На панораме, открывающейся из окна демонстрационной квартиры на двенадцатом этаже одного из домов жилого комплекса «Стрижи Сити», сразу замечаешь две доминанты – Казанскую церковь и Князе-Владимирский храм, расположенные на правом берегу Ушаковки. «Ещё чуть правее – буддийский дацан, – замечает генеральный директор строительной компании «Восток Центр Иркутск» Михаил Сигал в беседе с кем-то из иногородних участников авторского надзора – экскурсии в рамках межрегионального архитектурного фестиваля «Зодчество в Сибири». – Такое вот пересечение «силовых» линий».

Выходя на улицу через холл первого этажа, отведённый под самое настоящее рекреационное пространство, пытаешься найти знакомые ориентиры на улице Лызина, идущей в сторону аэропорта Иркутска. По правую руку – кирпичные хрущёвки, по левую – частные домики, разделённые на кварталы грунтовыми дорогами. Однако три восемнадцатиэтажные «свечки» с необычной архитектурной подсветкой (прожекторы на крышах расставлены так, что из иллюминаторов заходящих на посадку самолётов видны контуры трёх сердец) непостижимым образом не кажутся инородными элементами. На ум сразу приходит высказывание Василия Симбирцева, главного архитектора Сталинграда, восстанавливавшего город после войны, соавтора генерального плана Иркутска шестидесятых годов прошлого века, прочитанное в старой статье из «Восточно-Сибирской правды»: «К реке Ушаковке подойдёт капитальная застройка, которая заменит одноэтажные вросшие в землю домишки». Конечно, о высотках тогда речь не шла: к тому, что город за пределами исторического центра должен расти ввысь, пришли в семидесятых-восьмидесятых. Но сегодня шестнадцать, восемнадцать или двадцать этажей даже с учётом сейсмичности Иркутска кажутся логичным финалом эволюции, начавшейся с одного-двух этажей.

«Новый век не начнётся, пока не освоит наследие века предыдущего»

Возможно, так и выглядит градостроительная преемственность, о которой архитекторы два часа спорили на панельной дискуссии, завершившей фестиваль «Зодчество в Сибири».

«Мы с вами скоро вступим в третье десятилетие третьего тысячелетия нашей эры, и уже можно сказать, что выросло поколение тех, чей год рождения начинается с цифры два, – начала её вице-президент Союза архитекторов России Елена Григорьева. – Может быть, с удивлением для себя мы заметили, что в осмыслении текущего момента десять веков остались в прошлом со всеми своими достижениями, катастрофами и противостояниями, и всё, что случилось до рубежа тысячелетий, может заинтересовать только историков. Другая точка зрения, которой придерживается наше поколение и которая стала манифестом архитектурного журнала «Проект Байкал»: новый век не начнётся, пока не освоит, не осознает и не впитает наследие века предыдущего».

До недавних пор в застройке Иркутска главенствовал первый подход. Или скорее вовсе не существовало какого бы то ни было единого подхода. В «нулевые», не говоря уже о хаотичных девяностых, девелоперы стремились «осваивать» и «монетизировать» свободные площади, коих с каждым годом становилось всё меньше. Отсюда высотки, возникающие на любом пятачке, особенно в центре города. Достаточно вспомнить застройку площадей на въезде с Глазковского моста на правый берег Ангары: в отрицание множества концепций, которые разрабатывали, отметали и переосмысливали градостроители предыдущих поколений, здесь возвели пару безликих бизнес-центров, чьи посетители неизменно сталкиваются с нехваткой парковочных мест, и несколько современных жилых домов, довольно стандартных по архитектуре. Пёстрый иркутский ландшафт, как не раз бывало, их поглотил, так что взгляд горожанина с противоположного берега особо не «спотыкается», как бывало в те времена, когда под мостом существовала автостоянка. Но порой возникает чувство сожаления о том, что здесь так и не появилось что-то уникальное, сообразное непростой и своеобычной истории Иркутска.

Порядок всё же побеждает хаос, а исторический процесс неумолим: в том, как меняются сегодня улицы города, всё чаще угадываются идеи, сформулированные пятьдесят-шестьдесят лет назад. Остров Юность точно «модернизировали» по канону, заложенному ещё Симбирцевым: «Генеральным планом предусмотрено превратить его в центральный парк культуры и отдыха, озеленить, построить аттракционы, пляжи, лодочные пристани, летние кино, эстрады, кафе, павильоны тихого отдыха и многое другое». 130-й квартал, созданный при губернаторе Дмитрии Мезенцеве вразрез со всеми предыдущими замыслами о подготовке Иркутска к 350-летию со дня основания острога, объединил две идеи шестидесятников: Байкальский луч – магистральную улицу к водохранилищу – и зелёный диаметр, то есть кольцо бульваров, окружающее центр города. Застройка Солнечного многоэтажками тоже повторяет первоначальную концепцию микрорайона, пусть и в несколько искажённом виде. Даже фактически сформировавшаяся пешеходная ось параллельно проспекту Жукова – задумка архитекторов прошлого.

«Преемственность есть и в отрицании»

«А ваши прославленные шестидесятники знали слово «преемственность»? Или они категорически его не принимали?» – задаёт каверзный вопрос президент Союза архитекторов России Николай Шумаков (внимание к своим ремаркам Николай Иванович заранее обеспечил тем, что надел парадный китель высшего начальствующего состава Московского метрополитена). Вопрос справедливый: всё-таки одним из ярчайших представителей того поколения был главный архитектор «Иркутскгражданпроекта» Владимир Павлов, оставивший после себя не один десяток зданий в необрутальном стиле. И прислушивавшегося к его мнению прогрессивного градоначальника Николая Салацкого, пусть относящегося к предыдущему поколению, но руководившего горисполкомом в шестидесятых-семидесятых, когда-то прозвали Забороломацким за «наступление» на палисадники и прочие преобразования, которые были продиктованы необходимостью массовой жилой застройки быстро растущего города.

В общем, они в значительной степени сформировали современный облик Иркутска, местами изменив до неузнаваемости исторически сложившийся пейзаж. «Казалось бы, шестидесятники – преемники традиции авангарда и в какой-то мере должны отвергать другие составляющие нашей истории, – отмечает Елена Григорьева. – Например, то же деревянное зодчество и гипертрофированное количество памятников в Иркутске.

Но по факту – мы же судим по делам – именно благодаря действиям шестидесятников, конкретно мэра Салацкого, главного архитектора города [Владимира] Буха и главного архитектора области [Виктора] Шматкова, лидера архитектурной школы Павлова, исторический центр остался сохранённым в его деревянном и каменном исполнении. Иркутск не постигла судьба некоторых других сибирских городов, где в центр вошла панельная застройка». Кто-то, безусловно, назовёт с десяток типовых домов хрущёвского периода, расположенных на центральных улицах, но повсеместно их здесь не строили. Причина – в принципиальном решении местного горисполкома: в историческом центре можно возводить здания, выполненные только по индивидуальным проектам. В советское время это означало неизбежное согласование с Государственным комитетом по архитектуре и строительству – процедуру настолько нудную, что она отпугнула бы даже самого упорного современного девелопера.

При этом тот же Павлов, чьи творения до сих пор вызывают неоднозначную реакцию, в какой-то момент обратился к дереву как к строительному материалу. «Выставку, посвящённую архитектору, мы начали с Дома рыбака, который, к сожалению, сгорел, – напоминает собравшимся генеральный директор Забайкальского института территориального планирования Андрей Макаров. – Рубленое бревно, из которого он был сделан, – это то, что Павлов пытался во всех своих структурах реализовать, в кирпиче и бетоне. Это основа». Гостевой дом неподалёку от истока Ангары, спроектированный в конце шестидесятых по заказу облисполкома, был выполнен в привычной русской традиции. Никакого необрутализма, с которым прочно ассоциируется Павлов. Его черты сложно обнаружить и в нереализованном проекте реконструкции улицы Бабушкина в Иркутске – в нескольких кварталах домов в два-три этажа с уютными внутренними двориками. Впрочем, павловский стиль сложно загнать в рамки необрутализма или структурализма. За них выходят отдельные приёмы вроде «дробления» крупной современной формы на более мелкие части с «указателями масштаба» – тщательно проработанными деталями фасадов. «Я думаю, сейчас мы так бурно спорим, потому что находимся внутри процесса, – констатирует руководитель издательства TATLIN Эдуард Кубенский. – Если мы отдалимся, то, я думаю, творчество Павлова, сломавшего, может быть, десяток домиков на месте, где построил какой-нибудь свой шедевр, через пятьсот лет будет восприниматься как абсолютная преемственность. И в этом нет ничего катастрофического».

Более того, мировая история знает немало подобных примеров. Достаточно вспомнить, как современники воспринимали османизацию Парижа и строительство Эйфелевой башни, ставшей в итоге самым узнаваемым символом города. Другое дело, что в мировой истории, в отличие от российской, реже встречались полные развороты, при которых всё, что предшествовало новой эпохе или политическому строю, полностью отвергалось.

«Преемственность есть и в отрицании, хоть это и парадокс, – замечает главный редактор газеты «Восточно-Сибирская правда», заведующий кафедрой журналистики и медиаменеджмента Иркутского государственного университета Александр Гимельштейн. – В этом её отличие от традиционализма. Традиционализм – это восприятие, а преемственность – это в какой-то степени учёт предыдущего опыта. Значит, она может быть и отвержением, если есть, что отвергать». И отечественная архитектура в этом смысле имеет прочный фундамент, будь то дореволюционные подходы к строительству или советские, в том числе региональные, школы. Сюда же можно с полным на то основанием отнести и авангард, и конструктивизм, и имперский стиль, и даже массовую типовую застройку хрущёвского или брежневского периодов, возникшую под лозунгами борьбы с архитектурными излишествами.

Ввысь от духа места

«Люди, которые продвигают новое отношение к мастер-плану (понятие «генеральный план» уже не в ходу), каждый раз употребляют слово «преемственность» и говорят, что это святое, – продолжает дискуссию Шумаков. – Та же реновация: вот мы сейчас пять хрущёвок снесём, поставим один тридцатидвухэтажный дом (так говорят, но на самом деле ставят пять), но при этом мы свято соблюдаем преемственность. Делаем всё, что у вас было, только лучше. Но это же ложь и обман». Спекуляции по схожей схеме не раз приводили и приводят к нарушению красных линий, точечной высотной застройке в историческом центре города и тому подобному. Тот же результат даёт отсутствие должного контроля над тем, где и как ведётся строительство. Именно так Байкальский луч пару десятилетий назад упёрся в коттеджи и частные дома, возникшие на привлекательном берегу Иркутского водохранилища. Хотя авторы концепции настаивали на том, что здесь необходимо возвести большой микрорайон из высотных – по меркам сейсмически опасной территории – жилых домов.

«Вопрос в том, совпадает ли с ощущением духа места и духа времени та архитектура, которую мы создаём, – рассуждает кандидат философских наук, доцент Байкальского государственного университета Марина Ткачёва. – Современная застройка с торчащими башнями не совпадает». С одной стороны, проблема кроется в стремлении к унификации, которая сегодня является неотъемлемой составляющий глобализации. С другой – чисто в локальной новой идеологии, в которой во главу угла поставлены сжатые сроки проектирования и строительства, низкая себестоимость и некий стандарт жилья, сформулированные самими девелоперами. Плюс, как это часто бывает, в искажённых представлениях заказчика о прекрасном, из-за которых архитектура превращается в китч. Хотя основной причиной всё же являются сугубо экономические интересы.

«Сильный застройщик, сильный бизнес освобождает себе площадки под строительство, – объясняет Елена Григорьева. – Как мы знаем, взаимосвязь тех, кто принимает решения, и бизнеса серьёзная, иногда даже очень. Поэтому всё чаще и чаще возникают вопросы то о сносе кинотеатра «Чайка» – нормального здания в стиле советского модернизма, которое стоит и, я уверена, не разрушается, то о намерении снести Сибэкспоцентр. Возможно, я ошибаюсь, но в последнем случае оно продиктовано стремлением просто освободить площадку. То есть пойти лёгким путём и поставить туда что-то, что никуда больше не помещается, либо застроить её жильём или коммерческой недвижимостью. Сибэскпоцентр как архитектурное сооружение никого не раздражает, стоит удачно и является универсальным зданием – тем, к чему стремится современная архитектура». Является ли при этом выставочный центр более привлекательным экономически, чем элитное жильё в зелёном районе или очередная деловая высотка из стекла и бетона, – второй вопрос.

Непохожесть как ценность

Однако идеи градостроителей прошлого удивительным образом возрождаются даже в таких диких условиях. Проект «Иркутские кварталы», предполагающий сохранение исторической среды и создание пешеходных пространств в центре города, – это, по сути, часть того самого зелёного диаметра, заложенного в генеральный план полувековой давности. «Конечно, это в большей степени экономика, чем наследие, – комментирует заместитель мэра – председатель комитета по социальной политике и культуре городской администрации Виталий Барышников. – Но мы сейчас работаем с администрацией «Иркутских кварталов», с [директором этой некоммерческой организации] Сергеем Маяренковым, которые пытаются найти культурные коды, характерные для Иркутска, деревянного зодчества и зодчества XX века, чтобы превратить их в элементы архитектуры. Тем самым будут сохранены не столько сами материалы и объёмно-планировочные решения, сколько некая традиция. Культурный код – по-другому, наверное, и не скажешь».

Точно так же концепция непрерывной набережной – это воплощение мысли Симбирцева о том, что «Ангара для Иркутска – основа красоты города». «Если говорить об унификации, глобализации и возвращении к особенностям, то мне кажется, что мысль идёт быстрее архитектуры, а те, кто проектирует сегодня эти высотки, с одной стороны, пытаются уйти от массовой типовой застройки, а с другой, мыслят категориями восьмидесятых годов, отстающих от сегодняшней мировой архитектуры, – резюмирует Барышников. – Добавляем к этим соображениям туризм и креативную экономику, которые превращают непохожесть в ценность, в том числе финансовую. Отстроиться от всего на свете не получится, поэтому надо отстраиваться от всего чужого, опираясь на своё – традицию деревянного зодчества Иркутска, павловской архитектуры. Либо отталкиваясь от этого». Для этого нужна очень высокая культура архитекторов. Ученики и наследники шестидесятников ею обладают и могут поделиться с теми, кому не хватает. Если, конечно, на это будет запрос.