– Вы у нас интервью взяли, а теперь мы у вас брать будем, – говорит волонтёр Наталья Дугарова и направляет на меня чёрный глазок видеокамеры смартфона. – Вы можете нам пообещать, что не будете искажать информацию?

Я на камеру обещаю, что буду писать о Шулутах правду и ничего кроме правды. Наталья тут же отправляет видео в поселковую группу в «Вайбере». Ещё утром она разместила в группе сообщение о приезде журналистов и целый день рассказывала односельчанам о наших перемещениях по посёлку. В Шулутах карантин, выходить из дома многим жителям нельзя. Поэтому в деревне практически ничего не происходит. А приезд журналистов – рядовое событие.

С тех пор, как 27 июня Шулуты опахали двойным рвом, здесь побывали корреспонденты не только федеральных каналов, но и мировых СМИ. «Всё искажают потом, – говорит Наталья. – Наши жители обижаются. Вот где вы видели у нас тройной ров?! А на весь мир рассказали. И шаманов на обряде никаких не было, а говорят – были». Мы переглядываемся с фотографом Антоном Климовым. Антон приехал в Шулуты делать фоторепортаж для крупнейшего американского издания The Washington Post.

Самое заражённое место на планете

Шулуты – небольшой бурятский улус на 200 домов на границе Бурятии и Иркутской области, в 180 километрах от Иркутска. 49 из 390 жителей, то есть каждый восьмой, оказались носителями коронавируса. По доле инфицированного населения Шулуты обогнали даже Нью-Йорк, где болеет каждый двадцатый житель. Посёлок стал едва ли не самым заражённым местом на планете.

Но никакой паники нет. Около 60% заболевших переносят COVID-19 бессимптомно и находятся дома на самоизоляции. Раз в пять дней к ним приходит врач из районной больницы. У остальных симптомы простуды, их отвезли в больницы Улан-Удэ и райцентра Кырен, что в 70 километрах от улуса. 63-летний мужчина умер. 24 июня у всех жителей взяли мазки на коронавирус. Потом привезли из районной больницы передвижной рентген-аппарат, обследовали более 200 человек.

На основном въезде в Шулуты стоит тёмно-зелёный вагончик на колёсах, на нём двухметровая растяжка красного цвета с надписью «Карантин». Это санитарно-эпидемиологический пост. Его задача – не пропускать в деревню никого, кроме медиков, поставщиков продуктов для местного магазина, сотрудников администрации по специальным пропусками.

На посту должны дежурить полицейские и сотрудники Росгвардии. Но их нет, вместо «силовиков» у вагончика стоят две чиновницы Тункинской администрации. Анжела Ангархаева – начальник отдела образования, Дарья Бадлуева – специалист того же отдела. На них обычные брюки и куртки. Медицинские маски и одноразовые перчатки выдаёт администрация. Смена начинается в 16 часов и заканчивает в полночь, всего восемь часов. За сутки дежурные на посту сменяются трижды.

Внутри вагончика маленькая кухня с умывальником, вода и электрочайник. В углу стоят три пятилитровые канистры с водой. На полочке у раковины – антисептики нескольких видов, флакон жидкого мыла. За обычным офисным шкафом – верхняя и нижняя спальные полки, как в купе поезда. Сбоку небольшой откидной столик, тоже как в поезде.

На улице около входа стоят две двухметровые кабинки Роспотребнадзора. Нижняя часть кабинок из белого пластика, верхняя – из прозрачного стекла. В стекле два круглых отверстия, снаружи к ним крепятся полуметровые синие перчатки из плотного латекса. Анжела и Дарья точно не знают, для чего нужна стойка с перчатками.

«Наверное, эти перчатки для того, чтобы сотрудники Роспортебнадзора могли всем приезжающим измерять температуру бесконтактным способом», – говорит Дарья. Но сотрудников Роспотребнадзора на посту в Шулутах нет. Синие руки-перчатки надувает ветер, они машут вслед приезжающим.

Через двойную сплошную

Прямо напротив вагончика санитарного поста – единственный на всю деревню магазин. Продавец Татьяна Будожапова видит каждую въезжающую в посёлок машину. Но, когда пригнали технику, чтобы копать ров, у Татьяны был выходной. «Я в огороде была, только услышала какой-то рёв, – говорит Татьяна. – Подумала: что случилось? Нас же никто не предупреждал, что копать будут, чтобы мы отсюда не разбежались. Все люди в шоке были».

Ров длиной 2,5 километра копали два дня. Району он обошёлся в 500 литров солярки. Мэр Тункинского района Иван Альхеев, врач-эпидемиолог по образованию, объясняет: его сделали из экономии.

«Когда мы выставили пост 27 июня, я объехал деревню и увидел больше десяти просёлочных дорог, по которым можно спокойно заехать и выехать. Я не могу столько постов выставить», – говорит Альхеев. Каждому дежурному в смену выделяют 150 рублей на сухпай (сухой паёк. – Авт.), сотрудникам полиции и Росгвардии оформляют суточные 300 рублей на человека.

«Ещё нужно их три раза в сутки отвезти и привезти, – загибает пальцы Альхеев. – Машину гоним за 80 километров, это 50 литров бензина. Итого – тысяча рублей только на питание, ещё две тысячи на бензин. Это один пост, а если я десять выставлю? Нам это обойдётся в 30 тысяч в сутки. У меня людей не хватит в администрации».

Через неделю ров за деревней кто-то закопал. Альхеев говорит, были случаи, когда люди с положительным результатом анализа уезжали по своим делам. Увидев это, мэр пригнал экскаватор и распорядился копать второй раз – ещё глубже. Теперь деревню окружают два рва, местами соединяясь в один. От одной кромки рва до другой – около двух метров, глубина не больше полуметра. Местные говорят, что сначала ров был глубже, но потом земля осыпалась. Сейчас перейти через преграду не составляет труда. За деревней, у реки, ров практически «стёрт». Несмотря на запрет, автомобили по-прежнему проезжают и через него.

В марте Альхеев первым в России поставил санитарно-эпидемиологические посты на въезде и выезде из района и закрыл его от приезжих. Пропускали только местных жителей, предварительно переписав их личные данные и контакты. За два месяца в Тункинском районе не было ни одного случая коронавируса.

Первый из них появился, когда Бурятия ослабила режим ограничительных мер, людям разрешили ездить в другие районы.

– Если бы вы знали, что ваша мера привлечёт такое внимание к деревне, вы бы всё равно выкопали ров? – спрашиваю Альхеева.

– Конечно, – говорит он. – Выбора не было. Если бы не жёсткие меры, было бы ещё хуже.

Тунка – национальный парк, за год его посещают около 300 тысяч туристов. Шулуты находятся на самой границе нацпарка, отсюда начинается большинство экскурсий и туристических маршрутов. На берегу Иркута собираются экстремалы, которые сплавляются отсюда вниз по течению реки.

«Поймают – заставят штраф платить»

Сейчас в посёлке закрыто всё, кроме единственного магазина. Но даже магазин работает только «с прилавка». Дверь открыта, но вход перегорожен, попасть внутрь нельзя. Цены здесь выше, чем в городе. До пандемии многие предпочитали закупать продукты в Иркутске и соседних посёлках. «Продажи упали, у людей совсем денег нет, – говорит продавец Татьяна Будожапова. – Конечно, все боятся коронавируса и лишний раз вообще не выходят. У меня двое знакомых болеют бессимптомно».

На крыльцо поднимается местная жительница Любовь Халудорова. Согласно приказу Роспотребнадзора, люди старше 65 лет в Шулутах не должны выходить из дома. Любови Халудоровой 66 лет, и она совершила административное правонарушение, придя в магазин. «Поймают – заставят штраф 50 тысяч платить, а где я их возьму? – сообщает она. – Но пока никого не штрафовали». Видно, что она не очень верит в штрафы.

Из-за карантина Любовь Халудорова не может уехать на курорт, а путёвка почти закончилась. Ещё больше она переживает из-за сына. Он служит в армии по контракту, в конце июля должен уехать к месту службы. Но сначала нужно пройти медосмотр дома.

– А мы выехать не можем, – говорит Любовь Халудорова. – Больница находится в райцентре, за 70 километров. Сказали, нас там принимать не будут, пока карантин не закончится. А когда он закончится, никто не говорит. У нас брали анализы, все хорошие. Почему нас не выпускают? Вот, нажаловалась вам от души. Не знаю, что мне теперь деревня скажет.

Деревня стоит почти пустая, навстречу иногда попадаются только молодые люди верхом на конях. Так они передвигаются по посёлку. «Коней держат просто так, потому что любят», – объясняет нам Наталья Дугарова. Она единственный на всю деревню соцработник, у неё на попечении шесть стариков. Сейчас она к ним не ходит, только приносит продукты.

Сейчас Наталья – волонтёр. На своей старенькой иномарке она развозит заказы по заявкам всем желающим. Почему человек не может сам пойти в магазин, Наталья не спрашивает. «Мне в «Вайбере» кидают список продуктов, я передаю его продавцам, – объясняет Наталья. – Забираю готовый пакет и отвожу по адресу. Люди через мобильный банк переводят деньги магазину».

Ей нужно отвезти очередную заявку. Она забирает в магазине пакет из жёлтого полиэтилена, ставит его в машину. В нём яйца, карамель «подушечки», белый хлеб, упаковка ватных дисков, мыло. Всё это отвозит на соседнюю улицу, машина останавливается у деревянного забора. Над некрашеной калиткой навес из синего профнастила. Наталья звонит хозяевам по телефону, что-то говорит по-бурятски. «Надо, чтобы вышли и забрали, – объясняет она. – Нельзя пакет оставлять без присмотра, собаки могут порвать». Через пять минут хозяйка перезванивает. Она увидела в окно, что Наталья приехала не одна, и просит закинуть пакет во двор.

Выходить к нам она не хочет. Местные уже знают, что в деревню снова приехали журналисты. Об этом с самого утра написали в поселковой группе в «Вайбере». Наталья берёт пакет, просовывает руку в отверстие в заборе, с обратной стороны двери поворачивает деревянную вертушку, на которую закрыта дверь. Оставив пакет в ограде, мы садимся в машину и уезжаем.

«Уже в «Вайбер» выложила, как наша свинка стала звездой»

– С утра я развезла восемь заявок, – говорит Наталья. – К вечеру ещё несколько будет. Обычно утром и вечером просят. Бывает, срочно надо. По-разному». Наталья в голубой медицинской маске. Сев в машину, она достаёт из бардачка флакон с антсептиком. Складывает ладонь в перчатке лодочкой, наливает в неё мыльную на вид жидкость. Протирает руки в перчатках и руль.

«Волонтёрство – это бесплатно, – говорит Наталья. – Надеюсь, у моих детей всё будет хорошо, люди не забудут добро. Потом пригодится. Я им сейчас помогла, потом моим деткам кто-нибудь поможет».

У Натальи трое детей. Старший сын студент, живёт в Улан-Удэ. Дочери ездят в школу в соседнюю деревню Торы. В Шулутах только начальная школа, в ней же группа детского сада. Здесь нет ни аптеки, ни поликлиники, зато работает фельдшерский пункт.

Серая иномарка Натальи останавливается у ворот дома библиотекаря Баярмы Балбановой. 27-летняя женщина выходит к нам только для того, чтобы сказать, что разговаривать не хочет.

– В прошлый раз журналисты приезжали, я им всё рассказала. Ничего не изменилось, – говорит Баярма. Что именно должно было измениться, она не уточняет. В одном из сюжетов Баярма говорила о том, что люди сидят без работы и без денег, обвиняют во всём семью, которая провела обряд. Поворачиваясь к нам спиной, Баярма добавляет: «Всяких разных людей, репортёров пускают сюда, а нас не выпускают».

Мы возвращаемся к магазину. На обочине дороги что-то ищет в траве большая свинья, покрытая слоем грязи. Розовыми остаются только уши и пятачок. Мы бежим фотографировать свинью. Наталья фотографирует журналистов, фотографирующих свинью. «Уже в «Вайбер» выложила, как наша свинка стала звездой», – хохочет она.

Улус живёт земледелием и скотоводством. У Натальи десять голов крупного рогатого скота, но она говорит, что это немного. Всего на 390 жителей в Шулутах 1611 коров и тёлок, 150 свиней, 800 коней и почти 600 овец. В русских деревнях скота держат гораздо меньше. Например, в деревне Никилей Качугского района на 230 жителей всего 180 коров. Сейчас в деревне все должны готовиться к сенокосу, но не могут.

– Люди у нас выживают за счёт сельского хозяйства, – объясняет Наталья. – Возим молоко, мясо, творог в соседние посёлки, в Иркутск. А теперь всё встало. Ни денег, ни запасов. Сейчас ягоду собирать надо, дикий чеснок. В начале августа начинается сенокос. Надо делать технику, налаживать трактора, закупать солярку. За ней ездят в соседнюю Слюдянку. Люди недовольны, но, если мы будем все бегать, нарушать, нас же вообще не откроют. Вот и сидят, чтобы нас побыстрее открыли.

«Созвонились бы да побрызгали»

В том, что случилась вспышка коронавируса, односельчане поначалу обвиняли семью, устроившую 10 июня родовой обряд. После отмены карантина ей грозит административное наказание. Какое именно, должен решить суд. Сейчас вся семья находится на самоизоляции.

В Тунке исповедуют тэнгрианство – белый шаманизм. Это этнофилософия почитания Вечного Синего Неба – Хухе Мунхэ Тэнгэри. Родовые обряды при этом не обязательно проводят шаманы. «Поэтому называть их шаманскими не совсем правильно, – говорит пресс-секретарь Тункинской администрации Дора Хамаганова. – Например, 10 июля не было шамана». Обряды могут проводить «горные старцы» – хадаашины. Роль хадаашина выполняет самый старший и уважаемый мужчина в роду.

– Когда не было пандемии, все ехали к подножию горы Буха-Нойон около деревни Торы, – говорит Дора Хамаганова. – Там есть сакральное место «обо». Из-за пандемии обряд проводили дома, во дворе.

По традиции на обряд должен собираться весь род, не только близкие родственники. Делается это летом, когда трава вырастает длинная, как язык коровы, и становится много молока. Для обряда готовят традиционную бурятскую пищу – гонят масло, делают саламат, режут и варят барана. Во дворе или в специальном месте разводится небольшой костёр, мужчины старшего возраста читают молитвы, зачерпывают серебряной ложечкой и брызгают на огонь «белую пищу» (все блюда из молока. – Авт.), бульон и кидают в огонь кусочки мяса.

«Этой пищей угощают богов долины и духов предков, – говорит Дора Хамаганова. – Испрашивают у них, чтобы год для всего рода был удачным. Всё происходит в обстановке спокойствия и умиротворения. Никто не надевает псевдошаманские наряды, не прыгает через костёр. И вообще никто никуда не прыгает».

Дора говорит, что всё это дома может делать каждый. Главное при этом – обращаться с молитвой к родовым предкам, к Вечному Синему Небу. «Я сама так молюсь, – добавляет Дора. – Зря они только собрались все вместе. Созвонились бы и побрызгали».

«Я позавчера проводил родовой обряд, так у них половина людей сидит в Питере и Москве, – говорит председатель центра шаманизма «Байкал» шаман Виталий Батлаев. – Как они приедут? В мае вообще не запускали сюда никого, а обряд нужно делать, он уже был назначен. Я просто читал имена тех, кто присутствовал и не присутствовал». Обряд можно проводить и без костра. В этом случае «угощение» просто брызгают на четыре стороны света.

Виталий Батлаев за половину лета провёл два десятка обрядов. «И никто не заболел, всё хорошо прошло, – добавляет шаман. – А тут вдруг из небольшого семейного обряда сделали всемирную трагедию. Как будто шаманизм виноват в том, что люди заразились».

– Как объяснить, что люди заразились именно во время обряда? Он не сработал? – спрашиваю шамана.

– Что-то пошло не так, – пожимает плечами Батлаев. – Наверное, что-то неправильно сделали. Тут нужно разбираться, искать причину.

– Ой, да при чём тут вообще духовность, это же вирус, – говорит шаман Мария Балдынова. – Может, они там все без масок были. Я вообще из дома не выхожу. Если есть запрет на массовые мероприятия, нужно слушаться.

Последний случай заболевания коронавирусом зарегистрировали в Шулутах 10 июля. Если пройдёт 14 дней, а новых случаев не выявят, карантин в деревне снимут. При благоприятном раскладе это произойдёт 24 июля. В начале августа можно будет поехать на покос. Обряды можно проводить, пока открыты Небесные врата, то есть до осени. Время есть.