По словам Николая, просидевшего в тюрьмах и колониях почти 18 лет, он не жалеет, что молодость прошла за решёткой. «Я, – говорит, – когда посадили, как-то сразу понял, что это возможность переосмыслить свою жизнь». До «посадки» она не складывалась: «В 1990-х отец потерял работу, матери в больнице перестали платить зарплату. В 13 лет я, чтобы помочь семье прокормиться, сдавал металлолом. В 14 уже не посещал школу и подворовывал, в 16 связался с бандитами, которые были старше меня. Когда мне исполнилось 19 лет, я получил срок больше, чем прожил к тому времени на белом свете». Но о своём криминальном прошлом Николай рассказывать не захотел. Сказал только, что «там всё было плохо, очень плохо, злодеем был – так и пишите». Однако я и без его признаний знала многое о бурной молодости сидевшего передо мной кроткого на вид человека, говорившего тихим голосом.

«Да ты Евангелие прочти…»

Так получилось, что о тулунской банде, в которой состоял Смирнов, я писала для газеты в 2006 году, после приговора Иркутского областного суда. В том числе и о Николае Смирнове, который ещё в несовершеннолетнем возрасте начал грабить, участвовал в налётах, совершал разбои, а потом и убийства. На его совести две загубленные жизни. Он убил знакомого предпринимателя, на которого сам же и навёл банду. Несчастного долго пытали, а когда стало понятно, что больших денег в доме нет, Николай всадил в его голову картечь. Позднее исполнил приговор, вынесенный главарём банды киллеру, недовольному оплатой своего труда. Поэтому к смиренному виду и правильным словам собеседника о смысле жизни я отнеслась поначалу с недоверием. Но чем дольше слушала, тем большим уважением проникалась: этот человек, жизнь которого зашла в тупик, сумел найти из него выход, измениться. «Очиститься от налипшей грязи», как он сам выразился.

Первые пять лет после приговора он скитался по тюрьмам. Сидел в следственных изоляторах Тулуна, Иркутска, а по пути в Москву, где разбиралась кассационная жалоба на приговор, останавливался в «крытках» разных городов. От моих вопросов о том, в каких условиях приходилось жить, Николай отмахивался. Само собой, мол, раньше условия содержания заключённых были не такими, как сейчас. Бывало, что и по 60 человек в камере сидели. Но всё это не важно. «Просидев очередной год, я оглядывался назад и подводил итоги. Мне казалось, я понял, как следует жить: надо включать собственную голову, не позволять собой манипулировать. Вот, думал, сейчас бы освободили, я бы правильно начал жить, зарабатывать можно и без криминала. Теперь знаю: на самом деле я тогда ещё ничего не смыслил в жизни», – вспоминает Смирнов.

Этот пацан-недоучка, как выяснилось в ходе нашей беседы, в тюрьме зря времени не терял: «Там я прочёл почти всего Достоевского, «В круге первом» Солженицына. Меня эти романы перевернули, потрясли, споры о Боге вызывали огромный интерес. Много вопросов возникало, я с ними ко всем привязывался. Но ответы получал в основном из книг. Причём нужные книги сами меня находили. Иногда я даже не знал, кто мне их передал в камеру». Пожилой сиделец после вопросов назойливого паренька как-то посоветовал: «Да ты Евангелие прочти, там и найдёшь все ответы». На следующий день Николаю принесли в камеру книжку Нового Завета.

После тюрьмы Смирнов заехал в ангарскую исправительную колонию строгого режима № 15. Тогдашний её начальник Виктор Архипов сказал слова, оказавшиеся пророческими: «Ты ещё Бога будешь благодарить за то, что сюда приехал». В ИК-15 завершалось строительство храма Николая Чудотворца. «Я подумал, что не случайно попал именно в это учреждение: я ведь родился в день Николая Чудотворца, меня в честь него назвали, этот святой всю жизнь меня поддерживает. Попросился сразу помогать в храме. Взяли разнорабочим. Вера у меня тогда была, можно сказать, абстрактная: я просто понимал, что Бог есть. Суть же христианства только там начал познавать. Стал читать святоотеческую литературу. Познакомился с отцом Феофаном (Евтихеевым), отвечавшим в Иркутской епархии за взаимодействие церкви с ГУ ФСИН. И он меня благословил иконы писать. Мне очень этого хотелось, я всей душой стремился, но поначалу ощущал противодействие. Словно мне специально чинили препятствия. Может, это было такое испытание. На курсы иконописи меня не взяли – по статьям не подошёл для колонии № 3, где они проводились. Администрация настойчиво предлагала мне другие занятия, например должность художника-оформителя. Я не соглашался. Даже с отцом Феофаном, который мог бы замолвить за меня словечко перед начальством, встретиться никак не получалось. Когда игумен приезжал в колонию, чтобы служить литургию, меня не пускали в храм, причины какие-то находились. Но я не сдавался, сколько ни пытались сбить меня с этого пути. В конце концов писать иконы мне разрешили. Причём отец Феофан вскоре отстранил от иконописи человека, который начинал обучать меня азам этого дела. Хотя тот и окончил курсы иконописцев. Сказал, что он не может этим заниматься по личным грехам. А меня оставили, дали просторный кабинет», – рассказывает Смирнов. Так что учиться ему пришлось по книгам, которые привозил всё тот же игумен Феофан. Когда самоучка написал первую икону, её одобрил главный художник иркутского епархиального управления Михаил Лутаенко.

«Не лик святого, а лицо сокамерника»

Николай пытается объяснить мне, как он сам выражается, «творение красок»: «Для икон идут краски, приготовленные на яйце. Из желтка делается эмульсия, используются натуральные элементы: глина, земля, камни перемолотые. Краски растираются в деревянную баночку. Летом они мало стоят, портятся через три-четыре дня. Такая краска лучше смотрится, чем масляная. Она даёт благородный матовый фон». Художественные способности у иконописца в робе проявились ещё в детстве. «Дошколёнком я любил рисовать, – вспоминает он. – Бабушка постоянно покупала краски и карандаши. Говорила маме, чтобы она меня в художественную школу записала. Но семье вскоре не до этого стало. Как выжить, не знали».

В 2009 году, когда реформирование системы исполнения наказаний потребовало развести по разным лагерям первоходов и многократно судимых, Николай Смирнов был направлен для дальнейшего отбывания срока в ангарскую колонию строгого режима № 2. «Здесь меня ждало любимое дело: я начал расписывать храм, сделал новый иконостас», – вспоминает Николай. О своём творчестве иконописец говорит с огромным увлечением, чувствуется, что оно ему действительно по душе. Когда он приступил к работе, стены храма вовсе не были голыми. Но, как пояснил Николай, иконы там были не по канону – просто картины, написанные масляными красками: «Они могли духовный вред принести молящемуся. Бывают такие иконы, прости Господи, что ими можно детей пугать. Как отец Феофан говорит: это не лик святого, а лицо сокамерника».

В «двойке» Смирнов просидел 10 лет. За эти годы привёл в порядок не только храм, но и свою внутреннюю, духовную жизнь: «Я обрёл там духовного отца, им стал отец Герман (Подлосинский). Я до сих пор с ним советуюсь, он меня и венчал в храме, который я расписывал, с девушкой из Тулуна. Мы с ней с детства знакомы». Теперь на свидания к Николаю приезжают жена и трёхлетний сын. Рассказывая о ребёнке, мой собеседник оживляется. И столько в его словах тепла и родительской гордости: «Говорили тут как-то с сыном по телефону во время пандемии. Я ему: «Вот ты уверяешь, что меня любишь. А что такое любовь, ты знаешь?» «Знаю, – говорит. – Любовь – это жизнь». Николай смеётся от удовольствия, видно, что малыша он очень любит. И переживает, что ребёнок растёт без него. «Когда сын приезжает на свидания, я вижу, что он меня копирует, подражает. Мне нужно заработать у него авторитет. Но теперь уж, надеюсь, скоро освободят».

Между тем я выяснила, что практически все подельники Смирнова, даже главарь банды, получивший срок куда больший, уже на свободе. Время применения гуманного акта наступило для Николая Смирнова ещё в 2016 году. «Но тогда я не стал подавать на УДО. Надо было завершить роспись храма», – поясняет иконописец. Заявление от него поступило только через пару лет. Однако в условно-досрочном освобождении художнику суд отказал. Возможно, из-за характеристики, в которой было написано, что осуждённый ИК-2 Николай Смирнов, получив в училище специальность токаря, ни дня не работал. Формально так и есть, ведь в церкви иконописец официально не трудоустроен, зарплату не получает. Отец Герман, который ходатайствовал тогда за своего подопечного, рассказал мне, что крушение надежды тот принял со смирением. «Что ж, – сказал Николай, – значит, нет на то воли Божией». Возмущаться из-за явной несправедливости такого решения не стал, хотя другого бы, наверное, на его месте прорвало.

Труд иконописца стоит ведь на самом деле очень дорого. На воле эта работа – одна из самых высокооплачиваемых. А почему Смирнов не ушёл на свободу условно-досрочно, в учреждении, в общем-то, и не скрывают. «Хочет дело закончить», – сказал мне начальник отряда расположенной в посёлке Маркова 19-й колонии Александр Тихоньких. Теперь уже в этом исправительном учреждении срочно потребовалась реставрация храма, и без иконописца в робе, готового заниматься благим делом безвозмездно, никак было не обойтись. Так около двух лет назад Николай Смирнов сменил прописку, оставшись при этом за колючей проволокой, и оказался в очередном лагере на очередном объекте – ему предстояло расписать храм Покрова Пресвятой Богородицы.

«Успеть бы сделать то, что уже обещал»

К тому времени Николай Смирнов уже был лауреатом всероссийских конкурсов православных икон и прочно вошёл в число лучших мастеров храмовой росписи. Когда я спросила, сколько всего икон он написал, художник рассмеялся: «Да их не счесть». Сотни творений разошлись по храмам епархий России, украсили церкви Москвы, Орловской области, Красноярского края. Тут Николаю надоело загибать пальцы. Иконописца знают во всех епархиях страны, в ближнем и дальнем зарубежье. На Украине, к примеру. Несколько икон фонд «Православный меценат» отправил соотечественникам в Аргентину. Чувствуя некоторую неловкость из-за того, что приходится говорить о своём профессиональном успехе, мастер поясняет: «Просто у нас в России мало специалистов такого рода. Иконописец – это же не просто художник». Было как-то странно слушать из уст человека, одетого в чёрную робу заключённого, о том, что «иконописец – это определённый образ жизни, приходится воздерживаться много от чего». Даже за колючей проволокой, где вся жизнь регламентирована в соответствии с правилами строгого режима, человек не избавлен от искушений. Тут художник начинает рассказывать о чудесах, которые, по его словам, происходят в его жизни регулярно. «Как-то в «двойке» меня попросили написать икону «на сторону». Я знал, что эти люди помогут жене, у неё был в это время острый недостаток в деньгах. А у меня роспись храма. Если её заморозить, краски высохнут, потом по новой цвета собрать очень сложно. Вот такое искушение. Я подумал: Господь всё устроит. И с утра помолился: «Я буду храм расписывать, а Ты займись проблемами моей жены». Начал писать и увлёкся. А вечером узнал, что денежный вопрос в семье решился, «случайная» помощь пришла, откуда жена и не ждала. Но я в случайности не верю. Всё, что с нами происходит, Господь попускает для пользы нашей души».

Мы заходим в храм, который Николай Смирнов расписывает сегодня. На стенопись у него ушло ровно 9 месяцев, как на вынашивание ребёнка. «Я сам составил проекты иконостаса и росписи стен. Митрополит Вадим одобрил, дал благословение. Такой храм вы больше нигде не увидите, он единственный», – говорит мастер. Богородица на алтарной стене, святители и преподобные земли русской, святые жёны, покаявшийся разбойник у ворот рая, сцена Страшного суда. И Христос, взирающий на всех с купола. Всё же удивительно, что самоучка, пусть даже не без врождённого таланта, сумел передать в красках такие возвышенные образы. «В творчестве чувствуешь, что Господь тебе помогает, – поясняет мастер. – А бывает, что расслабляешься и механически начинаешь писать. Тогда иконы уже не такие живые – и я молюсь. Если не знаешь святого, которого предстоит писать, читаешь его житие. И, конечно, постоянно с ним общаешься, пока пишешь». Николай говорит, что в последнее время в храм на службы приходит всё больше людей. И он связывает это с росписью, со своей работой.

Правда, иконостас пока не готов: «Осталось Господа написать и Тайную вечерю над царскими вратами. Но я надеюсь, что на этот раз меня освободят по УДО, заканчивать работу буду уже на воле». За своё будущее, как я поняла, художник особо не беспокоится. Ему поступает множество предложений расписывать храмы – и по Иркутской области, и в других регионах. Зовут учиться в иконописную школу Сергиевой лавры – одну из лучших в России. «Страха нет, что опять вернёшься в криминал?» – спрашиваю у Николая. Он только вздыхает: «У меня другой страх: как бы успеть сделать то, что уже обещал».

«Стать другим человеком – это вполне возможно»

До сих пор я была уверена, что тюрьма хоть и называется исправительным учреждением, но никого на самом деле не исправляет, а только лишь карает. У сотрудников колонии № 19, кажется, на этот счёт другое мнение. «Николай Геннадьевич Смирнов осуждён за особо тяжкое преступление, в целом характеризуется положительно, нареканий со стороны начальника отряда нет, на замечания реагирует, правила внутреннего распорядка соблюдает», – отбарабанил сопровождавший нас по территории зоны офицер. А на мою просьбу сказать простыми словами, какой он человек – Николай Смирнов, сотрудник ответил коротко: «Хороший человек». «Уверены, что он перевоспитался?» – уточнила я. Ответ был ещё короче: «Да».

Духовник Николая, настоятель храма иконы Божией Матери «Взыскание погибших» в колонии № 2 отец Герман, ничего удивительного в судьбе бывшего бандита не видит: «Даже среди святых есть страшные грешники в прошлом, убийцы в том числе. Кто первым вошёл в рай, в конце концов? Покаявшийся разбойник, распятый на кресте со Христом. Николай в тяжёлых обстоятельствах встретился с Богом и искренне покаялся. Жизнь его реально изменилась: уже лет 10 он ходит в храм, за это время у него не было метаний, не случалось такого, чтобы он ослабел в вере. Выбрал путь – и идёт этим путём. По нашему храму в «двойке» могу сказать: не припомню ни одного прихожанина, кто после освобождения опять совершил бы преступление и вернулся в места лишения свободы. Они и на воле продолжают ходить в храм, семьи создают, детей растят, трудятся. Стать другим человеком – это вполне возможно. Бог даёт на это силы».

Настоятель уверяет, что за колючей проволокой истинно верующих людей, которые смогли исправить свою жизнь, не так уж и мало. Хотя всё, конечно, относительно: «Если на свободе, по грубым подсчётам, в храм ходит примерно один процент населения, то в колонии процента три от общего числа отбывающих там наказание. Когда человек переживает такие потрясения в жизни, у него больше шансов задуматься». А в глазах Божиих, добавляет священник, между самым грешным и самым праведным не такая уж большая разница: «Ведь мы спасаем свою душу не потому, что мы заслужили это, а милостью Божией».

Прощаясь с нами, Николай Смирнов пожелал обратиться к читателям и «сказать самое важное»: «Как бы человек ни оступился на жизненном пути, даже если свалился в пропасть греха, не надо отчаиваться. Со стороны кажется, что это просто: никого не винить, не искать себе оправданий, осознать, что виноват только ты сам, и сердечно в этом покаяться, попросив у Бога прощения и помощи. На самом деле это тяжело. Но, если покаяние будет искренним, а «покаяние» с греческого – это перемена ума, Господь обязательно поможет, вытащит из любой пропасти. Я знаю, о чём говорю, сам пережил это».