Бреду рано утром с фотоаппаратом по топкому бережку. Под ногами и слева – кочкарник, поросший высокой осокой, за ним живописная полоска озёрного камыша и открытая водная гладь. Раньше по зеркальной поверхности, отражающей поросший лиственничным лесом крутой склон противоположного берега, всегда плавали выводки диких уток. Теперь их почему-то нет. Вроде всё так же красиво, как 5 или 10 лет назад, но пусто. Озерцо стало каким-то неживым.

Расстроился. Перебираю мысленно причины, по которым исчезли утки. Смотрю под ноги, чтобы не оступиться в бочажину между кочками. Вдруг впереди вроде шевельнулось что-то. Шорох. Едва слышный всплеск. Поднимаю глаза, а передо мной утята-пуховички с берега в крохотный плёсик среди травы прыг-прыг – и плывут строем в зелёные заросли. Молча. За мамой, которую мне уж и не видно среди травы. Да быстро так, споро уплывают. Но без паники, без суеты и даже без заметного испуга.

Дальше иду осторожнее. Смотрю не столько под ноги, сколько вперёд. Не зря. Буквально в 20–30 метрах вижу на берегу, у самой воды, второй выводок. Числом поменьше, но утята гораздо взрослее. Хорошо оперены. Не сразу догадываюсь, кто из них мама. И в отличие от первого выводка эти заметно темнее. Подумал даже, что другой вид, но Игорь Фефелов, доктор биологических наук, орнитолог, к которому я обратился за консультацией, посмотрев фотографии, сказал, что это тоже кряквы: «Видите, у них синее «зеркальце» на крыле».

– Они молодые, но это уже почти летающий выводок. У них пока ещё «взрослый» цвет клюва не сформировался. Хотя вот у этого, – Игорь Владимирович показывает на одну из птиц, которая, как мне казалось, ничем не отличалась от остальных, – обратите внимание, клюв уже начал зеленеть. Скорее всего, самец.

Это было потом, уже по возвращении в Иркутск. А тогда, встречая первый рассвет на озерце у Байкала, для меня важнее всего было суметь познакомиться с птицами. Для начала – не напугать их неловким движением и блеском стекла объектива, который многие животные воспринимают за огромный и потому страшный глаз. Поэтому начинаю фотографировать издали. Некоторое время стою неподвижно. Потом делаю пару осторожных шагов. Снова фотографирую. Стою. Ещё пара шагов… Почувствовав коллективную настороженность, останавливаюсь. Утка-мама не то чтобы крякает, но издаёт какой-то негромкий звук.

«Внимание, ребята, возможно, это опасность!» – перевожу для себя предостережение многодетной матери. Жду. Сбившиеся в плотную кучку утята, даже вот такие, почти взрослые, всё равно пока ещё беспечные дети. Уже через несколько минут теряют бдительность, начинают охорашиваться, перебирать молодые пёрышки. Мама молчит. Выжидаю ещё немного, пока она тоже не успокоится, и делаю короткий шаг.

Подошёл к выводку метров на 6-7, пожалуй. Для первого раза – отлично. Долго стою и фотографирую. Скорее просто демонстрирую уткам себя для близкого знакомства. В запасе у меня ещё несколько рассветов, поэтому для начала пусть привыкнут к человеческой фигуре поблизости, к фотоаппарату. Пусть поверят, что я не представляю для них опасности.

Уже через три-четыре совместные встречи восходов солнца обе утки-мамы перестали особо тревожиться за своих ребятишек при моём приближении. До трёх и даже двух метров подпускали к выводкам запросто. А ближе я и сам не лез. Знаю, что, испугав выводок фотоаппаратом или неловким движением один раз, потеряю доверие птиц навсегда. У них, как у людей, заслужить доверие при знакомстве легко, а вернуть его, если потеряешь, вообще вряд ли получится.

Утиной фотосессией, продолжавшейся почти полную неделю, в целом я остался доволен. Порадовало, что на озере кроме крякв заметил ещё один или два выводка хохлатой чернети. Утки весёлые. Ныряют. Играют. Брызгаются. Доверяют фотографу. Времени не хватило на близкое знакомство с ними, но ладно. Не последний раз на Байкале. Однако огорчило, что к третьему или четвёртому дню я вдруг понял, что снимаю сплошную «безотцовщину». На озере мамы и дети. А где отцы? Где красавцы-селезни, галантно ухаживавшие за утками весной и старательно строившие гнёзда? Блестящие и яркие, они бы могли не просто разнообразить, но и существенно украсить кадры. Но – увы. Селезню-подростку с зеленеющим клювом, но пока больше похожему на своих сестрёнок, не с кого брать пример мужественности.

– Селезни вообще хоть как-то участвуют в жизни и «воспитании» своих детей? Или они, коли уж вода их стихия, живут по принципу «поматросил и бросил»? – спрашиваю Игоря Фефелова.

– Они живут так, как им предписано природой, – улыбается учёный. – Самцы у многих видов уток участие в воспитании птенцов не принимают. Вскоре после начала насиживания яиц самками самцы отправляются в самые укромные места на линьку. Прячутся от хищников и людей, потому что на некоторое время теряют способность летать. И самки линяют, пока водят птенцов. А вот у огарей и пеганок это происходит иначе.

…Вернувшись в Иркутск, зашёл в Интернет за новостями. И первая информация, попавшаяся мне на глаза, оказалась не о коронавирусе. Даже не о выборах губернатора. Это было сообщение о том, что 15 августа в нашей области открывается осенний сезон любительской охоты. В том числе и на водоплавающую дичь. А как же те пушистики, которых у мамы оказалось ровно 10 штук? Они успеют хотя бы вырасти и научиться летать к этому сроку? Да и те, что были повзрослее, – сумеют ли они пережить самый страшный для них сезон любительской охоты?

«Кряква является одним из основных и популярных объектов спортивной и промысловой охоты», – утверждает «Википедия». Это правда, что охотники-любители не жалуют слово «убил». Только «объектам спортивной охоты», в которых 15 августа превратятся и мои фотомодели, от этого не легче.