти по земле нацпарка. А нацпарк землю выделять отказался.​ «Я не платил, – говорит Вокин. – И правильно сделал. Когда ничего не вышло и наши захотели деньги забрать, энергетики сказали: «Это вы нам ещё должны остались. Мы же проект сделали, понесли затраты». У них юристы такие умные, куда там лезть. Вот ребята и попустились, так и потеряли деньги».

Вокин купил две дизельные станции. Их хватает на телевизор и несколько лампочек. Холодильника в доме нет, пищу готовят на дровяной печи или газовой плитке. Если станцию включать с 5 до 10 часов вечера, уходит 4-5 литров бензина каждый день, в месяц – около 6 тысяч рублей. Вокин хотел перейти на солнечные батареи, но они стоят 120 тысяч рублей, это слишком дорого.

«Ещё год-два подержу скот, и всё»

Когда Вокин поселился в Песчанке, сразу закупил коров. «Это не запрещено», – предупреждает он. В этом году на зиму оставил 19​ голов. Летом коровы пасутся самостоятельно в 17 километрах от Песчанки, в Узурах. Там хорошие пастбища, а вокруг Песчанки трава не растёт. Когда выпадает снег и Байкал замерзает, скот уже не может пить воду и возвращается домой. Всю зиму коровы стоят в стайках или ходят по окрестностям. Вокин долбит на Байкале проруби, выгоняет коров на лёд, чтобы их напоить.

Водой посёлок должна снабжать администрация муниципалитета. В Хужире есть скважина и водовозка, которая развозит воду по дворам. Но в Песчанку она не может проехать, слишком плохая дорога. Глава муниципалитета Вера Маланова говорит: «До Улан-Хушина водовозка с трудом доезжает, дальше – нет. Отремонтировать дорогу мы не можем, она находится на особо охраняемой территории и принадлежит нацпарку. Там куча дорог объездных. У нас везде так ездят – 333 дороги в степи».

Приходится брать воду прямо из Байкала. Качать воду насосом из Байкала запрещено, можно только черпать ведром. А ведром её не натаскаешься. «Однажды люди из нацпарка увидели, как я насосом воду качаю, предупредили: «Ещё раз заметим – накажем. Оштрафуем и насос заберём». Вокин выкопал колодец у себя на участке. Первые девять метров был песок, а потом пошла​ твёрдая голубая глина, которую не берёт лопата. «До водоносного слоя я не докопался, он по изысканиям на глубине 60 метров, – объясняет Вокин. – Колодец наполняется, когда дождевая или талая вода стекает сюда по распадку. А когда колодец сухой, приходится воду воровать из Байкала. Получается, так».​ ​ ​ ​

Коров Вокины не доят, всё равно без электричества молоко переработать невозможно. Всё оно достаётся телятам. Бычков забивают, когда им исполняется 2,5 года и в них к этому времени 350 килограммов чистого мяса. «У бычка передняя часть примерно 70 килограммов, – говорит Вокин. – Мы вдвоём с женой эту тушу тащим, на чурку ставим. Я рублю топором, по старинке. Полумороженая туша хорошо рубится, ровненько».

Вокин считает, что держать скот не очень выгодно. Килограмм мяса на острове частники продают по 250–270 рублей, а килограмм гвоздей в магазине стоит 500 рублей. Если везти мясо в Иркутск за 300 километров, можно сдать по 300 рублей за килограмм. Но обычно покупатели приезжают сами, по объявлениям, которые сын Вокина размещает на «Авито».

«Год-два ещё скот подержу, и всё, – говорит Вокин. – Это такая ломовая сила: на лёд выгонять, поить их, сено косить. Скоро здоровья не будет. И что дальше-то? Пенсионеру, да ещё больному, здесь не выжить». Надежда Вокина отдала свою пенсионную карточку детям, сейчас они с мужем живут на деньги с продажи мяса и пенсию Валерия Петровича.

«У нас на выборах голосуют ели, сосны и молодой березняк?»

Августовским утром 2020 года Вокин сел в свою «буханку» и поехал на почту. В​ Песчанку почту не привозят. Ближайшее отделение в 20 километрах отсюда, в самом крупном посёлке острова – Хужире. Там в абонентском ящике Вокина ждал конверт формата А4 со штампом «Судебное». В нём был иск от территориального управления Росимущества по Иркутской области. Ведомство сообщало Вокину, что его земля в Песчанке – вовсе не его земля. А​ дом, который Вокин купил 25 лет назад и в котором прописан, нужно снести за свой счёт.

Незадолго до этого Байкальская межрегиональная природоохранная прокуратура провела проверку и установила: Песчанка находится на земле национального парка. Значит, никаких домов здесь быть не должно. Вскрывая на почте конверт, Вокин уже знал, что 11 таких же исков получили его соседи – половина жителей посёлка. Поэтому он не удивился. Но в голове всё равно не укладывалось, что это происходит на самом деле.

«Я давно знал, что нас выдавливают отсюда, – говорит Вокин. – Электричество отключили, рыбалку запретили, шлагбаум поставили, воду брать нельзя, дрова – тоже нельзя. Но, когда я это исковое заявление прочитал, показалось, как будто не с нами это происходит и не в нашей системе. Не поверил. Вроде как насмешка надо мной. Я этому дому третий хозяин, он был построен, когда мне год исполнился, никакого нацпарка тогда в помине не было. Какой же это самострой?»

Когда юристы подняли материалы лесоустройства, выяснилось, что посёлок Песчаная в самом деле входит в границы островного лесничества и вся территория учтена как земля лесного фонда. Когда в 1986 году был образован нацпарк, ему передали земли лесного фонда вместе с деревней. При этом Росреестр продолжал регистрировать здесь дома. Пока природоохранная прокуратура не вышла с проверкой в 2019 году, никто не замечал ошибки в документах.

«То есть населённый пункт передали нацпарку как лес, – говорит управляющий партнёр, руководитель практики судебных процессов и экспертиз ​ Межрегиональной экспертной службы «Legal-FS» Юлия Саенко, которая​ представляла интересы жителей Песчанки в суде. – Но в это же время в этом населённом пункте Совет министров образовал избирательные участки. Парадокс: одно государственное ведомство учитывает территорию как земли лесного фонда, переданные в нацпарк, а другое проводит там выборы. У меня вопрос: у нас на выборах голосуют ели, сосны и молодой березняк? Или у нас крепостное право не отменили и людей передают вместе с землями?»

«По Песчанке не будет никто выходить»

Накануне судебного заседания жительница Песчанки Татьяна Вокина получила письмо от и.о. межрегионального Байкальского природоохранного прокурора Алексея Калинина. В нём говорилось, что прокуратура не ставила вопрос об изъятии земельных участков у жителей. Она лишь установила, что участки были оформлены «не в соответствии с действующим законодательством». А Росимущество «вместо того, чтобы решить вопрос по оформлению земельных участков, направило исковые заявления об истребовании земельных участков у граждан и сносе домов».

Первое судебное заседание было назначено на 5 октября, второе – через неделю. К этому времени жители побывали у губернатора, в Законодательном Собрании, на приёме у нескольких депутатов Государственной Думы, в ОНФ. Представители Росимущества и природоохранной прокуратуры на суд не пришли. Поэтому иски были оставлены без рассмотрения. Росимущество предоставило суду письмо с объяснением: ведомству «необходимо время для сбора доказательств».

«Можно представить, что это как будто бы победа местных жителей, – говорит Юлия Саенко. – На самом деле, конечно же, нет. Дело не закрыто, его могут возобновить, когда будут представлены новые доказательства. В любой момент людям могут прийти новые иски».

Осенью суд отменил генплан Хужирского муниципального образования, который был принят ещё в 2014 году. Причина в том, что до сих пор не определены границы между муниципалитетом и нацпарком. Теперь будет разрабатываться новый генплан. Ольхонский природоохранный прокурор Вячеслав Петров говорит: «По Песчанке у нас вообще ни одного вопроса. Все дома вошли в проект нового генплана. По Песчанке не будет никто выходить. И давать оценку нужно не людям, а органам местного самоуправления, которые давали разрешение там строиться. Не изымать же эти участки теперь».

Юлия Саенко говорит: причина этой ситуации в том, что до сих пор не наведён порядок в государственных реестрах. «Ну возьмите вы эти документы и сверьте их при подаче исковых, – пожимает плечами Саенко. – Зачем выносить эту ситуацию на публичный суд? Гражданин не должен страдать из-за ошибок государства. Баба Катя 9 Мая получила поздравительную телеграмму от президента, а в августе – иск о сносе дома. Внуки так и не решились сказать, что государство требовало снести её дом. Побоялись».

«Думаешь, и чего люди сюда прутся?»

Глава Хужирского муниципалитета Вера Маланова говорит, что в таком положении, как в Песчанке, могут оказаться жители любого населённого пункта в Центральной экологической зоне Байкала. В судах Иркутской области много исков от государственных ведомств о сносе жилых домов на особо охраняемой территории вокруг Байкала, к которой относится Ольхонский район.

Юлия Саенко посчитала: «Три года назад иски об изъятии земель подавали один раз в три дня. Сейчас подают пачками. Отследить их количество уже невозможно». Но обычно спор идёт о границах населённых пунктов и особо охраняемой территории. Бывает, что природоохранная прокуратура требует снести отдельные дома. В случае с Песчанкой под снос попал сразу весь посёлок. Это не единственный случай. Уже после этого было вынесено решение суда о сносе посёлка Заворотная за Онгурёном в том же Ольхонском районе.

Глава Вера Маланова рассказывает, что сейчас изымают и земельные участки, которые считались муниципальными. Например, недавно изъяли участок, на котором стоял клуб. «Что хотят забрать, то и забирают, – говорит Маланова. – Может, заходит какой-то инвестор? Мы же не знаем планы государства. Может, в самом деле хотят строить что-то новое, хорошее. Но открыто никто ничего не говорит, а неизвестность тревожит».

Например, в Песчанке после этой истории люди уверены, что Байкал хотят отдать крупному инвестору, который не пустит на берег обычных людей. После суда жители Песчанки создали общественное движение «Люди Байкала. Право на жизнь». Они рассказывают, у кого ещё на Байкале отбирают землю, ведут свой YouTube-канал и рассылают обращения в разные органы власти.

Будь Вокин моложе, он бы переехал из Песчанки. А сейчас деваться ему некуда. «Честно говоря, сначала капитально переживал, – говорит Вокин. – Ночью уснуть не мог. Теперь перетёрлось, перегорело, и какая-то надежда снова появилась. Ну не может быть так. Это не наша вина. Это вина всех государственных органов. Отвечать должны те чиновники, которые всё это сделали».

Скоро на Байкал придёт весна. Раньше Вокин очень любил это время. «Мир оживает, ручейки текут, всё новое, – говорит он. – А теперь, как весна, у меня кризис с давлением. В тихую погоду смотрю на Байкал из окна – глаз радуется. А иногда посмотришь – дождь, ветрина. Думаешь: «И что люди сюда прутся?» Привыкаешь ко всему, к красоте тоже».